Лайл положил ей руку на живот и подтолкнул ее назад. И Оливия послушно легла на стол, извиваясь и издавая какие-то звуки и неся бессмыслицу.
Внутри ее извергались маленькие вулканы, она дрожала всем телом. А потом это случилось. Неистовая огненная волна поднимала ее все выше и выше, подбрасывала ее к небу и опускала на землю, разбитую вдребезги.
— Боже мой! Ах, Боже мой!
— Ты вся дрожишь, — послышался хриплый голос Лайла. — Придется мне согреть тебя изнутри.
— Ради Бога, Лайл, поторопись!
Оливия услышала его короткий сдавленный смех и шорох одежды. Потом он одним движением вошел в нее. Оливия резко подалась ему навстречу, широко распахнув глаза и схватившись за его руки.
— Больно? — замер Лайл, тоже широко раскрыв глаза.
— Нет. Нет-нет. Наоборот… О, Лайл, Боже милостивый!..
Больно было прошлой ночью, она чувствовала острую боль даже сквозь наслаждение. Но в этот раз все было по-другому. Он заполнил ее тело, она чувствовала его горячую плоть, и это было прекрасно. Оливия потянулась к его плечам, чтобы быть еще ближе, чтобы он мог проникнуть еще глубже, и качнула бедрами.
— О да, вот так! — выдохнула она.
Она была совершенно голой, а у Лайла единственной обнаженной частью тела была пульсирующая плоть, которая была внутри Оливии, и это было изумительно. Изумительно быть обнаженной. Изумительно, когда он внутри ее.
— Это так прекрасно, — сказала она.
— О, Оливия…
На этом их разговор закончился. Лайл поцеловал ее и, уже не отрывался от ее губ, пока их тела двигались в неистовом ритме любви. Оливия вновь почувствовала, как ее подхватила волна неземного наслаждения и поднимала все выше, и выше, и выше. Волна вновь подбросила ее в небо, и она увидела звезды и рассмеялась.
— Как же я люблю тебя! — выдохнула она.
Потом эта же волна мягко опустила ее на землю. Оливия поцеловала Лайла в щеку, шею, губы и вновь и вновь повторяла:
— Люблю тебя, люблю тебя…
Глава 17
А потом Лайл почувствовал, как она обмякла в его руках.
Он с ошеломленным видом посмотрел на Оливию. Она моргнула и подняла на него широко распахнутые синие глаза, в которых было изумление.
У Лайла отлегло от сердца.
— Надеюсь, ты упала в обморок от восторга, — хрипло сказал он.
— Да, — изумленно выдохнула Оливия. — Вот это да!
— Что это? — спросил Лайл, взяв ее за руку, на которой было то единственное кольцо.
— Кольцо.
— Что это в кольце? — уточнил Лайл.
— Это скарабей. Ты сам прислал мне его. Наверное, уже и не помнишь.
Лайл вспомнил. Этого скарабея он послал ей давным-давно вместе с письмом.
— Я вставила его в кольцо, — пояснила Оливия. — Решила не вставлять его в ожерелье или браслет. Я подумала, ведь кольцо можно носить все время.
Лайл, не отрывая глаз, смотрел на кольцо.
Все время.
Все это время.
Десятки расторгнутых помолвок и сцен, заканчивавшихся ссылкой Оливии. Сколько писем она написала, которые начинались словами «Я опять в немилости» или «Они снова отправили меня в деревню, пока не успокоится шум».
Оливия, беззаботная и дерзкая, живущая по собственным правилам. Но несмотря на все это, она была верна ему.
— Это кольцо было на твоем пальце на балу у прабабушки?
— Разумеется, — ответила Оливия. — Я всегда ношу его. Оно дает мне ощущение, что ты всегда… под рукой, — засмеялась она.
— Ужасно. Для такого момента, как этот, отвратительный каламбур, — сказал Лайл. — Вот ты совершенно голая…
— Да, это потрясающе. Я никогда прежде не сидела голая в окне. Какой занятный во всех отношениях опыт! Ты такой изобретательный.
Только Оливия станет сидеть голая в окне в холодном замке и смеяться. Это зрелище, которое он увезет с собой… в Египет.
Только вряд ли он захочет делиться этим с кем-нибудь еще. К счастью, окна замка находятся в углублениях стен. Окно этой комнаты хоть и неглубокое, но небольшое по размеру. Иначе работники во дворе стали бы свидетелями отличной сцены.
Возможно, Оливия не стала бы возражать против этого.
— Да, в тот момент это казалось правильным решением, — сказал Лайл. — На самом деле это — единственно верное решение. В том-то и беда, понимаешь, стоит только одному начать это делать…
Продолжая говорить, Лайл поднял с пола шаль и укутал ею Оливию. Потом заправил свою рубашку в брюки и застегнул их, собрал всю ее одежду, сопротивляясь соблазну зарыться в нее лицом.
— Постарайся не подхватить воспаление легких, — сказал он, надевая ей через голову нижнюю рубашку.
— Это стоит того, — ответила Оливия. — Ты собираешься меня одеть?
— Я тебя раздел, смогу и одеть. — Лайл занялся корсетом. — Повернись, пожалуйста. С такими штучками легче справиться лицом к лицу.
— Даже Бейли не удается раздеть меня не повернув, — удивилась Оливия. — Поразительно, как ты смог расстегнуть все эти крючки и развязать ленты.
— Я изучил конструкцию твоего платья, — пояснил Лайл. — Мода довольно сильно изменилась с тех пор, как я был здесь в последний раз. Каждый раз, когда я возвращаюсь домой, одежда становится все сложнее.
— И для тебя разобраться в конструкции платья — все равно что распутать загадочную строчку иероглифов, — сказала Оливия.
— Это не совсем интеллектуальное занятие. — Лайл поднял ее чулки и подвязки.
— Я сама могу это сделать, — возразила Оливия.
— Я их снимал, я их и надеваю. — Никогда прежде Лайл не обращал пристального внимания на женскую одежду, хотя здесь много чего заслуживало отдельного внимания. Слой за слоем, со сложными механизмами застегивания и расстегивания. Но ее платья приводили Лайла в восторг. Он изучал их, сам не до конца сознавая это.
Он натянул чулок на ее узкую ступню, на изящную лодыжку, дальше по нежной выпуклости икры вверх до колена. Что-то сдавило сердце Лайла, сжимая его все сильнее.
Он завязал одну подвязку, потом проделал этот же ритуал с другой ногой.
Наверное, это была своего рода пытка, но это пустяки по сравнению с удовольствием раздевать и одевать ее, словно она принадлежит ему.
— Ты изучил мою одежду до мельчайших подробностей, — отметила Оливия.
— У меня способности замечать детали, фрагменты.
— А еще тебя отличает прекрасная способность мыслить, чтобы раскрыть секрет таинственной бумаги, — заметила Оливия.
Лайл, надевая ей панталоны, замер. Он совершенно забыл о той бумажке.
Но это был всего лишь кусок бумаги, интеллектуальная головоломка.
Оливия — вот главное.
Если бы он был древним египтянином, то именно ее образ запечатлел бы на каменных стенах, чтобы иметь возможность смотреть на нее всю жизнь, а потом оставить вечности.
Она поместила скарабея в свое кольцо и всегда носит его на пальце.
Лайл снял Оливию со стола и помог ей справиться с панталонами. Он надел на нее нижнюю юбку, платье, завязал все ленты, которые развязал, застегнул все крючки и пуговицы.
— Ну вот, — сказал он. Сделано, все сделано, все в надлежащем порядке, за исключением рассыпавшихся локонов, которые теперь закрывали уши и струились по шее.
Оливия шагнула нему и прижала ладони к его груди. Потом ее руки заскользили вниз.
— Лайл, это было невероятно восхитительно.
— Представляю, — ответил он, уже не в состоянии думать о чем-то. Ладонь Оливии прижалась к его плоти, которая с надеждой восстала и увеличилась в размерах.
Взгляд Оливии, аромат ее кожи, звук ее голоса и смех…
Лайл не стал ждать, что скажет ему совесть.
Он прижал Оливию к стене, поднял юбки и нашел разрез в ее панталонах. На этот раз он уже ничего не снимал и не расстегивал.
Позднее
Оливия натянула чулки, которые сползли сами собой в процессе лихорадочного акта любви, и завязала подвязку. Краешком глаза она видела, как Лайл застегивает брюки.
— Нам надо выбираться отсюда, — сказал он.
— Согласна. Это начинает выходить из-под контроля.
У нее нет опыта в любовных делах, но она может предвидеть результаты. Чем чаще они делают это, тем больше шансов, что она забеременеет.
Хотя шансы всегда одинаковы, когда ты занимаешься этим. И если у нее будет ребенок…
Оливия посмотрела на Лайла, высокого и сильного, с копной золотистых волос. Красивого и мужественного. Если она забеременеет, то не станет сожалеть об этом. Она найдет выход, как справиться с этим. Находить выходы у нее хорошо получалось.
Лайл вытащил стул из-под ручки двери.
— У нас мало времени обследовать антресоли при дневном свете, — сказала Оливия, выглянув в окно. — Солнце садится.
Лайл, открывая запоры на двери в южную башню, замер и проследил за ее взглядом.
— Сколько же мы времени здесь?
— Довольно долго, — ответила Оливия. — Пока расстегнули все пуговицы, крючки и развязали все завязки, потом надо было все это завязать, застегнуть опять. Потом — второй раз. И хотя в этот раз ничего не расстегивалось и не снималось, мне кажется, что мы занимались этим дольше…
— Да, — Лайл открыл дверь и взмахнул рукой, — пора идти.
«Да, самое время убираться отсюда».
Оливия начала задавать себе вопросы. Мучительные вопросы.
Ее тревожило, что ей делать, когда это случится опять.
Неужели это хуже, чем быть вообще ничем, жить на разных континентах, ждать писем, в которых он сообщит, что нашел там кого-то, женился и никогда не вернется назад?
Неужели это так ужасно? Неужели наступит конец света, если она согласится делать то, что весь мир считает правильным?
Это будет ужасно для него, сказала себе Оливия.
Она поспешила выйти из комнаты и устремилась к лестнице. Через мгновение она услышала его шаги за спиной.
— Интересно, готов ли чай, — сказал Лайл, — я умираю с голоду.
Оливия почувствовала, что тоже хочет есть. Со времени ее позднего завтрака у нее и крошки во рту не было.
— Мы можем выпить чай на антресолях, — ответила она, — не хочется терять время, пока светло.
— Сейчас обследовать комнату невозможно, пока люди работают. Если они заметят, что мы пристально рассматриваем камни и размахиваем пожелтевшим от времени листком бумаги, то сразу заинтересуются, что это мы ищем. Много времени им не понадобится, чтобы сложить два плюс два. И тогда искать сокровище станут уже не двое олухов.