Я не знала, на каком я свете.
Будка Дэна подпрыгнула в воздух. Упала на бок. Я увидела трубку в траве.
Мой телефон сдох. «Бедняжка Эдит, – подумала я, – бедная девочка». Побежала сквозь поток слепящих вспышек. Я была в слезах, когда вернулась к Коротышке.
Сказала, что его отец пытался меня убить.
Мне было сказано расслабиться. Подрыв туалетов – излюбленная шутка Дэна. Он меня убил? Нет, не убил. Если бы хотел, он бы это сделал. Я лежала без сна много часов, думая, что муж должен был за меня заступиться. Я проснулась, обнаружив свое фото на первой странице. Уродливая женщина в комбинезоне, рот как порванная рогожа.
«РЕДЕКС» НАЧИНАЕТСЯ УДАРНО.
Я была Айрин Бобс, напарницей-водителем «холдена» № 92. Я была «по чистой случайности» снохой Опасного Дэна Бобса. Во время вчерашнего взрыва мистер Дэн Бобс вел «серьезный разговор» с сержантом «Диком» Уортингтоном из полиции Нового Южного Уэльса. Двое мужчин находились на значительном расстоянии от пострадавших телефонных будок.
Репортеры уже обошли всех участников-мужчин. Они добрались до Бабуси Конвей (машина № 28), которая была очень рада сообщить свое мнение обо мне. Я должна перестать устраивать розыгрыши. Я должна носить юбку. Я должна водить осторожно, и тогда не придется подражать всем мужчинам, которые погнали вперед, чтобы починиться перед контрольным пунктом.
Журналисты застали меня за работой возле машины. Я прокомментирую?
Нет.
Мой свекор плохо отзывался о женщинах-водителях. Что я думаю об этом?
Учитывая, что он пытался меня взорвать, я сказала, что он, должно быть, слегка нервничает.
Планирую ли я победить его, хотели они знать.
Я сказала, что я его порву. Будь я футболистом, это было бы нормально, но теперь меня прозвали ВОИНСТВЕННОЙ БОБС.
Коротышка, казалось, ничего из этого не слыхал. Он хотел купить мне хорошенькое платье для фотографов, но нам нужно было посетить лекцию по безопасности на дорогах от Совета безопасности на дорогах и Транспортного отдела полиции. Мы проверили воздух, шины, воду, масло, закрепили все, что могло разболтаться. Я воспользовалась помадой для фотографов, которые так и не пришли.
Переднее сиденье должно находиться на удобном расстоянии ног водителя, так что штурман вынужден приспосабливаться, и колени Баххубера согнулись и уперлись в приборную панель, где им и придется оставаться восемнадцать дней. Он разбирался с хитроумным прибором, подсчитывая, как поддерживать рекомендуемую среднюю скорость 22 мили в час.
Мы выехали с установленным интервалом одна минута, после чего пришлось вытерпеть истерику от полиции Нового Южного Уэльса. По закону мы должны были ползти, и нас обогнал поток воскресных водителей и хвастунов в низких «холденах» с обрезанными кулачковыми валами. Их младшие братья подкрутили светофоры, чтобы мы останавливались и подписывали альбомы для автографов.
Баххубер начал выдавать нам инструкции, основываясь на арифмометре «Курта». Мы увидели море в Ньюкасле, а затем кружили по бушу, обгоняя фуры. Затем ландшафт переменился, и медленные коричневые реки начали петлять и змеиться в аляповатой зелени. Между Тари и Коффс-Харбор нас застиг ливень, затем были ананасы и бананы, как в чужой стране с ярко-зелеными холмами, и шоссе было грязным, как выпас свиней. Местные проявили характер и поменяли дорожные знаки, но надо отдать должное «Курте» – он был прекрасен. Коротышка вел. Я вела. Штурман был спокоен и ровен.
Я привезла нас в Брисбен после тысячи миль воскресного вождения. Коротышка, к счастью, пропустил мои комментарии сиднейской прессе. Той ночью мне приснилось, что я родила ребенка, которого суд постановил у меня забрать. Мое преступление не называлось.
4
Это были тропики со всеми вытекающими. Сотни потных миль я дышал миссис Боббсик в шею – кожа у нее, как у сестры. Это была суровая дорога с валунами, пересохшими ручьями, приливными каналами, выбоинами, глубокими ямами, заросшими кустарником поймами рек, редкими холмами, хотя самое большое затруднение вызвала путаница из-за двух противоречащих друг другу официальных карт. В этом скандале пятьдесят машин были несправедливо оштрафованы, а их команды потеряли двенадцать часов отдыха, подавая на апелляцию против нечестности и непрофессионализма. Мои два водителя, напротив, легко нашли пансион и телефон позвонить детям. Штурман заслужил большой почет.
Пришло время целомудренного сна под остывающей машиной. Никто не знал моих снов. Утром явился муженек Боббсик, гладко выбритый, благоухающий «Олд Спайсом» и детской присыпкой, его черные волосы приглажены на идеальной голове. Хорошо ли я спал? Как лунатик – но я этого не сказал.
– Молодец, – одобрил он.
Сегодняшняя дорога будет кошмаром. Он не нуждался в соблюдении средней скорости.
– А как насчет потайных контрольных пунктов?
– К черту эти тайные контрольные пункты, – вскричал он, натягивая желтые замшевые перчатки. – Машина сдохнет, – сказал он.
Официальная карта описывала дорогу как «волнообразную», что означало серию скатов, на которых машина взлетала. Эта дорога «волнилась» сквозь заросли тоскливой субтропической бригалоу, коричневой травы, сонных ручьев, чьи убийственные альтер эго когда-то разорвали берега и оставили изрезанные склоны и каменистое дно, которое я бы никогда не осмелился пересечь на автомобиле. Я полностью доверял способностям Коротышки, хотя его глаза всего на несколько дюймов выглядывали из-за руля. Карта сообщала о ПЕРЕПРАВАХ И ВНЕЗАПНЫХ ОБРЫВАХ, и я держал голову прямо, когда нас заносило и вело, а руль скользил под идеальными желтыми перчатками водителя.
На прямом отрезке 2,5 мили нас обогнал Фрэнк Клейниг на «пежо 203», затем рабочая команда «Хамберских суперснайперов», которые были достаточно милы, чтобы помахать.
Миссис Боббсик настояла на остановке. Она боялась проколоть шину из-за повышенного давления на жаре. Они сняли сорок фунтов – муж две шины, жена остальное. Нас обогнала команда Кена Табмена.
Теперь миссис Боббсик села за руль. У нее была милая горбинка на носу. Она сообщила, что «старый шельмец» висит у нас на хвосте.
– Пропусти его.
Но ее носик не был готов уступить.
– Это не ралли, – сказал ее муж.
Мы ехали в пыли Табмена, и Дэн, старая серая акула, атаковал нас сзади. Дорога была узкой, ухабистой, украшенной разбитыми ветровыми стеклами. У нее были мягкие края, и я боялся, что мы скатимся с них. Коротышка вцепился в переднее сиденье и высматривал кенгуру.
Глаза миссис Боббсик слезились от пыли или из-за семейных проблем.
Коротышка повторял: пропусти его, пропусти.
– СЪЕЗЖАЙТЕ В ДРЕНАЖНЫЙ КАНАЛ, – сказал я.
Она проделала это великолепно, грациозно скользнув вбок, так что серый «плимут» медленно проехал мимо. Она вся залилась краской. Кто бы мог подумать, что это будет казаться танцем, пусть даже с пылью и опасностью и ее мужем, дышащим мне в ухо.
– УХАБЫ. 9 МИЛЬ, – объявил я.
Я подумал: вот оно. Наконец-то настоящая жизнь.
Затем был мощный удар, и я узнал жестокую пощечину гелигнита. Внутренности подступили к моему горлу, а задница размазалась по дороге.
– Контролируемый взрыв, – сказал Коротышка. – Прими как шутку.
– РЕШЕТКА через два километра.
Теперь стиральная доска, в пыли «плимута». Я ждал второго взрыва, пока мы дребезжали от тряски шестьдесят миль в час, а миссис Боббсик выкрикивала слова на «Б», «Х», «П», «Е», словно женщина в родах.
Боже, она меня взбудоражила. Я бы не пропустил это ни за что на свете.
5
К тому моменту, я полагала, в мои комментарии сиднейским журналистам уже заворачивали рыбу с картошкой фри. Если так, этого было мало, чтобы спасти меня от наказания. Муж читал мне сиднейскую прессу в Брисбене. Не сказал ни слова. Варился в этом тысячу двести миль. Только когда мы трудились над перегретыми шинами, он решил, что пора поговорить.
Он разочарован, заявил он.
Дело не в том, что я сказала о его отце. Дело в ущербе, который я нанесла нашему имени. Для этого ведь мы поехали на «Редекс». Я-то думала, мы здесь для того, чтобы ему было к чему стремиться, но я ошибалась. Мы участвовали в «Редексе», чтобы «прорекламировать» знаменитый бренд.
От него несло Данстеном.
Он сказал, нужно иметь сноровку в общении с репортерами. Одно дело критиковать его отца, но возможно, я могла бы поучиться у Дэна, как он использовал газеты. Это своего рода искусство.
Искусство. Дрянь. Он выбил у меня почву из-под ног и сам не знал, что натворил.
Мы остановились в Тулуа, как-то так писалось это местечко, всего в нескольких милях от милого пляжа, которого я так и не увидела. Там была заброшенная автозаправка и работающая телефонная будка. И я узнала, что у Ронни корь. Беверли ждала, что позвонит врач, так что освободи линию.
Вновь оказавшись на дороге, я спросила мужа, что нам теперь делать. Он сказал, надо наверстывать время.
Считается, что с Гладстона начинаются чудеса Большого Барьерного рифа. Я помню трубы кораблей и свое отчаяние из-за того, что врач до сих пор не прибыл в Бахус-Марш. Мы были в полутора тысячах миль от Ронни. В этот день я вела на том самом «Отрезке ужасов», уместно названном за каждую минуту проезда. Неожиданное утешение пришло от Баххубера. Я была так благодарна за его ободряющий жест, когда мы упали в ручей и ударились бронированным дифференциалом о камни.
– Отличный ход, – сказал он.
Затем вел Коротышка, выдавливал скорость, но его сильно вело на поворотах, и он чуть не врезался в «плимут» Дэна: тот перевернулся и лежал посреди сахарного тростника. «Не останавливайся, – подумала я. – Мы не можем позволить себе такую роскошь». Как же было грустно ощутить торможение. Он все еще оставался отцовским псом.
6
Первые аборигены, которых я увидел, раскачивали «плимут» Дэна. Когда я перешел дорогу, машина перевернулась и вновь встала на колеса, подрагивая, дымясь в гнезде сахарного тростника. Рыжеволосый напарник-водитель уже сидел за рулем.