[89] Бапоно, чья недостаточность по части дорифоротрудикации[90] уже начинала беспокоить всех сельскохозяйственников департамента.
— Что вам от меня нужно в этой истории с Линэром? — спросила Жинетта.
Она пыталась продемонстрировать высокомерие, но Жак прекрасно знал, что она славная девушка. Одевалась неплохо, красилась, насколько возможно в этом захолустье, чтобы не выглядеть шлюхой, и носила шелковые чулки в обтяжку.
— Жинетта, что вы думаете обо мне? — спросил Жак.
Он находил ее милой, но не больше, и никакого желания не испытывал.
— Что я думаю о вас? Что я думаю о вас?
Она была явно в затруднении.
— О, я в вас не влюблена, — наконец с раздражением выдала она.
— Так. Хорошо. Но, может быть, вы считаете меня хорошим товарищем.
— Это да. Даже отличным.
— Хорошо. Так вот, сегодня вечером мы все втроем пойдем к Линэру.
— Кто это — втроем?
— Вы, я и ваша младшая сестренка Пьеретта.
— Вы не посмеете! — воскликнула она.
— Ничего страшного с ней не произойдет, — спокойно произнес Жак.
— А что Линэр скажет, когда вас увидит?
— Пускай говорит что хочет. Назначьте ему свидание на один из ближайших дней.
— А если нас увидят?
— Я буду ждать вас у калитки из переулка, который выходит на улицу де ла Пьер-де-Мор. Там никто никогда не ходит. Соседей напротив нет. Это стена винокурни Саботье. Я осмотрел это место.
— Но откуда вы знаете, что…
— Мои секретные источники.
— А почему вы хотите…
— Не беспокойтесь. Я просто прошу вас оказать мне маленькую услугу.
— Какая-то сомнительная история[91].
— В общем, подумайте, — резко ответил Жак. — Мне надо работать. Вы дадите мне ответ на днях.
На днях, когда он, например, пойдет в кино.
Перед входом в кинотеатр комдельной и отпактной группой о том о сем беседуют Бапоно и Саботье. Жак элегантно раскланивается с дамами, с различной степенью уважения пожимает руки господам. Тино держит себя очень приветливо, Жак про себя усмехается. У него спрашивают, как продвигается постановка пьесы, и он ловко переводит разговор на тему Концертного зала. Бапоно хлопает себя по лбу: чуть не забыл! Перед сформулированным таким образом запросом мэру Саботье ничего не остается, как пообещать все, что от него хотят. Звенит звонок, пора заходить и занимать места. Жак оказывается между мсье Бапоно и мадам Бапоно, деликатная ситуация, которая предписывает ему отказаться от обоих подлокотников и свести ноги вместе, прямо перед собой. Лучше не уклоняться ни вправо, ни влево. Наступает мрак, а вместе с ним документальный фильм о ловле сардины. В то время как на экране в трюм судна вываливаются потоки биомассы, Жак чувствует, что Бапоно незаметно завоевывает территорию. Жаку интересно, что мадам Бапоно сделала бы на его месте, учитывая, что он — не Бапоно. Он перемещает ногу в сторону мадам и прикасается к мясистой икре. Икра тут же отстраняется, как будто исчезает. Жак использует тот же прием в сторону мсье Бапоно. Патрон принимает приличную позу. Отныне все идет превосходно, и так — до финального заполнения консервных банок маленькими рыбками и зажигания света.
— Познавательно, — степенно изрекает Бапоно, с высокой колокольни плюющий на позвоночных, которых нельзя ни отравить, ни откормить.
Жак поворачивается к мадам Бапоно, которая бросает на него строгий взгляд. Марта, сидящая рядом с мадам Саботье, уже вся извелась. Тино болтает с отцом. Жак задумывается на тему бог знает чего. Он оглядывает зал и замечает Линэра, а неподалеку от него Пьеретту с сестрой.
— Кого это вы там высматриваете? — спрашивает Бапоно. — Какую-нибудь козочку?
Жак категорически отнекивается. Он уже подумывает о том, что с его стороны было бы вежливо наврать два-три комплимента мадам Бапоно, но в этот момент тьма вновь побеждает свет, на этот раз для проекции новостей. Ничуть не удивляясь, Жак видит, как он сам принимает парад парижского гарнизона, поднимается на вершину Гауризанкара[92], управляет спортивной гоночной машиной в Индианаполисе и, будучи министром спорта, выступает на торжественном открытии бассейна в окрестностях Парижа. Все это время Бапоно вел себя спокойно.
В антракте мужчины встали и пошли отметиться у писсуаров, покуривая сигареты. Дамы остались сидеть, посасывая леденцы.
— Мы как-нибудь еще поговорим о танцах, — сказал Жаку Бапоно, ухватывая его под руку, чтобы не потерять в толпе. — Это меня страстно увлекает. Послушайте-ка, — воскликнул он с восхищением, — ну и бицепсы же у вас. Обалдеть, обалдеть, обалдеть, ах как приятно щупать.
Саботье нужно было что-то сказать своему помощнику. Перед писсуарами по соседству с Жаком оказался Тино, который, поливая разверстую пред ним чашу, спросил:
— Ну, Сердоболь, как репетиции?
— Неплохо.
Он выплюнул окурок на сухой участок чаши и прицельной струей его погасил.
— Знаете, — продолжил Тино, — я считаю, что вы вредничаете.
— Не может быть, — ответил Жак.
Они вышли вместе.
— Да, — продолжил Тино. — Ведь я тоже люблю театр. Это мое призвание. Было бы здорово, если бы вы позволили мне дебютировать в труппе, но больше всего я бы хотел выступать один. У меня хороший тенор, мне об этом говорили. Как вы нашли меня в прошлый раз у Бапоно?
Жак мрачно на него посмотрел и ничего не ответил. Проходящие люди разделили их. Жак внезапно оказался перед Жинеттой.
— Ну?
— Мы обе идем туда сегодня вечером, — сказала Жинетта.
— И я.
— И вы, разумеется, — сказала Жинетта.
— Вы будете ждать меня в условленном месте?
— Да, — сказала Жинетта.
Он оставил ее. Тино вновь к нему пристроился и продолжил:
— Кроме шуток, я хочу стать певцом, оперным тенором. Мой отец разорется, ну и что с того? Вот вы сами, вы ведь не находите это смешным, правда?
— Это занятие действительно не глупее других.
— Я говорю об этом с вами, — сказал Тино, — потому что вижу вас насквозь.
Жак из осторожности улыбнулся, но на хвастающегося персонажа взглянул уже по-другому, да и существование вышеупомянутого себя оценил по-новому.
— Да, — продолжил Тино. — Вы-то должны меня понять. У вас, у вас есть амбиции. Вы не намерены всю жизнь здесь киснуть. Правда? И я тоже! Я все время представляю себе, как пою арию из «Фауста»[93] в опере, а весь зал взрывается аплодисментами. Это идея, всего лишь идея, но когда-нибудь все так и будет, так, как я сказал, как я захотел.
Прозвонили конец антракта.
— Мое имя будет напечатано крупными заглавными буквами на афишах. Я буду объезжать столицы, получать фантастические гонорары, я даже смогу откладывать деньги на когда стану старым. А еще у меня будут женщины. Столько, сколько захочется. Великий тенор только посмотрит на какую-нибудь женщину, и раз, она уже падает ему в объятья. Ах, какая жизнь! Какая будет жизнь! А вы не такой? Вы никогда не представляете себе, что с вами происходит то, чего вам бы хотелось?
— Нет, — сказал Жак. — Никогда.
Тино недоверчиво смотрит на него:
— Да ладно!
В этот момент Жак:
— Вы знаете Линэра?
— Да. Но мы все всегда покупаем у Страби[94].
— Что вы о нем знаете?
— О Линэре?
— Да. О Линэре.
— Ничего. Он, знаете ли, производит одно лекарство. Кажется, против эпилепсии. Но ничего особенного. Это и сравниться не может с ветеринарией мсье Бапоно.
— Он женат?
— Да. Этот тип вас интересует? Любопытно почему. Здесь он не интересует никого. О нем здесь почти никогда не говорят.
Они направились к своим местам. Предваряющая музыка уже заиграла, но экран антрактно хранил белизну.
— А-а-а! — протянул тут Тино.
Жак повернулся к нему.
— Я понял, — сказал Тино, — почему вы им интересуетесь. Но знаете, другие об этом уже думали до вас.
Они остановились у своего ряда.
— Я ничего не скажу, — прошептал Тино на ухо Жаку, который сел на свое место рядом с мадам Бапоно.
Патрон и Саботье еще не вернулись на свои места. Жак был вынужден выдать мадам Бапоно несколько располагающих глупостей типа «вы любите кино» или «кто играет в следующем фильме», «вам он нравится — мне не очень». Губы мадам Саботье, соседствующей с Мартой, усердно шевелились: должно быть, трепались о помолвке. Затем свет погас в третий раз.
Начальные титры уже заканчивались, когда отдувающиеся Бапоно и Саботье наконец уселись. Тут начался фильм, довольно любопытная история. Речь шла о докторе, который днем был врачом, а ночью — злодеем. Днем он вел себя очень хорошо, но ночью ходил по притонам, посещал дурных девиц и кокошил фраеров. Эта сказка вызывала недоумение, а временами и недоверчивый смех у зрителей, но Жак знал, что такое двойная жизнь, да и не являлся ли он сам главарем опасной шайки, скрывающейся под видом актеров самодеятельной труппы? От лаборатории подземный ход вел к потайному гаражу, где находился мощный автомобиль, который доставлял их на места преступлений, как правило, в замки для ограбления, а иногда даже в Париж. Когда в полночь Жак Сердоболь заходил со своими единомышленниками в «Табарэн»[95], кто мог распознать в них преступников, совершивших столько грабежей и убийств, да еще и угадать, что один из них — всего лишь скромный провинциальный инженер-химик, другой — секретарь мэрии, третий — сын танцовщицы кабаре и т. п.
Но тут Жак вновь чувствует, как его теснит плечо Бапоно. Он поворачивается к патрону, который заснул или делал вид, что. Что до соседки, то фильм ее так захватил, что она даже не заметила, как Жак вытянул и прижал свою ногу к ее ноге. Когда главный актер после всяких гримас наконец-то умер и электрические лампы вновь осветили зал, мадам Бапоно на этот раз не бросила на него строгого взгляда. Что за история, боже мой, что за история