Я стал на сторону Паши:
- Пожалуй, не будем стрелять уток: не достанешь их на воде.
- Может, твоя верно говори, начальник, - согласился старик. - Пойдем тайга - будет глухарь, капалуха.
И мы пошли к своему лагерю. Я был доволен тем, что мы .не нарушили мирной жизни глухого таежного озера.
Каждому настоящему любителю природы знакомо, наверно, такое чувство, когда не поднимается рука, чтобы выстрелить в зверя или птицу. Стоишь, как зачарованный, и любуешься живой картиной. Еще мгновение, и нет ее, исчезла. «Ну и хорошо»,- говорит какой-то внутренний голос…
На другой день мы покинули нашу стоянку у озера Суртым-Тур и отправились к устью Тозамтоуя. Трудно различить две речки в месте их слияния. Которая из них Манья, а которая Тозамтоуя? Просто два шумливых ручья.
Обрывистые берега мешали приблизиться к воде. Выбирая удобный путь, мы двигались, не теряя реку из вида.
В тайге нет дорог, но есть звериные тропы. Звериные тропы… Это звучит как-то по-сказочному. Косули, лоси, дикие северные олени ежедневно ходят на водопой и кормежку по одним и тем же тропкам вдоль ручьев и рек. Животные искусно обходят болота, непроходимые заросли, каменные препятствия.
По таким необычным дорогам и вел нас Петр Ефимович. В тайге было тихо. Лишь изредка раздавался пронзительный крик кедровок, оповещавших о нашем присутствии. Они надрывно кричали, словно хотели сказать: «Внимание, лесные жители! К нам пожаловали незваные гости!»
- Зачем орет? Совсем плохой птица! - говорил с возмущением старик и с ненавистью поглядывал на кедровок.
Между деревьями поблескивала Тозамтоуя.
Шумные порожки чередовались с тихими и глубокими плесами. Крутые, заросшие лесом берега сменялись болотистыми низинами. Густые кедрачи вдруг уступали место сплошным сухостоям. Высохшие и сломленные бурями деревья, похожие на телеграфные столбы, тянули к небу обломки сучьев. Кругом было дико и по таежному величаво.
У глубоких ям, в которых важно плавали крупные хариусы, мы останавливались, готовили несложный инструмент для рыбалки. Крючок, обмотанный птичьим пером, и удочка готова. Здесь же на берегу разводили костер, нанизывали Пойманных хариусов на палочки и пекли «таежный шашлык». Долго не задерживались. Попив крепкого чайку, шли дальше.
Невдалеке от этих мест путь наш пошел между возвышенностями. Заметно переменилась растительность: вместо болот с чахлыми деревьями потянулись высокорослые ели, лиственницы, пихты и березы. Мы то идем по живописной долине, то поднимаемся на небольшую сопку. Начались первые отроги Урала. Впереди хорошо различаются синеватые горы.
С каждым шагом поднимаемся выше и выше. Ручьи перестали прятаться в зеленых мхах, побежали между камнями, наполняя тайгу громким журчанием. С гор потянуло прохладой, уральским холодком, от которого преследующие нас комары поспешили скрыться.
Наше молчаливое шествие натыкалось иногда на шумно взлетающего с земли глухаря. Собака отчаянно срывалась с места и уносилась следом за птицей. Такие встречи становились все чаще и чаще. Петр Ефимович говорил:
- Табор делать надо, начальник: глухарь есть.
Но больше всего на нашем пути встречалось рябчиков. Любопытству их не было предела! Услышав наше приближение, они словно нарочно вылетали из кустов, садились на деревья и начинали свистеть. Собака не обращала внимания на эту «мелкую» дичь. Мы тоже проходили мимо. Лишь только отдельные экземпляры привлекали наше внимание только для киносъемки или пополнения запасов. Тушка рябчика, запеченная на палочке у костра, - лакомство.
Под вечер вышли к живописному ручью, впадающему в Тозамтоую слева. Небо горело малиновым закатом. Дым костра расползался по речке. Тучи комаров вились возле нашей стоянки. Над нами с характерным криком пролетели два лебедя, окрашенные в пурпур заходящим солнцем. Наверное, направлялись на Суртым-Тур.
Прошла еще одна таежная ночь с таинственной тишиной, с черными силуэтами деревьев на фоне звездного неба. Длительные разговоры, чаепитие у огня и ночлег под несмолкаемый треск костра…
Нас будят выстрелы в тайге. Оглядываемся: чуть свет, а старика уже нет у костра. Паша бормочет спросонья:
- На охоту утащился, старый!
Из леса прибегает Паль, радостно виляет хвостом и норовит лизнуть каждого из нас. В глазах его можно прочесть: «Хозяин идет с едой. Будет вкусный завтрак!»
И действительно, вскоре между деревьями замелькала маленькая фигура старика. В руках он несет двух огромных птиц. Их вытянутые шеи неимоверно длинны, лапы волочатся по земле.
Мы встречаем охотника с восторгом.
Старик кладет глухарей у костра, садится на землю и закуривает махорочку. Затягиваясь дымом, он хитро щурит глаза, поглядывает на нас:
- Зачем долго спишь? Охота утром самый хороший!
Чтобы не остаться перед стариком в долгу, Паша начинает теребить одну птицу. Другую берет сам Петр Ефимович и, не трогая пера, вынимает из нее внутренности. Эта будет на завтра. В пере она долго сохранится.
Затем старик берет ощипанного Пашей глухаря. Я слежу за работой Петра Ефимовича и удивляюсь его умению разделывать дичь. Он никогда не палит .глухарей над костром. Умелыми движениями пальцев сдирает с птицы кожу, которая нашим рукам совсем не поддается. «Раздев» таким образом дичь, старик, ловко орудуя острым ножом, отделяет куски мяса. Через несколько минут в руках у него остается один скелет, который он бросает собаке. Такой искусной разделке дичи позавидовал бы любой городской кулинар!
Даже при нашем аппетите мы осилили только половину глухаря. Полкастрюли мяса остается на ужин. Не мудрено. Ведь в этой птице и после разделки не меньше четырех-пяти килограммов.
Крепкая утренняя «заправка» нужна для последнего трудного перехода. Еще день, и мы подойдем к району горы Манья-Тумп. Петр Ефимович уже наметил стоянку на реке - это длинный остров, омываемый двумя большими протоками. И мы должны во что бы то ни стало дойти туда до вечера.
Переход был мучительным и долгим: верховья Тозамтоуи в сплошных завалах. Днем стояла жара. Комары не давали покоя. С горки на горку, через поваленные деревья, вязкие болотистые низины, многочисленные ручьи - так шли мы до самого позднего вечера. Уже закатилось солнце, а острова еще не было видно.
Темнота подкралась как-то незаметно, словно подкараулила нас. В тайге сразу стало жутко. Мы выбрались из леса ближе к речке. И на берегу уже нельзя было ничего различить, кроме блестящей водной ленты. Но наш старый манси, всматриваясь в темноту, продолжал идти по берегу.
- Может быть, остановимся, Петр Ефимович?
- Место худое. Мох нету. Чево олень кушай?
Мы продолжаем идти в зловещей темноте. Глаза пытаются разглядеть хоть что-нибудь, но ничего не видят. Идем молча, в каком-то забытьи. И вдруг из-за склона лесистой горы блеснул огонь.
Мы разом остановились. Темнота мгновенно исчезла, воздух наполнился каким-то матовым зеленоватым светом.
Как в самой страшной сказке, перед нами появился совершенно фантастический пейзаж. Между застывшими силуэтами деревьев плыл ослепительный диск луны.
Откуда взялось ночное светило? Мы его не видели все прошлые ночи. Наступило короткое молчание. Первым нарушил его Павел.
- Страшное зрелище, - тихо сказал он.
Еще не освободившись от сильного впечатления, я смог только молча кивнуть головой. На лице Петра Ефимовича еще оставались следы растерянности, но он бодро заявил:
- Совсем светло место лагерь искать!
Кому что, а ему «место лагерь, олень мох». Старик, конечно, испугался в первые секунды, но у него это быстро прошло. Не раз он видел такие картины в тайге. Мне же диск луны казался неимоверно огромным и таинственным.
- Манья-Тумп совсем близко, - сказал Петр Ефимович и показал на гору, из-за которой только что вынырнула луна.
Так вот каким сюрпризом встречает нас Манья-Тумп- некогда священная гора, на которой по преданиям стояла одно время легендарная Золотая Баба, идол и предмет поклонения окрестных, да и не только окрестных, племен…
Скоро на речке показались шпили высоких елей, озаренных лунным светом. Это была еловая роща, омываемая со всех сторон речкой. В тайге часто так бывает: раздвоившись на две протоки, речка образует лесной остров. Как правило, на нем почему-то всегда растут громадные ели.
Мы перебрались через речку на лесистый остров и на берегу, обращенном к луне, устроили лагерь.
Непередаваема красота лунной ночи в тайге. Тишина такая, что слышно собственное дыхание. Слышно, как шумит пламя в костре, как переливаются струи воды в речке. А кругом все застыло: не шелохнется ни единый листок, деревья словно окаменели навсегда. Сказкой веет от их бессильно опущенных ветвей.
Лежавшая у костра собака все время была настороже и тихо урчала. Она то и дело оглядывалась по сторонам, ее уши все время были в движении. Животное слышало такие звуки, которые нашему уху недоступны. Ночная тайга была полна жизни.
Лунная ночь в тайге - это поэма, это симфония. Тайны ночного леса, пожалуй, можно выразить только музыкой…
Мы сидели вокруг костра, молча ели вареного глухаря, молча пили чай, посматривая на выступающую из-за леса Манья-Тумп. Нам в такую ночь и сон не шел.
- Сколько километров до Манья-Тумп?
Старик вынул изо рта трубку, посмотрел на силуэт горы:
- Может, три, может, четыре.
Задача наша очень ясная - мы должны подняться на вершину. Но как на это посмотрит старик? Как бы не обидеть его.
- Петр Ефимович, нам нужно подняться на Манья-Тумп.
Старик снова вынул трубку изо рта, внимательно посмотрел на меня.
- Зачем тебе Манья-Тумп? Ходи тайга - лось много, глухарь есть!
- Мы должны заснять гору, на которой стоял ваш бог. Пойдешь с нами?
Старик замотал головой.
- Не сердись, начальник, Манья-Тумп моя ходи нету: боюсь.
- Вместе-то ведь не страшно!
Манси снова замотал головой: