Вновь кивок.
Короткое прощание, без которого можно было бы обойтись. И тихая ночь. Сверчки и те примолкли. Ветер притаился в ветвях, и лишь в траве суетились светляки.
Кайден дважды обошел вокруг дома.
Заглянул в конюшни, где пахло сеном и конским навозом. Взобрался по стене, застыл, прислушиваясь к дыханию мальчишек, что спали на чердаке, закопавшись в солому.
Он нашел пару фляг и украденный окорок.
Послушал, как сопит старый конюх. Человек улыбался во сне, причмокивая губами, и выглядел при этом отвратительно счастливым.
Он ли?
Или та экономка в сером платье и с серым же лицом, столь невыразительным, что Кайден, как ни силился, не способен был вспомнить черты его.
Те лакеи, чей разговор он подслушал в прошлый раз? В доме они держались с должной долей незаметности, что характерно для опытных слуг. И тем не менее именно это качество теперь и казалось подозрительным.
Что было делать слугам в мертвом доме?
В том, что опустел и стоял пустым лет пять? Поддерживать его? Хватило бы куда меньшего количества… или…
Кайден взломал неприметную дверь и, потянув на себя, поморщился: скрипит. Дерево разбухло, а петли покрылись толстым слоем ржавчины. Этой дверью и в прежние-то времена нечасто пользовались, ныне же о ней и вовсе забыли. И хорошо.
Три ступеньки. И поворот. Узенький коридорчик, в который приходится протискиваться боком. И мир настораживается, он чувствует интерес Кайдена и готов откликнуться, если, конечно, хватит духу заглянуть на ту сторону.
Нет. Еще рано.
И стоило бы вернуться, захватить клинки, а заодно и Дугласа предупредить на всякий случай, но Кайден упрямо шагал по темному сонному дому.
Он поднялся на четвертый этаж, где разместились комнаты для прислуги.
Застыл. Принюхался. Но знакомого запаха не уловил. Нет, пахло обыкновенно – людьми и их слабостями. Вино. Копченое мясо. Чеснок? Нанизанные на нить зубчики висели над дверью. И Кайден почти решился заглянуть, но отступил, услышав весьма характерный звук. Он успел прижаться к стене и почти слился с нею, позволяя ночи спрятать себя. Граница мира задрожала, но Кайден сумел удержаться на краю.
На ту сторону он заглянет позже.
– Не спится? – этот женский голос заставил его еще сильнее вжиматься в стену. – Я ведь говорила, сидите смирно…
В белой рубахе до пола женщина казалась призраком. Полупрозрачная ткань не скрывала, скорее, напротив, подчеркивала оплывшие формы ее, давно утратившие красоту, если и вовсе когда-либо ею отличавшиеся.
– Эни… иди к нам… – пьяный голос был ей ответом. – Мы же просто… сидим вот, по-дружески…
– Завтра даже не приходи за зельем.
– Не дашь?
– Не дам.
– Ну ты и дрянь, – почти с восторгом произнес мужчина. – А я, может, за тебя пил… за твое здоровье… ты же здорова?
– Здоровее многих.
Женщина была боса. А вот на плечи накинула белоснежную шаль, слишком красивую, чтобы принадлежала она прислуге. Она вошла в комнату, и мужчина, что стоял на пороге, попятился, пропуская ее. А потом заканючил:
– Эни… ну чего ты… ну мы ж понимаем… все понимаем… только душе невмочь! Душа, она ж горит… просит…
– Скажи своей душе, что тело вполне может на суку оказаться, если хозяина подведешь, – холодно произнесла Эни.
А Кайден с ней согласился. Правда, мысленно.
– Ой, да что ты трясешься! Девки испугалась… да эта девка сама трясется, что хвост заячий…
– Слышал, что в пруду нашли?
– А то… правда, что ль?
– Правда.
– Твоих рук?..
– Нет.
– Эни…
– Меньше трепись и дольше проживешь, – изрекла Эни. – Хозяину я написала.
Кайден слегка сместился левее, он не отказался бы и в комнату заглянуть, но там, пусть и слабо, горели свечи. В коридоре же жила тьма, которая с удовольствием помогала тому, кто умел с ней говорить.
Кайден умел.
– И что нам делать? – спросил другой голос, тоже мужской, но тонкий, высокий. И в этом чудились нервические нотки.
– Ничего. Служить верой и правдой.
– А…
– Мы девку не трогали. Сама утонула. Стало быть, спросу никакого.
– А если спрашивать начнут?
– Правду отвечать, – Эни говорила жестко. – Нас для чего наняли? Следить за домом. Мы и следили. А девка… да, была такая… прибыла. Заявила, что она тут хозяйка. Остановилась на день, а потом исчезла… и серебряные ложки с ней.
– Ложки?
– Ложки, вилки. Утварь… вот и решили, что мошенница. Управляющему не отписали из страха.
– А не почует? – поинтересовался второй. – Дознаватели же вранье… они ж того… чуют.
– Почует, – Эни не казалась взволнованной. – Но вспомни, кто мы? Прислуга. Наемная. Не родовая. А стало быть, сами по себе мелки и ничтожны. И если врем, то от этой ничтожности. Все они так думают. Главное, вести себя правильно. Если вдруг что, то хозяин поможет.
Кайден почесал ладонь, раздумывая, не стоит ли поближе познакомиться что с этой женщиной, от которой пахло так неприятно, но знакомо, что с тем, кого избрала она в хозяева. Он пошевелил пальцами и прижался к стене.
Если крысу взять за горло, она хозяина выдаст, но… что дальше?
– А это точно не ты… девку… того?
– Точно.
– Эни…
– Что? – Кайдену по голосу было ясно, что женщина улыбается. – Больше знаешь, хуже спишь.
И в этом была своя правда.
У стены пришлось стоять еще с час. Пока Эни вышла. Пока угомонились и лакеи, которые после ухода экономки не стали обсуждать ни ее, ни труп, чем несказанно Кайдена огорчили. Мысль о допросе он отложил, ибо и вправду предъявить прислуге было нечего, а излишняя поспешность была бы во вред. Кайден повесил над дверью паутинку силы и еще одну – над второй дверью, за которой скрылась Эни. И третьей не пожалел. Паутинка была полупрозрачной и до того тонкой, что и крысы с обостренным их нюхом не почуют. Зато Кайден будет знать, где твари находятся.
Пусть трусоваты. Пусть слабы, но… наставник говорил, что хорошего воина отличает предусмотрительность. В том числе. Заодно, глядишь, и хозяин отметится.
Он еще некоторое время постоял на опустевшем этаже, чтобы после спуститься ниже. И еще ниже.
Кайден обошел весь дом, не поленившись заглянуть в каждую комнату, раз за разом убеждаясь, что многие из них сохранились в прежнем виде. Правда, исчезли фарфоровые безделушки, которые весьма любила леди Норрингем. И серебряные часы с драконом, украшавшие некогда салатовую гостиную. Ушли картины.
Два гобелена. Хрупкие стулья. И та музыкальная шкатулка, которую Кайден едва не разломал. Жаль. Красивой была. И дорогой. Или не очень?
Он не знал.
Быть может, вещи убрали по приказу управляющего, оставив в доме то, что не представляло особой ценности, но теперь Кайден ощущал себя обворованным.
А это было нехорошо. Очень нехорошо.
В подвалах было столь же пусто, уныло и сыро, как когда-то. В общем… никаких тайн дом не скрывал, и это тоже раздражало. А заодно заставляло усомниться в собственных способностях. Кайден почти решился выглянуть на ту сторону, уж больно странно все было, но не стал.
Безоружному на границе делать нечего.
Пробуждение принесло хорошо знакомую головную боль. Катарина открыла глаза и поморщилась, понимая, что первую половину дня – и повезет, если только ее, – обречена провести в постели.
Она велела задернуть шторы, ибо солнечный свет боль лишь усиливал.
Отослала завтрак – от запаха еды начинало мутить. И забралась в ванную. В теплой воде становилось легче, а если добавить пару капель ароматного масла…
…Во дворце ванну готовили долго.
Это была отдельная церемония, каждый участник которой всецело отдавал себе отчет в важности возложенной на него миссии, будь то представление полотенца или же поднесение гребня для волос.
Катарина даже улыбнулась.
Господи, как это ее когда-то злило… разоблачение… переодевание в рубашку для омовений, которая от прочих отличалась лишь тем, что была расшита морскими лилиями. Восхождение на постамент под внимательными взглядами, в которых, помимо почтения и восторга, много чего таилось.
Нет, дома лучше.
Она легла, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Почти хорошо… вода теплая и ласковая, обнимает, утешает… Поднимается выше. И еще выше.
И в какой-то момент Катарина всецело оказывается во власти воды. Она с удивлением осознает, что вода коснулась шеи.
И щек.
Тронула губы, уговаривая открыть их. Нужно всего-то сделать вдох. Это не страшно. Жить страшнее. И разве Катарина не готовилась умирать? А если так, то должна сдержать слово. Нехорошо, когда кто-то не держит…
Нет. Катарина выжила и не собирается…
Уснуть. Закрыть глаза. Позволить воде унести печали, погрузиться в полудрему. Не этого ли она желала еще недавно? И вода готова помочь, сколько раз она избавляла Катарину от боли. И теперь поможет. Навсегда.
Нет. Нельзя поддаваться. И дышать водой тоже не стоит. Катарина вцепилась в край ванны, пытаясь подняться, но вода, еще недавно столь ласковая, вдруг будто остекленела. И она, Катарина, стала мошкой, попавшей в это стекло. Ни шелохнуться. Ни вздохнуть.
– Помогите… – слабый шепот растворился в тишине ванной комнаты. Надо сильнее… или до амулетов… она сняла все, потому что вода коварна, она стирает магию.
Дышать. Медленно и без паники. Осторожно. И так же медленно подниматься. Что бы это ни было, Катарина сумеет противостоять. Она пошевелила пальцами и покрепче вцепилась в края ванны, которые вдруг стали гладкими, словно… то же стекло.
А теперь вверх. Осторожно, по толике дюйма… потихоньку…
– Джио, – это было сказано шепотом, но вода, словно ощутив, что жертва вот-вот выскользнет, заволновалась. Она вздыбилась, свилась тугой плетью, которая захлестнула шею Катарины и потянула вниз, к ставшей невозмутимой глади.
От нее явственно попахивало болотом.
– Джио! – Катарина закричала, но из горла вырвался лишь сдавленный писк.
Джио! Они же кровью связаны… Джио всегда была рядом… и сейчас должна… она не ушла бы, не удостоверившись, что Катарине ничего не угрожает… далеко не ушла бы.