И Кайден с ним согласился.
Он опускался медленно, останавливаясь на каждой ступеньке. А внизу, у тела, вовсе присел. Наклонился. Почти коснулся конских волос – в отличие от лорда его секретарь выбирал парики дешевые – и вдохнул новый запах.
– Скажите… – он сидел, закрыв глаза, – ваша супруга… она ведь местная, верно?
– Вы хотите сказать…
– Что ей, возможно, есть что сказать.
От волос пахло духами и ароматными маслами, которые вовсе не вязались с этим человеком.
– Вы ошибаетесь, – сказал лорд, впрочем, без особой убежденности. – Она… она очень достойная женщина… и не могла… конечно, нет. Зачем ей?
– Не знаю, – Кайден перевернул тело, хотя особой нужды в том не было. А вот кровь оказалась вовсе не кровью, но алыми чернилами, что испачкали и ковер, и костюм мертвеца, и те же волосы.
Зачем ему чернила? Хотя…
Кайден обмакнул пальцы и поднес их к губам. Слизнул осторожно. Зажмурился, свыкаясь с горьким вкусом, которому магия лишь добавляла горечи.
– Часто пользовались? – уточнил он.
– Случалось… подписи, и так… он любил выделять важное, – наместник трогать чернила не стал, как и в рот совать, здраво рассудив, что человеку серьезному сие не по чину. – Значит, чернила?
– Частично…
– Он не был магом. Я бы понял.
– Значит, он лишь помогал, – легко согласился Кайден.
И вернулся к телу. На лице мертвеца застыло выражение крайней степени удивления. Ничего, потерпит… а рана нашлась не сразу. Под левой лопаткой. Крохотная, аккуратная весьма, если не искать, то и не отыщешь.
– Ударили его там, наверху, – Кайден посмотрел на лестницу и сощурился. – А потом столкнули…
Ковер сохранил и тот, другой, женский запах. И не только его – аккуратные следы каблучков, будто два пятнышка на алом поле.
– И все-таки я не верю…
– И не надо, – Кайден огляделся. Спешить смысла не было, ибо та, что убила, не могла не знать, что Кайден найдет и запах, и след. И скрыть его не потрудилась. Стало быть…
Глава 34
На женской половине дома царили ароматы. Духов. Притираний. Сандала и розы. Драгоценных масел. Розовой соли. И темной густой грязи, которая, поговаривали, весьма благотворно сказывается на цвете лица.
Мягкие ковры лежали здесь плотно, часто в два слоя, надежно укрывая холод каменного пола. Тяжелые ткани укутывали стены, будто здесь вдруг самому дому стало зябко.
Цвета… тяжеловатые.
Темный пурпур. И позолота. Много позолоты. Она вилась под потолком, переползала на тяжелые рамы картин, обживала каминные полки, пятная что фарфоровых пастушек, что стада их.
Плотно закрытые ставни. Огонь в камине.
– Она всегда мерзла, – будто оправдываясь, произнес наместник. – Она всегда жаловалась, что ей холодно.
Меховые покрывала. И манто из чернобурки, будто оброненное посреди комнаты. Здесь же – станок для вышивания, корзинки и нитки. Игла воткнута в подушечку, и от нее тянется розовый шелковый хвост. Ощущение, будто хозяйка на мгновение вышла и вернется. Нужно лишь подождать.
Кайден распахнул окна, впуская свежий воздух.
– Расскажите о ней, – попросил он.
И наместник вдруг осел в ближайшее кресло:
– Так… она достойная женщина. Очень достойная. Мне повезло… наверное… не знаю.
Тонкие пальцы его уперлись в виски. Рот приоткрылся, и на нижней губе вспух пузырь слюны, на что лорд Тирби не обратил ни малейшего внимания. Теперь опутывавшая его магия стала ощущаться явственее. И Кайден поморщился: надо же было так ошибиться. И ведь главное, что встречались они не единожды. Как можно было не заметить такое?
– Знаете, мне кажется, она и вправду очень достойная женщина, – он обошел наместника, надеясь, что никак не потревожил то создание, которое замерло, будто поджидая, совершит ли Кайден ошибку.
Оно походило на паука, если бы там, на изнанке, водились пауки.
– Всегда ею восхищался.
– Да, да, – поспешно согласился лорд Тирби. – Все ею восхищаются.
– Несомненно.
Паук почти воплотился.
Может, в этом и дело? Их встречи проходили на мужской половине, где магии почти нет, и тварь сидела тихо. А Кайден не слишком приглядывался.
Ему ведь не нравился этот человек. Категорически. Впрочем, он не нравился ему и сейчас.
– Она много делает для города… и для людей…
– Да, да… этот ее приют…
– Какой?
Лорд моргнул, а тварь зашевелилась. Осторожней, они опасны. И весьма чувствительны. И разумом обладают, пусть и совершенно иного толка.
– Я бы хотел сделать пожертвование на благое дело. Но хотелось бы знать…
– Для девочек, – наместник ожил. – Знаете, она всегда была так внимательна к сиротам… даже из простонародья, хотя этого я, честно говоря, не понимаю.
К нему возвращалась прежняя маска.
– Но если Эмилии хочется, то пускай… правда, она жаловалась, что дом, где приют разместился, стал тесен. Да и город – не лучшее место для детей.
Кайден слушал. И кивал.
Осматривался, подмечая натянутые нити чужих заклятий. Всю комнату заплела, кружевница… и ведь хитрая тварь… но секретаря стоило убрать раньше. На день или два… ей было бы несложно. Почему промедлила?
– Признаться, она меня этими просьбами утомила. Я и сказал, мол, найдешь подходящий особняк, я и куплю…
– Нашла?
– Где там, – наместник хохотнул. – Тут же все более-менее приличные дома при хозяевах. Кроме того, который старой Норрингем принадлежал. Я подумывал его купить, но старуха постаралась составить такое завещание, что не обойти. Так я Эмилии и сказал, что хозяин нужен, что пока наследница в права не вступит, то и делать нечего.
– Расстроилась?
– Несказанно. Она очень к девочкам этим привязалась, да… а что мы здесь делаем?
– Вашу жену ждем.
– Зачем?
– Жертвовать на приют.
– А… да, конечно, глупость неимоверная, но женщина должна чем-то заниматься. Ей скучно… пусть себе… я вот что подумал. Вам стоит с ней познакомиться поближе, – и на губах наместника появилась совершенно безумная улыбка. – Вы понравитесь друг другу.
В этом Кайден очень сомневался.
Катарина взяла в руки камень.
Пальцы гладили нефрит, уговаривая его поддаться, но сегодня, верно, день оказался не тем, и камень не слушался.
– Пожалуйста, – тихо попросила она, поднеся уродливый еще пока инструмент, вовсе на инструмент даже не похожий, к губам. – Мне очень надо.
Сила была, там, внутри, скованная чужими чарами, связанная, годная лишь для одного – передать ее детям. Где-то за стеной нервно расхаживала Джио, которой тоже было беспокойно. И тот факт, что Гевин остался в доме, ничуть не унимал ее беспокойства.
Она то и дело останавливалась. Вздыхала. И мешала сосредоточиться. Или не она, но сам дом, который вдруг очнулся и заскрипел на разные голоса, жалуясь сразу и на всех.
На мага, который не унимался. Он спустился ниже, к самому основанию, силясь его выправить. И сила его уходила в дом, мешая вернуться к блаженному сну.
На прислугу, которой стало больше, чем хотелось бы. И вместе с тем – на пыль и грязь, на запустение, на то, что никому-то нет до него дела.
– Девонька?
– Я здесь, – Катарина привычно устроилась на подоконнике. Она не стала брать ни альбом, ни инструмент, подозревая, что руки ее за пять лет успели отвыкнуть, но вот камень прижала к груди. – Все хорошо.
– Ясно, – Джио заглянула в комнату, но входить не стала.
– Он тебе нравится? – неправильный вопрос, но если разговор прервется, то Катарина останется одна со своей беспомощностью, от которой она устала не меньше, чем дом от пустоты.
– Кто?
– Ты знаешь.
– Змееныш… С ним будет непросто.
– Ты говорила…
– Ты человек, – Джио пожала плечами, будто этот факт что-то да объяснял. – Тебя он станет беречь.
– Почему?
– Змей же. Они знают, что не способны на чувства, на те, которые выражают дружбу и любовь, привязанность. И потому держатся правил. Станешь женой – будет беречь. В какой-то мере.
– Но если будет выгодно, откажется?
– Не сразу, но…
– Зачем мне такой ненадежный муж? – Катарина прижала камень к груди, она ощущала его холод сквозь ткань платья и нижнюю рубашку.
– Другие не лучше.
– Даже Кайден?
– А он тебе предлагал замужество?
– Нет, – вынуждена была признать Катарина.
– Если предложит, подумай. В нем кровь горит. Он не способен усидеть на одном месте. И это вечное движение может утомлять… но да, он тебя не бросит. Даже когда сама захочешь уйти, все одно не бросит. Он начнет войну, пожелай кто-то причинить тебе вред. Или если он решит, что тебе желают навредить. Он не остановится перед убийством, напротив, для него человеческая жизнь означает не больше, чем для змея. Но в отличие от змея дети Дану не признают правил.
– А любить он способен?
Не то чтобы Катарина рассчитывала. Любовь – это, кажется, не так и хорошо. Да и слишком взрослая она, чтобы рассчитывать на ту, которая сказочная, с первого взгляда и до последнего вздоха, с сердцем поющим и пониманием, что иначе и невозможно.
– Способен, – Джио подошла и встала рядом. А Катарина сжалась, почему-то ей категорически не хотелось показывать неготовую еще флейту. – Только эта любовь порой страшнее ненависти. Поэтому… думай, девонька. Впервые ты можешь выбрать сама. Не ошибись.
Катарина кивнула. Прикусила губу. И повторила вопрос, на который так и не получила ответа:
– Он тебе нравится?
Почему-то прозвучало утверждением. А Джио отступила, смутилась, чего с ней не случалось прежде, даже в тот раз, когда Катарина застала ее в своей кровати с парой любовников. Тогда Джио сказала, что зимой слишком холодно, чтобы рассчитывать, что слабое пламя камина и вправду согреет.
Катарина ей даже завидовала. Она, Катарина, была слишком благоразумна, чтобы сотворить что-то этакое.
– Пойду проверю кое-что… а то ведь… – она погладила стену. – А ты, лапонька, думай.
Катарина кивнула. Думать она не хотела, а вот нефрит, кажется, согревался, и столь стремительно, что это было почти больно. Катарина вытащила флейту и сосредоточилась.