Еще немного, и камень поплывет.
Надо сосредоточиться.
Забыть о солнце. И плюще. О божьей коровке, что, приземлившись на подоконник, медленно ползла вдоль трещины. О трещине этой.
Или… наоборот, не забывать?
Закрыть глаза. Представить Джио… и огонь, много-много огня, без которого и вправду холодно, и Катарина, побывавшая в Королевской башне, представляет, как мучителен этот холод.
Пальцы закололо. А потом и вовсе опалило знакомой болью, которая прежде заставляла отступить, но сейчас Катарина упрямо поджала губы.
Завтра или послезавтра прибудут солдаты. И тот, кто стоит над ними. И тот, кто стоит за этим человеком, тот, кто прислал Катарину в это поместье, то ли пытаясь ее убить, то ли просто желая показать, до чего непросто жить вне клетки дворца.
Пускай.
Нет, прочь из головы. Это будет завтра, а сегодня… сегодня солнце касается щек Катарины. И губ ее. И она делает глоток согретого воздуха, чтобы выдохнуть его на камень.
И еще. И снова.
Воздух раскаляется, а руки рвет болью. Будто в кипяток опустила. Или в тот самый огонь, что менял флейту. Пусть будет она… хрупкой, как Джио, и столь же прочной.
Чудесной. Завораживающей. Непонятной обычным людям, но удивительно волшебной. Пусть согреется, наконец, Катарине не жаль силы. Куда ей девать? Разве что поделиться с камнем.
Во рту стало солоно.
Но камень принял и кровь так, будто именно ее и недоставало. Или и вправду… сила потекла легче, она уходила сквозь сеть, словно той вдруг вовсе не стало. Но нет, она была, она рвала Катарину на части, но больше это не казалось важным.
Главное – успеть.
Пока солнце высоко. Пока жар плавит тело. Пока она, Катарина, вовсе жива. И когда из глаз таки посыпались слезы, камень и их выпил. А затем вдруг стало легко-легко. И Катарина даже обрадовалась этой легкости, вдруг показалось, что стоит ей взобраться на подоконник, оттолкнуться и руки расправить, как она взлетит.
Правда, сил хватило лишь на то, чтобы доползти до кровати.
Катарина рухнула на покрывало и блаженно зажмурилась. Флейту она спрятала под подушкой. Она отдаст ее Джио потом. А пока… пока она посмотрит сон, тот самый, про небо бескрайнее, в котором Катарина парила свободно, ведь была птицей с огненными крылами.
Разве не чудо?
Приют прятался в той части города, в которую люди приличные старались без особой надобности не заглядывать. Здесь пахло грязью и человеческими испражнениями, что текли по открытым канавам, а порой и не текли, стояли, кисли, наполняя окрестности зловонием.
Над канавами поднимались ядовитые миазмы.
И глиняные, слепленные наспех стены домов не казались сколь-либо надежной защитой. Здесь было людно и суетно, а под ногами сновали крысы, вовсе не стесняясь иных обитателей этого места. Впрочем, к темному дому, что устроился близ старой городской стены, они старались не подходить.
Кайден крыс понимал. Донельзя благоразумные животные.
Он и сам не сразу переступил незримую черту. А стоило сделать шаг, как отчетливо хрустнула граница, почти выпустив набрякшую силой изнанку.
Вот же… И как Кайден пропустил это место?
Впрочем, кроме ощущений, ничего особенного в здании не было. Неновое, но заботливо подновленное. С двускатною крышей, из которой поднимались толстые кривоватые трубы. С окнами, что тускло поблескивали настоящим стеклом. С высоким порогом и бледной девицей, застывшей на этом пороге.
Кайден поклонился девице. А она оскалилась.
– Только попробуй, – предупредил он, коснувшись клинка, и Призрак согласно заворчал. Ему тоже не нравилось это место. И паучиха.
– Где старшая?
В тонких пальцах девушки плясало веретено, наматывая белесую нить паутины.
– С какой стати, – она все же заговорила, слегка притапливая слова, – я должна тебе говорить?
Дверь открылась, и на пороге появилась еще одна паучиха. И еще одна.
И… сколько их скрывалось там, внутри дома? Призрак притих, а Тьма зашевелилась, намекая, что твари опасны, пусть и молоды, пусть яд их не вошел в полную силу.
– С той, что, если не скажешь, я просто спалю это место. И вас вместе с ним.
– А сумеешь? – веретено замерло в верхней точке, а девушка пригнулась, и в этот момент стало очевидно, сколь мало в ней осталось человеческого. Раздвинулись руки, натянулось платье на спине, и под тканью что-то завозилось, задвигалось.
– Попробую, – Кайден обнажил оба клинка. – Или нет. Или просто шагну и сломаю стену, а затем позову сюда тварей с изнанки. Может, и отобьетесь, но ведь многие полягут, так?
Девица зашипела.
– Не стоит, Марьяна, – этот мягкий голос разом успокоил паучих. – Сколько раз я говорила тебе, что следует проявлять большую сдержанность. Мы рады принимать того, кто помнит вкус Мертвой воды.
Она была красива, леди Тирби, в девичестве Болрстоп, последняя из славного некогда рода.
Она была настолько красива, что Кайдену пришлось потереть глаза, избавляясь от наваждения.
– Не стоит, леди.
– Простите, – она улыбнулась, показывая, что все – не более чем случайность. И не стоит обижаться. – Порой мне сложно это контролировать.
– До сих пор у вас неплохо получалось.
Она смотрелась чуждо в этом месте. Соболя на плечах. Сложная прическа, украшенная парой черепаховых гребней. Жемчужная нить на шее. И перстни на пальцах.
Паучихи любят украшения, но не все, а лишь те, которые кажутся им в достаточной мере совершенными.
– Прошу войти в мой дом.
– Воздержусь.
Она покачала головой и сказала:
– Клянусь своей кровью и своей силой, что не причиню тебе вреда, сын Феанора и тот, кто был изгнан.
– Я не был изгнан.
– Разве? – губы слегка дрогнули. – Неважно. Ни я, ни кто бы то ни было из тех, что обитает в доме моем, не повредим тебе.
Кайден клинки убрал. Но руки положил на пояс, показывая, что извлечь их не так и долго.
– А если какая-то из моих дочерей приглянется, мы будем только рады…
– Нет.
– Разве они не достаточно хороши?
– Они прекрасны, – подниматься по ступеням под жадными взглядами молодых паучих, которых леди Тирби благоразумно не выпускала в город, было несколько… неприятно.
Или наоборот?
Разве может быть неприятен искренний восторг? И радость. И… от этого наваждения избавила Тьма. Она была в достаточной мере ревнива, чтобы не допустить соперниц. Тьма сама желала морочить хозяину голову.
– Тогда в чем же дело?
– Я выбрал ту, с которой разделю жизнь.
– Даже так? – леди Тирби в нарушение человеческих правил вошла в дом после Кайдена. – В таком случае пусть огонь ее души горит ярко.
Она слегка поклонилась. Да и прозвучало вполне… искренне? Пожалуй.
Кайден отвесил ответный поклон.
А паучихи отступили, повинуясь беззвучному приказу старшей. Но все же смотрели по-прежнему заинтересованно, хотя и не рисковали приближаться.
Глава 35
В доме… в доме пахло свежестью. Такой себе аромат недавно отгремевшей грозы, когда в кудрях леса запутались ветер и вода, когда ненадолго исчезает вонь камня и города, а мир замирает, будто вот-вот очнется, оживет, как было это в незапамятные времена.
И светло.
Снаружи окна казались маленькими и мутными, но света сквозь них проникало изрядно, хватило, чтобы осветить и длинный стол, на который спешно, хоть и без суеты, выставляли угощение, и открытое жерло камина, и лавки, и девочек, что замерли на этих лавках.
– У вас… большая семья.
– Надеюсь, это не станет камнем преткновения? – осведомилась леди Тирби, роняя меха, которым, впрочем, не позволено было коснуться пола. Заботливые руки подхватили и унесли. Другие расправили косы, которых было четыре по старому обычаю. Третьи поднесли льняное полотенце с темным кругом хлеба.
– Пока не знаю. – Кайден не любил лгать, но сейчас правду приняли спокойно.
Паучиха поклонилась и, протянув хлеб, сказала:
– Будь гостем в доме моем.
Хлеб оказался свежим, с темной, жесткой коркой и мякотью, в которой чувствовались травы.
– Пусть не погаснет огонь в камине дома, – ответил Кайден.
И хлеб убрали.
– Девочки, идите погуляйте… Ниса, присмотри за младшими, за ограду не выходите. – Леди Тирби, словно извиняясь, добавила: – Маленькие еще. Не всегда с силой совладать способны…
Девочки поднимались одна за другой. Набрасывали легкие накидки, под которые прятали и излишне светлые для людей волосы. Старшие помогали младшим.
Леди наблюдала. И когда дом опустел, кивнула. А потом повернулась к Кайдену и, указав на стол, сказала:
– Воины всегда голодны.
– Сколько их?
– Двадцать семь.
Двадцать семь паучих, пусть большей частью молоденьких, но… дом ведь существует не первый год.
– Дюжина, – сказала леди Тирби, подвигая к себе горшочек с тушеной олениной. Пальцы ее вытянулись, заострились и изогнулись. На белоснежной коже руки поднялись шипы, впрочем, тотчас улеглись. – Не переживайте. Мои девочки умеют жить среди людей. Они не станут убивать без особой на то необходимости.
Перепелки на листьях салата. Бараний бок с брусничным вареньем. Козий сыр, щедро посыпанный приправами. Сметана.
– А при необходимости?
Леди Тирби пожала плечами:
– Жизнь порой складывается весьма… удивительным образом. Вы явились из-за того ничтожного человека, который решил, что ему позволено больше, чем другим?
– Если вы о секретаре своего супруга, то да. Давно голову морочите?
– Кому именно?
– Лорду Тирби.
– С первой встречи, – леди Тирби ела аккуратно, разрезая мясо острыми костяными пластинами, которыми заканчивались ее пальчики. И рот старалась не слишком раскрывать, да и вовсе держала привычное уже Кайдену вполне человеческое обличье весьма умело. – Но поверьте, я не собираюсь ему вредить.
– Тогда почему вы здесь?
– Мне подумалось, что лучше будет побеседовать в месте тихом, а то мало ли… мне бы не хотелось отмывать дом от крови.