Мадам Оливье с корзиной в руке направлялась в булочную.
— А, русский генерал и французский винодел у дверей погреба! Доброе утро вам обоим, дорогие мои, bonne journee[60]!
И поспешила прочь — Николь не успела и слова сказать.
— Мне пора, милая. Если останусь, создам лишние проблемы. Но я напишу вам записку, и мы еще увидимся.
На следующий день пришла почта с кучей счетов, и на следующий, и на следующий… Николь, как всегда, была занята, на ногах с рассвета и до заката. Дни, полные работы, и вечера с Ментиной. Но как бы там ни было, Николь не могла перестать ожидать обещанной записки, не могла запретить себе представлять совместное будущее между Реймсом и Санкт-Петербургом, мечтать о том, как ее винная империя запускает в Россию щупальца своих виноградных лоз.
Но вестей от него не было, а через неделю в булочной пошли разговоры, что русские войска направляются обратно к границе. Но ведь не может же он уехать не попрощавшись!
Пино был счастлив, что его оседлали, и быстро несся по пыльной дороге. Однако лагерь оказался покинут. Остались только проплешины от костров и сотни пятен на местах, где стояли палатки. Пара солдат собирала мусор и щепки, волоча за собой мешки.
Николь пришпорила Пино, направляясь к этим людям. Они прекратили работу и отдали честь.
— Добрый день, мадам! — сказал тот, у кого было больше медалей на мундире.
— Bonjour, capitaine[61]. Где все?
— Ушли, мадам. Мы наконец возвращаемся домой. Дорога долгая, но она ведет к счастью, и самое время на нее выходить. Моему сыну скоро исполнится четыре, а когда я уходил, он был еще младенцем.
— Мне нужно закончить одно дело с генералом Мариным. Когда он уехал?
— Его уже неделю здесь нет, мадам, но он недалеко, в имении мсье Моэта в Эперне. Кто может его осудить? Там поудобнее, чем в полевой палатке, к тому же они старые друзья.
Пино топнул копытом, когда она стиснула ему бока.
— Меня здесь оставили, чтобы завершить дела, но на самом деле я уже рвусь в дорогу, догонять ребят. — Солдат покопался в кармане и вытащил помятое письмо с печатью. — Если вы обратно в Реймс, могу ли я попросить вас об одолжении? Генерал велел мне доставить это письмо перед отъездом, но, если вы меня выручите, я сберег бы для себя несколько часов.
Николь всмотрелась, моргая. На письме стояло ее имя. Она вымученно улыбнулась:
— Удачное совпадение: это мне! Все-таки он не забыл оделе, и я рада, что помогла вам выполнить поручение. Удачи вам, друг мой. Возвращайтесь к семье и заботьтесь о ней как следует — вы заслужили мир до конца жизни!
Он еще раз отдал честь, приторочил мешок и ранец к седлу, вскочил на коня и поскакал прочь, свистом подзывая своего товарища.
Как только они скрылись из виду, Николь вскрыла записку. Одно слово: «Простите».
И внизу в конверте — что-то металлическое. Николь поднесла это к свету: круглый инструмент для нанесения клейма на пробку, на нем гравировка кометы — точно такая, какой он соединил их имена на стене погреба.
Осознание пришло как удар под дых. Она отдала ему — а теперь Моэту — ремюажные столы.
Глава двадцать девятаяДРУГАЯ ЖИЗНЬ
Середина мая 1814 года
Дверь дома на Рю-де-Мур обветшала и болталась, средневековые стены состарились и покосились. Зная Луи уже бог знает сколько лет, Николь никогда не бывала у него дома. Поперек улицы висело выстиранное белье, прямо под окнами громоздились кучи мусора. Она так была занята своими бедами, что ни разу даже не задумалась о жизненных обстоятельствах своего ближайшего и вернейшего товарища, а он никогда ни слова не сказал насчет той жалкой милостыни, что платила она ему в эти трудные времена.
Она постучала в дверь. Открыла Марта, его жена. Она была стройнее, чем помнилось Николь, руки у нее были обветренно-красные.
— Мадам Клико? — спросила она ледяным тоном. — Что вас сюда привело?
— Луи… мсье Бон дома?
Марта кивком пригласила ее войти, и Николь протиснулась мимо нее в узкий коридор.
— Вы меня простите, что я беспокою вас дома, но дело срочное.
— Подождите здесь.
У Марты русский акцент был намного сильнее, чем у Алексея.
Прибежал Луи, на ходу застегивая рубашку и вытирая рот салфеткой.
— Что случилось?
— Мы можем где-нибудь поговорить?
Он прищурился:
— Да, конечно. Идем.
Луи отвел ее в гостиную, выходящую окном в сад, и пододвинул ей стул. В углу стояла потертая лошадка-качалка, в очаге догорал огонь, солнце просвечивало сквозь домотканые шторы. Счастливый уютный дом, и Николь остро ощутила себя незваным гостем.
— Что случилось? — повторил он.
— Я дура.
— Не соглашусь. Ты рискуешь, это да, но ты не дура. Расскажи, в чем дело.
— Зря я тебе помешала запереть дверь в ремюажную в тот раз.
Он помрачнел:
— Ты про того русского покупателя? Какого черта он там учудил?
— Он все видел, он все знает, а сейчас он живет у Жана-Реми. И не дал о себе знать ни разу с тех пор…
— А ты ждала?
— И отчаянно надеялась. Какого же я сваляла дурака — после всего, что мы вместе пережили!
Он накрыл ее руку своей:
— Ты просто женщина, способная на любовь и на ошибки, как все. Ну ладно уж…
Николь вытерла глаза платком и стала смотреть в окно. Весь сад был отведен под огород, и Марта вскапывала сухую землю. Она глянула в их сторону — и Луи резко отдернул руку.
— Мне не надо было приходить, — сказала Николь.
— Я рад, что ты пришла. Это не самая большая беда, что нам пришлось пережить вместе. Твоя тайна рано или поздно должна была выйти наружу, а кстати, ты пока не знаешь, вышла или нет.
— Я знала, что ты поймешь, дорогой мой Луи. Я вижу, что ты нужен здесь, нужен своей семье, но если ты согласишься, у меня есть план. Мы можем попытаться хоть что-то спасти в этом крушении. Я рассчитываю, что у нас еще есть месяцы преимущества перед другими виноделами, если мы первыми начнем поставки в Россию. Мое шампанское уже произвело впечатление на достаточное число покупателей в этой стране. Но это означает, что тебе придется поехать в Париж, возобновить все связи, которые ты найдешь, и найти способ отгрузить шампанское кометы до того, как эта идея придет в голову всем остальным. Я знаю, что прошу слишком многого, учитывая, что Париж повергнут в хаос союзными войсками. Я с радостью отправилась бы сама, но женщина будет вызывать слишком много подозрений при режиме с комендантским часом и всем прочим…
Луи поднял руку:
— Можешь не продолжать. Конечно, я поеду. У меня возникла бы та же идея, если бы она не пришла в голову тебе. Мы пережили засухи, тюрьму, революцию, едва ли не банкротство. По сравнению с этим теперешнее — мелкое неудобство, и только.
— Это более чем неудобство, и целиком по моей вине. Я упустила единственное преимущество, которое у нас было.
— Я найду способ наладить поставки. Но дело ж не только в вине, правда? Ты по уши влюбилась в этого мерзавца. Он тебя не заслуживает, но это уже не мое дело. — Луи нахмурился. — Странно, как мы оба запали на русских, и оба на этом попались. Если бы сложилось иначе…
На пороге появилась Марта, держа за руку Мишу — уменьшенную копию своего отца, только с глазами матери.
— Луи, милый, Миша просится к тебе.
— Да, конечно, извини, мне пора, — сдавленным голосом сказала Николь.
Рю-де-Мур расплывалась за пеленой слез. Марта имела полное право сражаться за свою семью. Луи — лучший коммивояжер в Реймсе и мог бы найти работу у любого торговца в радиусе тридцати километров. Но оставался с Николь, и поэтому Марте приходится работать в огороде, чтобы прокормить семью. Значит, план Николь должен принести успех, ради Луи и его семьи, ради всех работников, которые зависят от нее.
Вернувшись к погребам, она увидела у себя в конторе мадам Оливье. Густой слой пудры очень плохо скрывал кровоподтек под распухшим глазом.
— Что такое? — спросила Николь.
— Выглядит страшно, а на самом деле ерунда. Надо аккуратнее обращаться с амбарной дверью. Он мне говорил — починит, но упор оторвался неделю назад, и он ничего за неделю не сделал. Тут я сама виновата — недосмотрела. Мне будет намного легче, если вы не станете обращать внимания.
Николь взъярилась:
— Мой вам совет: бросьте вы эти оторвавшиеся упоры, торчащие гвозди и сломанные ступени, которые так регулярно забывает ваш муж, и никогда к ним не возвращайтесь!
— Есть вещи поважнее пары синяков. Уж лучше я смирюсь с синяками, чем навлеку на себя скандал — вот как вы. Извините, что упомянула.
— Что значит — как я?
— Не хочу совать свой нос в ваши дела или распускать сплетни, но нельзя было не заметить ваших встреч с вашим последним покупателем и особенный огонек у вас в глазах — который сейчас редко увидишь, — когда вы проводили с ним время, что, не могу не заметить, случалось чаще, чем позволяют приличия.
Милая мадам Оливье. Она так любила слухи, что не могла устоять перед искушением посудачить, но и о Николь всегда заботилась.
— Если вы таким образом мне советуете быть осторожнее, то нужды в этом нет. Между мной и этим человеком абсолютно ничего не было. И от вас не могло ускользнуть, что все русские войска ушли из города — вместе с ним.
— Он-то никуда не ушел… Я его встретила у мсье Моэта. Совершенно очаровательный господин, правда, он оскорбил мсье Моэта восхвалениями в ваш адрес.
— Это как?
— Он был вчера в Эперне на дегустации. И настаивал, что ни одно вино мсье Моэта в подметки не годится вашему, что тому никогда не победить в этой конкуренции, на что мсье Моэт довольно грубо ответил…
— Предпочитаю этого не знать, — перебила Николь. — Уже тошнит от всех этих склок. Но вам, как всегда, спасибо за свежие новости. Знаете, наверное, в этом больше нет необходимости. Меня беспокоит, что это из-за меня у вас синяк под глазом за все эти… рыскания и разведывания.