Шестнадцать тысяч, из которых половина сразу уйдет на долги. Какую-то часть долгов я могу придержать, бесспорно, часть, которая не касалась моей семьи, моего мужа. Люди, с которыми сотрудничал он, нужны и мне, и мне придется выровнять наши отношения. Я не могу быть в долгу перед теми, с кем намерена говорить и действовать на равных, иначе меня затопчут. Это бизнес, мой голос обязан звучать с прочими наравне, а в бизнесе равенство обеспечивают только деньги.
Что я могу сделать на эти шестнадцать тысяч, что? Формально средства немаленькие, но это если не рассматривать их как стартовый капитал.
— Я могу предложить вам кое-что, Олимпиада Львовна, — ласково сообщил мне паренек, садясь на свое место напротив меня. — Если вы наймете у нас квартиру, то за первые три месяца мы возьмем с вас меньше на двадцать процентов, — и он кивнул на гору ничего не стоящих сокровищ. — Всего сорок два целковых, после трех месяцев — пятьдесят три целковых. Недавно построенный дом, второй этаж, три комнаты, меблировка. Оплату за год вперед вычту из причитающихся вам средств — шестьсот три целковых.
Банк нигде не упустит своей выгоды, ни в одной эпохе. Пока я осмысливала предложение — возможно, оно превосходное, если учесть, что я ни черта не знаю о ценах на аренду недвижимости, — паренек сунул мне под нос буклет.
«Доходный домъ Купеческого банка» выглядел так же монументально, как и сам банк. Три этажа, причем первые два очевидно для более чистой публики — окна выше, архитектура позаковыристей. Я пролистала буклет: ванная, спальня, столовая, гостиная, два закутка для прислуги, кладовая, кухня, печное отопление, электричество…
Внутри меня взвыла избалованная комфортом дамочка из двадцать первого века. Хотя бы я смогу не ломать глаза, темнота этой эпохи невыносима.
— Банк компенсирует вам выплату неустойки хозяину вашего нынешнего жилья — пятьдесят процентов. Водопровод, канализация, прекрасные соседи, — соблазнял паренек, а я не сопротивлялась искушению. — Университетский профессор, вдова генерала…
— Я согласна, — быстро сказала я. Минус одна проблема — жилье, и самое важное, что о нем ни одна живая душа не будет знать. Профессор и генеральша — не круг общения купцов, мое место жительства останется тайной, у меня будет запас по времени, я смогу его использовать с толком.
— Извольте в кассу?
Я получила пятнадцать тысяч триста девяносто семь целковых ассигнациями и стояла, сжимая в руках эту кипу денег, хохоча про себя — когда-то я запихивала наличку в бюстгальтер и штаны, ох, сколько у меня было потайных карманчиков! Паренек кому-то что-то негромко сказал, и через пару минут очередной тараканоподобный приказчик притащил мне кожаный саквояжик с тиснеными золотыми буквами.
— Серьезно? — грустно ухмыльнулась я, когда паренек распахнул передо мной саквояжик, и моей издевки никто не понял. Что же, вместо «Купеческий Банкъ» можно было так же золотом выбить «грабить здесь», и это было бы намного честнее.
Помимо провокационного комплимента мне принесли договор на гербовой бумаге и связку ключей, и я, разумеется, наставила клякс, прежде чем изобразила подобие подписи. Паренек почему-то начал коситься на меня и потирать нос, и когда я бросила на себя взгляд в начищенное стекло шкафа с бумагами, поняла — таким образом он намекал, что мне стоит немедленно отправиться в дамскую комнату и постараться оттереть чернила с лица.
Да к черту, у меня есть дела поважней.
— Мы немедленно едем вот по этому адресу, Евграф, — выдохнула я, показывая буклет. — У нас есть квартира, и я тебе сейчас расскажу, что я решила.
Глава четырнадцатая
Я расплатилась с нашим возницей за то, что он уже сделал — много он не запросил, — поймала лихача и приказала ему ехать по адресу, который мне дали в банке.
Я не боялась, что отвозивший нас в банк купчик растреплет лишнее: в конце концов, я ушла со свертком и вернулась с ним же, а что украшения заменил саквояжик, под полой плаща никто не видел. Дел же у меня, вдовы-должницы, в банке могло быть полно. Спроси кто, и я глупо похлопаю глазками: отказали в кредитовании, да и все.
Дом располагал уже с входной группы, квартира оказалась чудесной. В ней пахло краской и свежим деревом, вся мебель была новенькая, только из мастерской, и Евграф, хотя и покачал головой, услышав стоимость аренды, признал, что лучшего варианта сыскать было бы сложно. Я мысленно просила прощения у Прасковьи — ни курочек, ни уточек, хотя прудик какой-никакой был выкопан и прекрасно просматривался из окна кухни. Со стороны улицы я видела странный пустой бульварчик — ни погулять, ни посидеть в тени, но назначение и прудика, и бульварчика было сугубо утилитарным и вынужденным: пожары все еще были бичом всех городов. Из прудика таскать воду, на бульварчике горевать, глядя на пламя из окна.
Столовая была мне не нужна, оставалось решить, куда девать мебель оттуда, и я озадачила Евграфа: перетащить стол и стулья в гостиную, и плевать на задумку декоратора, а из просторной квадратной комнаты соорудить детскую. Тридцать целковых я выдала на покупку детских кроваток — «Больно дорого, барыня», — и всего, что может понадобиться моим малышам.
После дел по дому Евграф должен был съездить в участок и выяснить все о смерти несчастной Зинаиды. Я понимала, что за красивые глаза и убойный запах кожи ему не скажут ничего, зато пара целковых развяжет язык кому нужно.
Деньги начинали испаряться, едва появившись, и я даже не прогнозировала, сколько их останется у меня к вечеру.
Дождь, к счастью, поутих, то есть хотя бы люди стали попадаться на улицах, и из экипажей скапливались небольшие пробки. Я ехала в Царские, черт бы их побрал, ряды, а следом собиралась отправиться к купцу Обрыдлову. Порадую его возвратом долга, потом обсудим, как можно превратить наследство моего покойного мужа в что-то, приносящее доход.
Все оказалось хуже, чем я думала, начать с того, что меня не хотели пускать. Красивое, огромное, почти во всю площадь, трехэтажное здание с башенками, похожее на замок. Сейчас, во время дождя, оно словно мерцало и казалось миражом. Но, может быть, архитектор и задумывал такой эффект — цвет стен, причудливые украшения окон, стекла, в которых отражалось свинцовое тяжелое небо. То ли нет этих рядов, то ли они есть, но если и есть, то не про твою честь, купчиха Мазурова.
Швейцары торчали возле каждого входа и без особых угрызений совести решали, кому пройти, кому нет. Я им не нравилась. Как стражи из фэнтези, вяло подумала я, глядя, как здоровенный мужчина в ливрее и с каменным лицом преграждает мне путь. Молви «друг» и войди или дай ему на лапу… нет, не сработает.
Я пожала плечами, натянула плащ посильнее и пошла к другому входу, стараясь обходить лужи. Там меня тоже ждала неудача, но возле третьей двери я притворилась, что захожу вместе с престарелой величественной дамой и ее лакеем, и страж не решился протестовать. Я подмигнула даме — лакею не рискнула бы никогда, не то время, дама же посчитала меня, возможно, тронутой, но звать на помощь не стала. Я, шалея от того, что мне удалось провернуть — вдуматься, так я пока больше проиграла, чем выиграла, — шла с дурной улыбкой вдоль рядов.
Я проиграла, а не выиграла. Обрыдлов был не просто прав… старый матерый волк, прожженный купчина, он всю жизнь свою посвятил тому, чтобы выжить в этой мясорубке, а я — я явилась в чужой монастырь, искренне удивляясь, чего эти замшелые мамонты не играют по моим правилам.
Цен не было ни в одной витрине, но я могла представить, сколько стоят вон та шуба, вон та накидка и вон тот готовый мужской костюм. Если я решу шикануть, мой саквояжик опустеет, а вероятней всего, я буду еще и должна. Продавались и платья… когда-то, давным-давно, еще до своей болезни, я была девочка-девочка. Потом я стала начинающей предпринимательницей, а следом я могла купить уже все, что душе угодно, и тряпки меня не вдохновляли.
Но мне придется разориться хотя бы на одну приличную вещь. Проклятые стереотипы.
Клиентов было немного, они скорее прогуливались, чем что-то приобретали, хотя нескольких дам, от которых за версту несло миллионами, я заприметила. Интересно было оценивать и лица, и манеры приказчиков, и я стала всматриваться уже не в товары, а в людей.
Вот этот господин точно знатен и платежеспособен. А эта дама — белая косточка и самая что ни на есть голубая кровь, но хозяин с удовольствием выгнал бы ее — а не может. В карманах у нее ветер, а на старой карете облезший герб, и это обязывает. А вот купчиха, причем богатая, или жена какого-нибудь портного, набирает всего, что пожелает, приказчики суетятся, но учтивости нет.
Я вообразила себя на месте этой купчихи. А потом, зазевавшись, налетела спиной на кого-то и чуть не выронила саквояж.
— Прошу проще… — браво приподнял шляпу молодой мужчина и закончил на явном миноре: — …ния, сударыня…
Не тянула я на особу, перед которой стоит раскланиваться. Я, тем не менее, кивнула, прощая джентльмену свою же оплошность, и пошла дальше в поисках моих рядов. Канцелярия, книги, что я еще могла закупить на деньги, что у меня имелись? Я прошла два канцелярских магазина и один книжный. Именно в книжном толклось больше всего людей — и с этой идеей облом.
Огромное здание я обошла дважды, но ничего, похожего на пустующий сектор, не нашла, а потому без стеснения заглянула в первый попавшийся магазин.
— Доброго дня, хозяин! — поздоровалась я, понятия не имея, верно ли. — Ищу ряды купца Мазурова!
Приказчик озадаченно наклонил голову. Мой вид и саквояжик в руках подсказали ему, что я не посетительница, а явилась по делу. Надпись я от людей отвернула, но все равно саквояж выглядел солидно.
— Мазурова? — переспросил он, наклоняя голову к другому плечу. — Пантелей! Купец Мазуров чем торгует?
— Не могу знать, Серафим Ильич! — ответил кто-то из подсобки. — А торгует?
— Торгует? — уточнил у меня Серафим Ильич и опять качнул головой.
— Нет, у него ряды здесь, самой торговли нет, — пояснила я до невозможности официальным тоном и покачала саквояжиком. — Дело у меня до его вдовы, а как сыскать ее, кроме как в рядах, не знаю.