— А! — осенило Серафима, и он так тряхнул головой, что я испугалась — оторвется к чертовой матери, осторожнее нужно. — Это, стало быть, третий этаж. Там выморочные ряды. Пустые. И мазуровские, должно быть, там.
Значит, Обрыдлов ошибся и еще кто-то рискнул так же, как и мой муж?
— И много таких рядов? — сдвинув брови, полюбопытствовала я. — Мне говорили, что все купцы с прежних рядов свои доли продали.
— Два? — Серафим снова склонил голову вправо. — Или три. Место там непроходное, дешевое.
Делать здесь мне было нечего, и я поднялась на третий этаж. Я уже проходила и там и убедилась, что — да, тут совершенно нет посетителей. В эту эпоху уже начали «отмывать деньги»? Минимизация налогов из другого источника доходов? Или имиджевый вариант, который себя окупает, но в других точках?
Теперь я была внимательней и нужные мне ряды не сразу, но отыскала. Что же… мой муж хотел как лучше, вышло как всегда. Ему досталось самое никчемное помещение, но, как ни странно, просторное. Вряд ли он был дураком, но бизнесменом — точно препаршивым.
Мало света, потолки ниже, чем в элитных магазинах внизу, нет мрамора, нулевой пафос, но зал двести, а то и триста квадратных метров. Два других зала по соседству были такие же, и в одном шло какое-то шевеление, я даже постучала в стекло, но мне никто не ответил. Окна всех трех залов были занавешены тяжелыми бежевыми портьерами, чтобы не отпугивать публику, которая сюда забредет, но это был мертвый капитал, разумеется, мертвый. Обрыдлов опять прав — никто не покупает ни один зал, ни другой, а с третьим пытаются еще что-то сотворить.
Я захотела есть, рыскала в поисках кабинета управляющего и зыркала по сторонам, а заодно припоминала, попадалось ли мне что-то, похожее на кафе. На нужный кабинет мне указал щеголь-приказчик, и я свернула в неприметный из центральной галереи закуток, постучалась и, услышав короткое «Прошу!», зашла.
Управляющий был немолод и устал, сидел с кучей бумаг и вряд ли был рад моему визиту. Я не стала отнимать у него время, представилась и спросила, что могу сделать с наследством, которое моему сыну оставил его отец. Я опасалась, что мне потребуется разрешение суда или опеки, если она здесь существовала, но мне нужен был лишь покупатель на ряды.
— Акционерное общество, возможно, выкупит у меня ряды? — спросила я вполне очевидную вещь. Да, пусть за меньшие деньги и я снова потеряю, но что мне делать с площадью в месте, где один чертов портсигар стоит больше, чем все мои драгоценности?
— Что вы, милая Олимпиада Львовна! — невесело засмеялся управляющий и сложил на бумагах руки. — Или ищите кого-то на стороне, или… не знаю!
«Дурак был ваш покойный супруг», — читалось в его взгляде, и я не спорила. Дурак. Амбициозный неуправляемый дурак.
Я не нашла, где можно перекусить, и терпела неприятную резь в желудке, зато в полуподвале наткнулась другое важное заведение — с диванами, лепниной и важной дамой при входе. У другой двери дежурил осанистый господин, и доведись мне встретить этих людей в иной обстановке, я по незнанию реалий решила бы, что это граф и графиня, не меньше. У смотрителей туалетных комнат был апломб, а мне посещение сего заведения обошлось как поездка на лихаче.
— Здесь где-нибудь есть кафе? Трактир?
Дама меня прокляла, но вслух высокомерно заметила:
— Не пристало трапезничать в торговом месте, сударыня.
Ну да, ну да, ухмылялась я, выбираясь на улицу, под дождь. Рассказывай мне сказки, как невостребован фудкорт.
Я ехала в редакцию, чтобы подать объявление о продаже рядов, и под стук копыт замечание туалетной дамы стало навязчивым. Возможно… нет, нет никаких «возможно», есть возможности, кому их знать, как не мне, и в редакцию — шумную, суетливую — я влетела с горящими глазами.
— Чего изволите? — пробегая мимо, поинтересовался мужчина с усиками киношного злодея.
— Я… — стушевалась я, но на пару секунд. — Скажите, сколько у вас стоит реклама?
— Обратитесь вон к тому господину, сударыня, — посоветовал мне киношный злодей и исчез. Я протолкалась к столу, за которым сидел замученный пожилой мужчина, и задала ему тот же вопрос.
— Двадцать грошей за размещение на последней странице, сорок — на первой, — заученно отозвался мужчина, принимая у другого посетителя исписанные листки и одновременно что-то записывая. На меня он не смотрел. — За главную новость среди прочей рекламы — пятьдесят грошей.
У него были печальные коровьи глаза, и я продолжала пытать его скрепя сердце. Цена на объявление была… копеечная, но одного объявления мало на данном этапе.
— А сколько стоит рекламная статья? — Мужчина наконец воззрился на меня с тоской. — Полоса?
— Тысяча целковых, сударыня. Будете брать?
Грабеж. Хотя коровья грусть в глазах мужчины сразу сменилась азартным блеском, и будь на моем месте кто почувствительней, сдался бы.
— Да, я учту, благодарю покорно.
Мне наступили на ногу, проклятый саквояж оттягивал руки, шум надоедливо глушил мысли. Если туалетная работница права, а я могу доверять ее экспертному мнению, одной статьи мне…
— Пардон! — Мне еще раз наступили на ногу, и я сделала охотничью стойку. Если бы неуклюжий господин, похожий на знаменитого бельгийского сыщика, попытался удрать, он оставил бы у меня в руке свой рукав. — Пардон? — воскликнул он чуть ли не оскорбленно, а я, прижав к себе саквояж, ткнула пальцем в характерно заляпанную и исчерканную пачку бумаг в его руках:
— Вы писатель!
— Да, сударыня, — быстро ответил он, и было заметно, что это ему польстило. Возможно, в те времена, когда фотография была не всем по карману, а интернет не существовал, селебритиз привечали поклонников с более открытым сердцем, а не бегали от них, опустив голову и натянув капюшон.
— В вашем романе, — выпалила я, пока писатель не вырвался, — вы непременно должны написать сцену объяснения между героями в ресторации. Обед, ясный день, неожиданное выяснение отношений. На людях. Эмоции, слезы, пара пощечин. Да, это верх неприличия, но читателям понравится, что ваши герои неидеальны.
Писатель хлопнул глазами, сыщицкие усы нервно дернулись. Извини, приятель, твой костюм говорит сам за себя, и, может, ты респектабельный графоман, которого никто не печатает, — но, скорее всего, твои книги — бестселлеры. Ты просто обязан взять на себя нелегкую ношу и выдумать то, что пока еще не существует. Я только надеюсь, ты не пишешь фэнтези про драконов или бояр-аниме.
— Я не сумасшедшая, — заверила я, хотя именно с этого и начинают все психи. — Я воспитывалась в приории. Я должна была стать сестрой. — Может быть, Всемогущая не покарает меня за кощунство, хотя какое ей дело до мирской суеты. — Вам не хватает в романе искры. Не хватает того, чего не ждут.
— Но в ресторациях не обедают дамы, сударыня, — проговорил писатель растерянно. — Дамы обедают…
— Да, я знаю. И все же послушайте меня.
— Господин Пивчиков, три недели! — подскочил к нам вертлявый мужчина и тут же умчался. Пивчиков приуныл, я отпустила его рукав и нежно погладила, кажется, перейдя вообще все границы.
— Последуйте моему совету, маэстро.
За три недели я хорошо если успею сделать какой-никакой ремонт, но пока еще книгу наберут и напечатают, и все равно может статься, что кто-то окажется прозорливее и откроет подобное заведение раньше меня. Но, как бы то ни было, ни у кого нет тех проверенных временем знаний, какими располагаю я.
Мне придется потрудиться, и тысяча целковых — кошмар, но я отложу эти деньги, они пригодятся. Я выбралась на улицу, вдыхая влажный, не похожий на тот, к которому я привыкла, воздух — рыхлая земля, конский навоз и полное отсутствие бензиновой смеси и пыли. На площади я поймала какого уже по счету лихача и, укрывшись под капюшоном, поехала к купцу Обрыдлову.
Я везла ему долг, коммерческое предложение и надежду, что он прикажет подать что-нибудь на стол, но Обрыдлова дома не оказалось, зато меня с распростертыми объятиями встретил Сила, которому я с легким сердцем призналась, что голодна. Сила кивнул, подозвал мальчонку, проводил меня на второй этаж — рядом с кабинетом Обрыдлова оказалась уютная приемная, — и усадил подле худенькой седой дамы, а сам ушел. Через пару минут примчался парнишка, поставил передо мной поднос с чаем и выпечкой, и я приветливо окликнула даму:
— Угощайтесь, сударыня! Пахом Прович, как всегда, щедр.
Дама купчиха — не то чтобы у меня наметанный глаз, но платок, крой платья, прическа, все указывало на сословие. Иная купчиха могла одеваться как дворянка, но вряд ли наоборот. На мое приглашение дама отозвалась неохотно, мазнула по мне неприятным колючим взглядом и не оттаяла, даже когда я самолично налила ей в чашку чай.
— Не сказал Сила Карпыч, когда Пахом Прович явится? — проскрипела дама, шумно — бесит! — прихлебывая чай.
— Подождать повелел, — чарующе улыбнулась я и была бы не против, если бы даме надоело ждать и она уступила мне очередь. Неизвестно, сколько она отнимет у Обрыдлова времени, а у меня еще столько дел. — Скоро будет.
— Третий час жду подлеца, — вздохнула дама и поставила опустевшую чашку на стол. Кто-то пробежал по коридору, и она гаркнула так зычно, что я чуть не поперхнулась плюшкой: — Эй, кто там, Сила, Харитон! Пахом Прович скоро явится?
— Скоро, матушка Агафья Самсоновна! — крикнул в ответ невидимый Сила и загромыхал сапогами по лестнице.
Я дожевала плюшку, и мне она показалась резиновой и встала в горле, ни туда, ни сюда. Агафья Ермолина не узнала меня, выходит, она понятия не имела, кого сватали ее сыну при еще живой невестке, и не знала меня в лицо?
Глава пятнадцатая
Я не против услужить, если в обмен получу что-то ценное. Деньги есть, пусть и малые, ценней прочего информация, как ее раздобыть, у кого, насколько можно доверять информатору, знает ли он, что говорит, или пересказывает завиральни, додумывая то, что ему забыли сообщить, заблуждается ли он сам или сознательно или невольно вводит меня в заблуждение.