Почти автоматически Пегги занялась текущими делами. Прежде всего она позаботилась о том, чтобы у Квика была приличная могила, подняв ради этого на ноги массу знакомых. Ее торжественно заверили, что все будет сделано подобающим образом. Она всегда знала, что нужно сказать в том или ином случае, как уладить те или иные формальности, не забыла она и еще об одной, очень важной, по ее мнению, детали. Воспользовавшись тем, что Лон пошла в ванную, она позвонила некоему хорошо известному ей человеку и дала задание самым тщательным образом расследовать все обстоятельства гибели Квика.
В ее кругу, где жизнь любого человека была покрыта тайной, «естественная» смерть всегда вызывала противоречивые чувства: она казалась слишком банальной, чтобы принять ее без всяких оговорок. Был ли хоть один шанс из десяти, — а мысленно Пегги рассчитывала на все восемь, — что ее подозрения подтвердятся? Если был, то она не хотела его упустить. Осведомленный мужчина стоит двоих, но женщина в ее положении стоит сотен мужчин!
— Чарлен?
Дочь не пошевельнулась. Пегги легонько коснулась ее руки.
— Лон…
Девушка вздрогнула. Впервые мать назвала ее так, а не полным именем. Она сказала: «Лон»! И тогда с губ Лон сорвалось слово «мама». Благодаря этим двум словам между матерью и дочерью внезапно возникла связь, едва уловимая, тонкая и, как ни странно, прочная.
Повернувшись к Лон, Пегги увидела, что по ее щекам текут слезы — слезы удивления и нежности. Она отвела взгляд и робко, неловко прикоснулась к руке дочери. Лон схватила мать за руки, стиснула их, поворачивая к ней заплаканное лицо, и замерла, пораженная невиданным зрелищем: огромная слеза медленно скатывалась по скуле Пегги.
Лон никогда не видела мать плачущей и не подозревала, что в чрезвычайных обстоятельствах правый глаз Пегги действует безотказно. И девушка сломалась, бросилась в объятия матери.
В неудержимом потоке слез и сбивчивых фраз она сказала то, чего раньше никогда бы не осмелилась произнести вслух:
— Мама! Прости! Я не знала… Рони Бейли, мне стыдно… ты мне веришь, мама? Я хотела причинить тебе зло… Я думала, что ты меня не любишь. Я так думала! У меня не было никого, кроме Квика. А ты, мама! Ты теперь у меня есть. Навсегда! Я не понимала… Ты красивая, мама. Останься! Останься!
Пегги прижала ее к себе так, как делали это няньки, когда Лон была маленькой, гладила ей волосы и руки. И тогда из груди Лон вырвался отчаянный, протестующий крик.
— Мама! Квик… он же ничего никому не сделал! Почему они убили его?
Пегги, чувствуя, как к горлу подкатывает комок, осторожно отодвинула дочь, стараясь делать это как можно нежнее.
— Подожди. Я сейчас вернусь.
Она едва успела добежать до туалета, с трудом сдерживая тошноту. Ее вырвало, и она вынуждена была задержаться там, чтобы привести себя в порядок. Механически, привычными движениями накладывая косметику, Пегги, как заклинание, повторяла про себя: «Только бы не думать, ни о чем не думать…»
И это ей удалось настолько хорошо, что Пегги начисто забыла о проглоченном неделю назад бриллианте в сорок каратов. Ей даже в голову не пришло, что в этом проклятом самолете ее тело, на секунду вышедшее из-под контроля, уже выбросило драгоценный камень прямо в унитаз.
Пятьсот тысяч долларов поглотили экскременты каких-то неизвестных засранцев, летевших вместе с ней в Нью-Йорк.
В голове у Пегги все путалось. Но когда она открывала дверь ванной, ее вдруг обожгла мысль: ее бриллиант?!
Сердце, казалось, взорвалось от потрясшего ее мощного взрыва. Господи! Неужели камень остался там, в туалете «боинга»? И все из-за того, что она позволила себе на какой-то миг растрогаться и забыла проверить. Действовать, надо действовать! И немедленно. Если есть хоть малейший шанс…
Пегги кинулась к телефону, торопливо набрала номер, назвалась. Да, она приедет сию минуту. Ведь речь идет о жизни или смерти. Проклятие! Почему так медленно ползет лифт? Через четверть часа она уже входила в кабинет своего врача. Тщательное обследование не оставило — увы! — и тени надежды.
— Вы уверены? — повторила она дрожащим голосом. — Абсолютно уверены?
— Да вы сами взгляните на снимки. Видите, там ничегошеньки нет. Ваши внутренние органы так же чисты и прекрасны, как и черты вашего лица, — галантно добавил врач.
— Благодарю, — пробормотала Пегги. Гримаса настоящей боли исказила ее лицо. Неужели конец? Нет, надо сражаться, попробовать еще что-то предпринять.
Вернувшись домой, она позвонила в аэропорт, назвала себя и попросила соединить с управляющим.
— Дорогой друг, произошла история настолько дурацкая, насколько и трагическая… — Пегги запнулась, подыскивая нужные слова. — Я прилетела из Парижа часа два назад. Минутку, не помню номера рейса.
— Видимо, вы имеете в виду номер 872, который не так давно прибыл? — вежливо предположил ее собеседник.
— Да, да, именно этим!
— Чем я могу вам помочь?
— Я кое-что забыла на борту…
— Да? Что конкретно?
— Бриллиант… в сорок каратов!
— Вот как?! И где — на кресле?
— В туалете.
— Так… Надо полагать, на умывальнике?
— Нет, он попал в унитаз.
— Вы туда его упустили? Если больше никто из пассажиров не заходил после вас, возможно, служащая его извлекла…
— Я спустила воду, — произнесла Пегги самым ледяным, самым надменным своим тоном.
На другом конце воцарилось молчание.
— Вы меня слушаете? — спросила она.
— Да-да, конечно же.
— Ну что вам еще сказать? — голос ее дрожал от сдерживаемого напряжения. — И если уж расставлять все точки над «i», то мой бриллиант я проглотила. Теперь, надеюсь, понятно? Очень прошу, окажите мне услугу, свяжитесь с надзором за путями сообщения. Это срочно!
Про себя управляющий облегченно вздохнул. Слава Богу, речь идет не о краже.
— Прошу, не кладите трубку… Я сейчас соединю вас с тем сотрудником, который отвечает за взлетную полосу, и останусь на линии в полном вашем распоряжении!
Послышались потрескивание, отдаленные сигналы… И наконец раздался голос:
— Слушаю вас.
— Господин Пинтер, полагаю, ввел вас в курс дела?
— Да.
— Итак?
— Боюсь, предпринять что-либо уже невозможно.
— Как?
— Слишком поздно.
— Слишком поздно? Вы это мне говорите? Послушайте, когда прибывают самолеты, что вы делаете с… с…?
— Это сливают.
— Смею подозревать, что вы не оставляете себе это в качестве сувенира! — съязвила Пегги. — Когда и как?
— Сразу же после посадки. В самосвал, оборудованный специальной цистерной.
— Затем?
— Содержимое цистерн сбрасывается в большой коллектор.
— И где таковой находится?
— Везде! Под нашими ногами, например. Я имею в виду канализационную систему Нью-Йорка, протяженность которой составляет сотни километров! Могу еще добавить, что…
Пегги повесила трубку и набрала другой номер.
— Мой чек еще у тебя? — спросила она тоном, не предвещающим ничего хорошего.
— Ты привезла Чарлен? — вопросом на вопрос ответил Джереми, голос которого звучал слишком уж миролюбиво и добродушно.
— Да. Где мой чек?
— Чарлен с тобой?
— Да! — сорвалась на крик Пегги. — Да!
— Отлично. Никуда не уходи. Я буду через десять минут.
Обругать этого хама ей, к сожалению, не удалось. Он успел вовремя отключиться.
Пегги металась по комнате не находя себе места. Тогда она налила приличную порцию виски и залпом осушила стакан. Она чуть было не позвонила Нат, но вовремя вспомнила о последней ссоре с подругой.
Глупее ситуации не придумаешь. Кто может позволить себе потерять камень в полмиллиона долларов? Кто ей возместит потерю? Ага, Джереми! Ведь в Грецию она отправилась не по своей воле, а по настоянию этих проклятых Балтиморов. Следовательно, и расходы должны взять на себя ее, так сказать, наниматели, включая и потерю бриллианта, что вполне можно отнести к производственным издержкам. Поэтому с Джереми она возьмет не два, а два с половиной миллиона долларов. Только и всего. И наплевать, поверит он ей или нет, а денежки ему придется выложить. Потом можно позвонить Арчибальду, подписать контракт и назначить день их свадьбы.
В эту минуту раздался звонок в дверь. Явился Джереми.
— Браво, дорогая! Ты ее действительно привезла. От имени всей семьи я тебя…
— Деньги!
— Не нервничай. Получишь!
— Чек уже в моем банке?
— Нет, но скоро будет там.
— Ах, скоро! — взвизгнула Пегги. — Ты принимаешь меня за идиотку?
— Нет, нет. Не говори так.
— О наших условиях ты уже забыл?
— Что ты, нет.
— Я свои обязательства выполнила. Выкладывай чек!
— Да получишь ты его, и очень скоро.
Во взгляде Джереми, когда он произносил эти слова, не было обычной угрозы. Их неясный блеск, который у любого другого человека сошел бы за юмор, насторожил Пегги. Значит, милый «родственничек» готовит ей или уже сделал какую-то пакость. Что ж, придется изменить тактику.
— Джереми, мне вовсе не хочется, чтобы между нами возникли какие бы то ни было недоразумения. Ведь в Европу за Чарлен меня отправил ты, боясь, что поступок моей дочери поставит под удар твоего дерьмового кандидата. Верно?
Джереми утвердительно кивнул.
— Я привезла ее домой. В обмен на это ты должен был мне выплатить два миллиона долларов. Правильно?
— Ну да.
— И еще одна деталь: по твоей просьбе я обязалась повременить с замужеством, которое положило бы конец всем моим финансовым затруднениям. Из лучших, разумеется, побуждений. Семья, государственные интересы, президентство!.. Ты все так же согласен со мной?
Он снова энергично кивнул.
— Но есть одна маленькая неувязочка. У меня были непредвиденные расходы.
— Сколько?
— Полмиллиона.
Джереми лишь поднял бровь.
— Счетов не видно, поэтому позволю вопрос: на что они потрачены?
— У меня нет желания об этом говорить. Просто поверь на слово!