Накануне отъезда во Флориду на семейное Рождество я вместе с Джерол, Томом и несколькими другими близкими друзьями из Лаоса отправилась на рождественскую вечеринку. Там были только сотрудники ЦРУ, но я была знакома не со всеми. Одна женщина представилась мне и сказала, что ее муж временно командирован за границу.
— А где сегодня ваш муж? — спросила она.
Многие стоявшие рядом друзья услышали ее невинный вопрос. Мысленно я закричала: “Да где он был вообще последние два месяца?” Но вслух лишь сказала ей, что в октябре он погиб в Лаосе. Она рассыпалась в извинениях и выразила мне свои соболезнования. Мои друзья быстро сменили тему. В последующие месяцы мне не раз задавали этот невинный вопрос.
Затем случилась новая трагедия, уже третья в Лаосе. Неподалеку от Паксе погиб еще один офицер. Я прилетела в Техас, чтобы поддержать его молодую жену Кэти, с которой мы познакомились, когда она в сентябре навещала мужа в Паксе. В момент его гибели она была беременна их первенцем, которого они зачали, когда приехали навестить меня в Паксе после гибели Джона. Одна жизнь была потеряна, а другая создана. Оглядываясь назад, я гадаю, как я сумела найти в себе силы полететь к ней и почему решила, что должна ее поддержать. Она ни разу не спросила меня, почему я приехала, и вроде бы была рада моему присутствию.
Рождество 1972 года было грустным. Как счастливы мы были с Джоном всего год назад, когда праздновали наше второе и последнее Рождество вместе! Двадцать шестого декабря 1972 года мы должны были отметить третью годовщину совместной жизни. Каким-то образом я нашла в себе силы подписать открытки и даже приложила к каждой копию некролога Джона. Держу пари, все те, до кого еще не дошли новости, немало удивились, получив их. Я часто вспоминаю подобные поступки и спрашиваю себя, зачем я это делала. Впоследствии я гадала, уместно ли было рассылать такие открытки, но в тот момент мне казалось, что это правильно.
В декабре отец предложил мне купить машину. Он знал, что мне нужна его энергия, чтобы перезапустить свою жизнь. Мы вместе выбрали белый “Понтиак-Гранд-Ам” 1973 года. Я украсила его сине-красными полосами по обоим бокам, и он стал выглядеть очень патриотично.
Наступил январь 1973 года. Мне пора было переезжать в Вирджинию. Я упаковала свои немногочисленные вещи и отправилась на север. Приехав из Флориды, я снова остановилась у Джерол и Тома и жила у них, пока не обставила свою квартиру. Переезд в эту квартиру причинил мне больше боли, чем отъезд из дома на учебу в колледж. Джерол стала для меня надежной опорой, и покинуть ее оказалось очень тяжело. Но я знала, что мне нужно привыкнуть к одинокой жизни.
В середине февраля 1973 года Северный Вьетнам освободил американских военнопленных. Я не отходила от телевизора и плакала, глядя, как каждый из них с трудом спускается по трапу самолета. Меня удивило, что я столь эмоционально отреагировала на эту новость. Я все думала: “Почему они вернулись, а Джон нет?” Затем зазвонил телефон. Моя свекровь Люси плакала в трубку, говоря, как ей грустно. Я не сказала ей, что и сама в глубокой печали. Я просто постаралась ее утешить.
Я никогда не понимала, почему у меня не получается показать ей свои чувства. Я позволяла ей быть в центре внимания и думать, что страдает она одна. До гибели Джона у нас с ней были сложные отношения. Теперь, когда его не стало, я не знала, как ей отвечать. Я хорошо помню, как в ту долгую неделю, пока мы ждали похорон, она сказала, что я могу найти нового мужа, а она потеряла сына навсегда. Я пришла в ярость от этих слов. Мне хотелось сказать, что она понятия не имеет, что такое лишиться мужа, особенно в возрасте двадцати семи лет. Ей было пятьдесят, и она многое повидала в жизни, но мы с Джоном только начинали свой путь. Но теперь все это осталось в прошлом. Я ничего ей не ответила и ни разу не показала, как она обидела меня и какой эгоистичной она была в своем горе. Она ни разу не позволила мне подступиться к ее печали.
Следующей позвонила Джерол. Она тоже смотрела новости о возвращении военнопленных. Когда она спросила меня, как дела, я расклеилась. Каков был ее ответ? Она укутала шестимесячного Томми, чтобы он не замерз в холодный и ясный февральский день, и приехала ко мне, чтобы меня поддержать. Она всегда была рядом, когда мне становилось тяжело.
Хорошие друзья помогли мне пережить, как в тумане, первые месяцы моей новой жизни. Я записалась в спортивный клуб и каждый день ходила заниматься и плавать в бассейне. Оказалось, что мне легче справляться с печалью после серьезной физической нагрузки. Я пробовала новое, то и дело бросая себе вызов. Я решила научиться скалолазанию. Холодным и серым субботним утром группа встретилась на Великих водопадах Потомака со стороны Мэриленда, где были относительно высокие утесы. Сначала мы спустились вниз на тросе. Это было просто: я перемахнула через край и медленно спустилась, не повредив веревкой ни руки, ни попу. Когда все оказались внизу, началась сложная часть занятия. Нам нужно было забраться обратно на утес.
Это оказалось физически тяжело. Чтобы не терять равновесие и давать себе отдохнуть, я цеплялась за маленькие деревца, которые росли на утесе. Инструктор твердил мне “не держаться за растительность”, по опыту зная, что эти тоненькие деревца не давали надежной опоры. Я научилась ставить большой палец ноги в маленькую трещину и отталкиваться бедрами, не задействуя руки, которые от усталости очень быстро превратились в желе. Более крупные мышцы бедра работают дольше. К концу занятия я получила некоторые навыки и стала с гораздо большим почтением относиться к этому трудному виду спорта. Я не продолжила заниматься скалолазанием, но уяснила одну вещь: бросая себе физические вызовы, я проверяла свою готовность жить дальше. И почти уже не сомневалась, что смогу пережить тяжелые времена. Я также узнала, что, забираясь на утес, нужно делать шаг за шагом, чтобы со временем достичь своей цели. Точно так же, маленькими шагами, нужно было идти в будущее.
Устраивая свою жизнь в Северной Вирджинии, я не оставляла надежды поступить на работу в ЦРУ. После неудачного интервью Гленн познакомил меня со старшим оперативным сотрудником Хэлом. Помню, как я впервые встретилась с этим красивым немолодым мужчиной с негромким голосом. Проявив немалую чуткость, он понял, что мне нужно начать жизнь с чистого листа, не забывая при этом о прошлом, и дал мне несколько советов, как достичь моих карьерных целей. У меня было социологическое образование, которое позволяло мне пойти работать в отдел кадров, но также он считал, что я могу стать рекрутером — мой характер подходит для этого. У меня появилось чувство, что такая работа может прийтись мне по душе.
В то же время он назначил мне интервью по поводу стажировки. Хэл дал мне сразу несколько вариантов. Он организовал мне встречу с Бобом, который только что вернулся из заграничной командировки и вскоре должен был отправиться на задание в Европу. А тот предложил мне полететь туда самой, чтобы там он нанял меня на работу личной помощницей. Мне показалось это подозрительным. Я должна была заплатить за билет, оплатить проживание, а затем жить своей жизнью, по первому зову приходя ему на помощь. Хотя он был приятным высоким седеющим блондином, которому не помешало бы привести себя в форму, у меня сложилось впечатление, что он хочет закрутить со мной роман, а не дать мне хорошую должность. Мне было двадцать семь, а ему по меньшей мере сорок семь. Он не был мне интересен, и его интерес мне не льстил.
Когда я сказала Хэлу, что предложил мне Боб, он возмутился. Мы согласились, что это не мой вариант. На следующий день ни с того ни с сего позвонила какая-то женщина, которая попросила меня прийти обсудить предложение Боба. Я пришла в назначенное время, не имея никакой другой информации. Каково было мое удивление, когда меня проводили на встречу с Арчи Рузвельтом, главой европейского отделения Оперативного директората! Позднее Хэл сказал мне, что это большая честь. Руководители такого уровня — влиятельные люди, и Хэл не ожидал, что моя встреча с Бобом привлечет внимание Арчи.
Арчи был настоящим джентльменом, невысоким, но величавым. Он любезно пригласил меня в кабинет и выразил свои соболезнования. Он сразу сказал мне, что счел предложение Боба неуместным. Он говорил искренне и, кажется, действительно заботился о моем будущем. Он посоветовал мне сказать Бобу, что я не приму предложение. Арчи намекнул, что ему тоже показалось, будто Боб положил на меня глаз.
Тем временем Хэл устроил мне встречу с рекрутером, отвечавшим за набор стажеров. Я поняла, что ему пришлось надавить на некоторые рычаги, и это тревожило меня, ведь и Хэл, и Том уверяли меня, что у меня достаточно опыта, чтобы стать стажером, даже не учитывая мое положение вдовы сотрудника управления. У меня была степень магистра. Мне было двадцать семь, то есть я не только окончила колледж. У меня был реальный опыт работы. Я говорила на трех языках и путешествовала по миру. Кроме того, я пятнадцать месяцев работала на ЦРУ в Лаосе. Мне не нужны были подачки лишь из-за того, что я осталась вдовой. В то время мне и в голову не приходило, что у женщин меньше возможностей преуспеть в качестве оперативных сотрудников.
Хотя рекрутер общался со мной доброжелательно, он сомневался в моих шансах попасть на стажировку. Я ушла с собеседования раздосадованная. Позже, впервые встретившись с коллегами-стажерами, я пожалела, что меня заставили почувствовать себя недостаточно квалифицированной, ведь у многих из них не было такого ценного опыта, как у меня. Но среди стажеров было всего четыре женщины. Совершенно очевидно, что в процессе отбора пол оказывал гораздо большее влияние, чем квалификация.
Отбор был сложным. Я прошла тест на знание повестки дня, чтобы показать, что разбираюсь в ситуации на мировой арене, имею представление о международной политике и людях, которые ее вершат. В психологических тестах содержался вопрос о том, бывает ли мне порой грустно. Само собой, мой ответ повлек за собой отдельные интервью с психологом, который расспрашивал меня о моем настроении. Когда я сказала, что у меня недавно погиб муж, он счел мою грусть приемлемой. Очевидно, я показалась всем адекватной, выдержанной и достаточно квалифицированной. Меня официально приняли на стажировку, которая должна была начаться 3 июля 1973 года, в двадцать восьмой день рождения Джона и в день, когда в 1970 году он приступил к работе в ЦРУ. Я сочла это добрым знаком и поняла, что у меня наконец появилось будущее.