На совещании я сказала собравшимся оперативникам, что столкнулась с незначительной проблемой. В апреле меня приехала навестить моя сестра Мэри-Элис, которая планировала на некоторое время задержаться в Москве. Я точно не могла взять ее с собой на задание, но не могла и сказать ей, что мне нужно сделать тем вечером без нее. Я не знала, известно ли ей, что я работаю в ЦРУ, потому что я сообщила об этом только своим родителям. Признаваться ей во всем было не время. Если Тригон поставит машину на “Парковке”, я решила на большую часть вечера отправить ее к друзьям, в гости к Нилу. Она уже успела познакомиться с Нилом и его женой Ли, а потому в моем предложении не было ничего необычного. И все же, когда я написала ей записку, чтобы сообщить, что вечером мы идем на ужин к Нилу, но я не смогу у него остаться, она недоуменно посмотрела на меня. Впрочем, она была умной и не стала задавать лишних вопросов.
План был таким же, как раньше: заметив слежку, я должна была вернуться к Нилу, чтобы он попробовал доставить пакет вместо меня. По дороге в посольство с сестрой я заметила на “Парковке” машину Тригона. План был запущен. Когда я привезла Мэри-Элис к Нилу, она показалась мне совсем растерянной, но мне уже не терпелось выехать на длинный маршрут, чтобы определить, установлена ли за мной слежка. Я была готова доставить пакет.
Я вспомнила, как Эд рассказывал о “Парковке”, и прокрутила в голове его описание объекта. Тригон поставил машину параллельно бордюру среди других машин, стоящих возле многоквартирного дома. Остановившись в отдалении в тени, я осмотрелась, а затем прошла по тянувшемуся вдоль реки тротуару, чтобы оценить количество прохожих на улице. Мне повезло: в ближайшем к машине дворе никого не было. Я по диагонали перешла улицу и подошла к припаркованным автомобилям. Проходя мимо машины Тригона, я сунула прикуриватель в приоткрытое окно. Раздался глухой удар — дело было сделано. Я пошла прочь. Кажется, никто меня не заметил и не услышал, как громко бьется мое сердце.
Вернувшись к машине, я поехала обратно за сестрой. На кухне у Нила я выпила с ним бутылку холодного пива. Он молча дал мне пять и радостно меня обнял. Помню, сестра сказала, что прекрасно провела вечер в компании замечательных людей. Она так и не спросила меня, куда я ездила.
В офисе обрадовались успеху операции, и мы сразу приступили к планированию следующей доставки, намеченной на июнь. В прикуривателе содержалось сообщение с описанием нового типа доставки, синхронизированного обмена, на новом месте с кодовым названием “Лес”. Чтобы осуществить этот обмен, мы намеревались сделать ставку на мою свободу от наблюдения. Я должна была оставить пакет для Тригона в “Лесу” чуть раньше 21:00. Час спустя он должен был забрать пакет и одновременно оставить на том же месте пакет для меня. Если у него ничего для нас не было, он должен был оставить в условленном месте смятый пакет из-под молока, чтобы я поняла, что он забрал нашу закладку. Еще час спустя я должна была вернуться на место, чтобы забрать его пакет или пустой пакет из-под молока.
При таком синхронизированном обмене на тайное задание приходилось выходить лишь один раз, что повышало безопасность агента. Так как за мной не следили, мы с Тригоном снова использовали это место, фактически снижая риски, поскольку мы оба точно знали, где искать пакеты, которые лежали на месте не более часа. Мы несколько раз прибегали к синхронизированным обменам в “Лесу”, а затем и на новом месте с кодовым названием “Сетунь”.
В ходе подготовки большого пакета для Тригона в московском отделении и штаб-квартире ЦРУ задумались о возможности предоставления ему запрашиваемой таблетки для самоубийства. Мы обсуждали это часами, но не сомневались, что находимся у него в долгу. Раньше я с таким не сталкивалась и не знала, давали ли таблетки другим агентам. Как выяснилось, запрос Тригона был уникальным, а потому в штаб-квартире возникли бюрократические трудности при его одобрении. Прежде всего нужно было определить, кто может отдать такое распоряжение. Высокопоставленный чиновник из ЦРУ? Или человек еще более высокого ранга? Возможно, с таким запросом нужно было обращаться в правительство. Шумиха вокруг предоставления человеку яда не могла не затронуть дипломатических отношений. Возможно, к решению вопроса стоило привлечь госсекретаря и Совет национальной безопасности. Вероятно, где-то до сих пор хранится совершенно секретный документ с цепочкой разрешающих подписей. В конце концов одобрение было получено на самом высоком уровне, о чем нам сообщили телеграммой, отправленной в Москву.
Затем в штаб-квартире возникли трудности с созданием и отправкой яда. Для него был сделан маленький резервуар, который помещался в корпус большой чернильной ручки. Ручка не отличалась от той, в которой был спрятан миниатюрный фотоаппарат, и это в итоге оказалось важным. Перевозка этой ручки в салоне самолета казалась рискованной, потому что из-за перепада давления жидкость могла протечь, что представляло опасность для курьера. В итоге техники тщательно упаковали ручку и заверили курьера, что она лежит внутри наглухо закупоренного пакета.
Никто из нас не хотел передавать Тригону яд, но мы понимали, что так будет правильно. Мы боялись, что он не сумеет вовремя понять, что находится под подозрением, но в то же время опасались, что он примет яд слишком рано, посчитав, что уже стоит на пороге ареста. Подготавливая ручку для доставки в “Лесу”, мы приложили к ней простую записку, в которой сообщили, что ценим его труды и надеемся, что он останется в безопасности. В конце концов, мы сдержали свое слово и обеспечили его ядом. Нам нужно было верить, что он сумеет определить, когда и почему наступит его последний день.
Через несколько дней после первомайской операции Тим вызвал меня к себе в кабинет и закрыл дверь. Хотя такое случалось редко и я разволновалась, он сразу сообщил мне, что не собирается упрекать меня за плохую работу. Он сказал, что на самом деле как раз наоборот. Он показал мне отправленную ему лично телеграмму, в которой мне приказывали временно вернуться в штаб-квартиру для подготовки к встрече с важным советским агентом. Мне нужно было убедить этого агента вернуться в Москву, где мы с ним должны были тайком встречаться под романтическим предлогом и гулять по московским паркам, как влюбленные. Я обрадовалась, что меня выбрали для участия в столь важной операции такого высокого уровня.
Моя сестра не поверила своим ушам, когда тем вечером я пришла домой и сказала, что завтра полечу вместе с ней в США. Ночью мы паковали чемоданы — я впервые готовилась на две недели оставить свою московскую жизнь. Начав собирать все сделанные за шесть недель покупки, сестра заметила, что пропал веник, который она купила в Тбилиси. Мы положили его на балкон, чтобы холод помог нам избавиться от живущих в нем жучков. Я решила, что веник украли, потому что его не могло сдуть ветром с балкона шестого этажа. В мое отсутствие офицеры КГБ периодически заходили ко мне в квартиру: впоследствии я замечала, что некоторые вещи стояли не на своих местах. Мы решили, что в КГБ испугались, что сестра привезет этот грубый веник домой в США, из-за чего у американцев сложится неверное представление о Советском Союзе. А может, шутили мы, офицер КГБ украл его, чтобы сделать подарок теще.
Я без труда достала билет на рейс “Пан-Америкэн”, дважды в неделю летавший из Москвы в Нью-Йорк. В середине семидесятых самолеты “Пан-Америкэн” редко вылетали из Москвы полностью загруженными. Самолеты “Аэрофлота”, напротив, летали полными: на них русские отправлялись в гости к родственникам, которым повезло эмигрировать в США. Русские не летали самолетами “Пан-Америкэн”, потому что купить билет на эти рейсы можно было только за доллары. Билеты на рейсы “Аэрофлота” оплачивали в рублях.
Тем вечером, прежде чем уйти домой с работы, я сказала друзьям из посольства, что лечу домой в короткий отпуск и что мне гораздо лучше будет лететь вместе с сестрой. Нам всегда приходилось придумывать убедительные предлоги для таких поездок, ведь никому не хотелось, чтобы в КГБ мои поездки связали с какой-либо подозрительной оперативной деятельностью. Хотя меня не считали сотрудницей ЦРУ, рисковать не стоило. В штаб-квартире мне посоветовали лететь в США под предлогом того, что мне нужно навестить семью, и возвращение в компании сестры делало это даже более правдоподобным.
Я взяла большой чемодан, чтобы потом привезти с собой овощи и другие предметы роскоши, которые я планировала купить в США. Когда мы с Мэри-Элис вышли в коридор с двумя огромными чемоданами и ручной кладью, я подумала, что мы выглядим, как эмигрантки. Мы дождались лифта. Зная, как быстро закрываются двери, которые нельзя было ни придержать, ни открыть какой-нибудь кнопкой, мы сунули внутрь чемоданы и вбежали в кабину следом за ними. Не успели мы перевести дух, как двери закрылись. Я попрыгала, и лифт поехал вниз.
Несмотря на смущение, мы были довольны собой и никак не ожидали, что лифт остановится раньше положенного. Решив, что мы доехали до первого этажа, я взяла свой чемодан и просунула его в образовавшуюся щель, как только двери немного раздвинулись. Но у лифта стоял мальчишка-подросток, державший поставленный на заднее колесо велосипед. Он не ожидал, что лифт придет полным и две женщины закричат на него, чтобы он отошел и дал им выйти. Я пыталась вынести из лифта огромный чемодан, а он одновременно пытался впихнуть внутрь велосипед. Когда двери стали закрываться, я запрыгнула обратно в лифт, а мальчишка отскочил на площадку.
К счастью, лифт поехал дальше вниз. Выходя из лифта и вытаскивая свой багаж, мы с Мэри-Элис хохотали до слез. Внизу уже ждала машина, на которой нас должны были доставить в аэропорт, — это было одним из немногих приятных преимуществ работы в посольстве. Уверена, шофер решил, что мы несказанно счастливы отправиться в США, потому что по дороге в аэропорт мы снова и снова вспоминали случай в лифте и разражались смехом.
Я провела в штаб-квартире неделю, изучая дело агента и подготавливая свою речь. Получив подробные инструкции от старшего офицера Кена, который вел его дело, я смогла убедить агента вернуться в Москву и продолжить работу на ЦРУ оттуда. Хотя в итоге он так и не вернулся. Он стал перебежчиком и прожил счастливую жизнь в США. Но тогда я приехала в Москву, довольная своей американской командировкой. Я гордилась своими достижениями. Шопоголиком я никогда не была, но неожиданно оценила огромный выбор вещей, на которые можно было потратить деньги дома. Мне также понравилось ужинать в хороших ресторанах в компании друзей. Я знала, что мне будет сложно еще на год вернуться к спартанской жизни в Москве.