— Ты что? — вспыхивает Итан.
— Чтобы никто не мешался под ногами.
— Ты идиот, Кир, это же вещдок. Это все вещдок! — Итан сжимает край папки и с силой встряхивает. — Если дело выйдет на федеральный уровень, с прессой и звонками из Москвы, к тебе будет очень много вопросов. Тебя затаскают по допросам, никакие связи не помогут.
— У меня есть ответы, мне бояться нечего.
— Да? Ты уверен? Тогда отлично продумано, на ура просто. Но я на твоем месте уже сейчас бы начинал ползать в ногах у Александры, потому что у нее тоже есть ответы.
— Итан, — я останавливаю его и смотрю на Кирилла, которого явно не тревожит обрисованная по его душу следственная перспектива. — Что было в доме? Он держал ее насильно, мучал? Я хочу знать всю историю.
— Я не знаю всю историю.
Господи! Ну почему с ним так сложно?
— Ее имя Альбина, — добавляет Кирилл после паузы, будто почувствовал, что уж слишком скуп на слова. — Он убил ее после Ольги, но начал с ней намного раньше. Он держал ее в доме месяца два-три, в записках нет привязок к конкретным датам, но она считает недели.
— Она пишет о календаре…
— Треугольники на фасадах? Да, я проверял, никакой системы. Наверное, он всё убрал.
— А записки проглядел?
— Нет, он был уверен, что не рискует. Ей было всего 21, молодая и глупая. Тренировочный лагерь.
— Что ты имеешь в виду? — Итан с трудом, но начинает улавливать нить разговора, он облокачивается спиной на седан, расправив плечи и спрятав ладони в карманы брюк.
— Альбина выпадает из списка. Она совсем легкая добыча, без будущего, без родных… буквально, она сирота. Ее никто не кинулся искать, нет человека и ладно. Если бы он не терзал так жертвы, то ее труп тоже никого бы не заинтересовал. Он специально начал с нее, самый безопасный вариант, ему никто не мешал, не дышал в затылок, он игрался, сколько хотел, проверял, что умеет.
— Но других девушек он не похищал? — я задаю очередной вопрос, пока Кирилл настроен отвечать прямо.
— Нет, но у них были встречи. Это всегда начиналось мирно — общение, определенный сценарий. Он ловит кайф от момента узнавания, от той секунды, когда человек понимает, что доверился убийце, но уже поздно.
Кирилл вдруг отворачивается от нас и делает два быстрых шага прочь. И в повисшей тишине я читаю закономерный вопрос — «С Ольгой было так же?», но ни я, ни Итан не произносим ничего вслух. Мы только смотрим друг на друга, и, кажется, Итан стремительно догоняет меня, он запрыгнул на подножку экспресса позже, но уже забыл свою злость на друга, на его спорные решения и методы. Итан молчит теперь.
Да, это затягивает, незаметно и намертво.
— Он постоянно рискует, — Кирилл возвращается к нам, но смотрит куда-то между наших тел, туда, где нет встречного взгляда. — Подходит очень близко, вплотную… вот он, но никто из друзей и близких никого не видел. С кем познакомилась недавно? Встречалась? Быть может, новое увлечение? Коллега? Нет, они ничего не могут припомнить, потому что девушки молчат. Ни одна из жертв не рассказала о нем. Как он этого добивается?
— Например, как ты со мной, — произношу вполголоса, — я тоже никому не описала тебя.
— Спасатель? — Кирилл усмехается. — Я спасаю тебя всего второй день, а он проделывал этот фокус неделями. Без связывания и отбирания телефонов.
— Любовник, — Итан подает свою версию и проходит вперед, разминая ноги, — о любовниках молчат. Девушки замужние?
— Кроме Альбины.
— И кроме меня, — я поднимаю ладонь.
Мне не по себе, что Итан коснулся этого. Скверное ощущение тайны, когда ты знаешь что-то, но вынужден молчать. А я не просилась в круг посвященных, и я не хочу стоять рядом с Кириллом, когда Итан будет говорить о любовниках. Мне неприятно, хотя Итан тоже помрачнел, и прошел мимо нас чтобы спрятаться от чужого внимания. Он справился с тоном и произнес фразу, не выделив случайно ни одного слова, но все-таки отошел от греха подальше. Он занервничал, хотя я слишком мало его знаю, чтобы читать его поведение, но он словно заставил себя произнести эту догадку.
Словно это очень важно, и по-другому никак.
— Он мог действовать по ситуации, — продолжает Итан. — Если, как ты говоришь, он любит играть, то ты не найдешь общую схему, он будет импровизировать. Придумывать новое, смотреть на наши действия…
Итан останавливается, замечая, что Кирилл перестал слушать его.
— Кир? — зовет тогда Итан.
И Кирилл просыпается, реагируя на мягкую обеспокоенную интонацию. Он поднимает лицо и смотрит Итану в глаза.
— У Ольги был любовник, — спокойно, без единой эмоции произносит Кирилл. — Я знаю наверняка.
Глава 11
Дневник жены. 2 июля.
Он смеется. Нагло и в голос, и его смех заразителен, черт возьми.
— Я в клетке, — произношу и отпускаю воздух так, словно выдыхаю дым после глубокой затяжки.
Белые простыни валяются на полу, а номер в отеле задумывался специально для помешанных парочек вроде нас. Я смотрю на зеркальный потолок поверх его плеча и наслаждаюсь прекрасной картинкой. В этом есть что-то нездоровое, но я могу смотреть на обнаженные тела часами. На изгибы, бархат кожи, перетекающие друг в друга силуэты и их плавные движения… N щедрый подарок судьбы, по-настоящему красивый мужчина всегда трофей, но N самое совершенное, что я видела. Трогала.
Его хочется запечатлеть на фото. В золотые рамы для коллекций. Как делает мой приятель-фотограф Сил. Он бы точно поблагодарил меня за столь выдающуюся фактуру и остал бы от меня хотя бы на месяц.
Пытаюсь отвлечься и перевожу взгляд на позолоченный карниз, с которого свисают тяжелые шторы. N захлопнул их наглухо, чтобы нас не тревожил дневной свет и стеклянная высотка, которую возвели преступно близко. Впрочем, в центре по-другому не бывает, каждый драгоценный сантиметр земли на счету и всем плевать на клаустрофобию.
В мою голову приходили идеи получше, чем остановиться в крупном отеле, где можно нарваться на взгляд знакомого или знакомого знакомого, но я страшно устала от второсортных мотелей. От условно свежих простыней и унылых интерьеров с неожиданными вкраплениями Египта. Почему они так любят орнамент с усыпальниц? А загородные дома, как ни странно, за городом, дорога забирает почти всё время, которого и так никогда не хватает.
N вновь и вновь зовет в свою квартиру, в которой я бывала в роли супруги лучшего друга, но я не хочу портить жанр. Интрижка должна происходить в стенах вроде этих. Необжитые светлые номера, которые не знают личных мелочей и старых воспоминаний, они лишь сиюминутно твои и не притворяются чем-то большим. Ничего не обещают и не дают поводов задержаться. В конце ты захлопываешь дверь, оставляя случившееся за спиной. Пытаешься во всяком случае, чтобы не усложнять себе жизнь.
Зачем устраивать беспорядок в собственных квартирах? Вдруг там еще жить…
Верхний свет слишком яркий, N зря нажал все клавиши. Можно закрыть глаза, но светлая пелена все равно будет стоять перед глазами.
— Ты обо мне? — N кривится сквозь улыбку и перекатывается на бок, чтобы оказаться надо мной.
— И о тебе тоже. Твои руки как прутья.
— Я не держу…
Я уворачиваюсь в сторону и наклоняюсь к краю кровати, но N ловит меня, сковывая в тесных жарких объятиях. Он горячий во всех смыслах.
— Ладно, ладно, я храбрился, — он целует меня, влажно лаская языком. — Ты никуда не пойдешь и останешься со мной.
— Я пойду в душ. И без тебя, иначе в этом нет никакого смысла.
Он решает добиться своего без слов, используя лишь пальцы и язык. Но он уже закормил меня, так что отбиваться не так уж сложно. И потом, если я и знаю что-то о мужчинах наверняка, так то, что останавливаться надо прежде, чем он получит всё, что хочет. Поэтому я перехватываю его руки и качаю головой, одновременно пытаясь спрятаться за подушкой, которая так кстати оказывается рядом.
— Ты слишком выносливый, — я едва могу говорить из-за смеха, потому что N решил, что я отчаянно дразню его и продолжает бороться со мной, — а я слабая женщина. Я больше не могу, я прошу пощады.
Он все же расцепил мой корявый блок и стянул пальцы вокруг запястий, заставив опустить руки вдоль тела. И теперь навалился сверху на правах победителя, со счастливой улыбкой заглядывая в мое раскрасневшееся лицо.
Он слишком выносливый, да. И слишком щедрый. Две недели встреч открыли неожиданную правду, и я увидела, какой он на самом деле. Хотя раньше, скорее всего, не смотрела на него, а придумывала человека в своей голове.
Я никогда не врала себе на свой счет, и знаю, как чувствительна к мужскому обаянию, как мне сносит голову и не остается ни одной достаточной преграды. Жестокий сладкий прилив… меня не поймут те, кто привык держать желание в душной комнатенке метр на метр. Не поймут счастливые жены, которых всегда спасала любовь мужа. Меня вот не спасала. И я научилась бороться по-своему, ведь на мир можно смотреть под определенным углом, накинув очки с ледяным фильтром.
Помню, как N казался мне холодным и сдержанным, я даже ловила удивленный взгляд мужа, когда поделилась мнением. Сказала, что N отлично бы смотрелся в военной форме с командирскими погонами и чеканкой вместо фраз.
Я видела N таким годами, как будто знала, как опасно разглядеть его в истинном свете. Как сейчас, когда он умиротворен и в то же время полон сил. Он невыносимо нежен, даже когда проигрывает слепой страсти, его руки не знаю грубости, хотя умеют сминать, брать, вести… черт, они умеют всё на свете!
Я тону в них и не хочу искать никакой берег, мне плевать, что будет, когда он рядом. Я хочу только чувствовать и слышать его голос, как он пошловато заигрывает или глупо шутит. Второе даже лучше. N не боится показаться смешным, произнося нелепицы, чтобы развеселить меня, впрочем, он ничего не боится. Он буквально распахнулся мне навстречу, не тратя время на обычные подозрения и примерки. «Вот он я, бери».