и, жалкий просвет… Чтобы он не подходил вплотную и не дотрагивался до меня больше, пусть остается как есть, и хорошо, пусть будет его просьба. Она по-настоящему пугает меня, но черт с ней. Если это его условие, то пусть.
Я все-таки смотрю на фотографии. И вдруг дожидаюсь подсказки, он достает из кармана пальто сотовый и щелкает меня. А потом дает посмотреть на экран.
Вместе с моей фотографией передо мной четыре женских лица. На вид мы ровесницы, двадцать три — двадцать шесть. У одной девушки волосы собраны в высокий хвост, у других, как у меня, струятся вдоль лица, закрывая плечи. Мы все блондинки. Да, даже оттенок один, хотя у одной из нас видно отросшие черные корни. И наши глаза, они тоже похожи, открытый немного наивный взгляд, и пухлые губы…
Мы похожи как родные сестры. Почти как близняшки.
— Ты красива, как она.
Произносит мужчина невпопад и пугает меня пристальным взглядом. Он так тщательно рассматривает мои черты и смотрит с нежностью, которая совершенно не подходит моменту. Я дёргаюсь на нервах и он приходит в себя.
Просыпается от наваждения.
— Кто они? — задаю вопрос, возвращая нас к фотографиям.
Он молча переворачивает первую. И я рефлекторно вскакиваю на ноги, сваливая стул на пол.
— На остальных то же самое, — продолжает он, не шелохнувшись. — Они мертвы. Убиты.
На обратной стороне девушка с хвостом лежит на земле, она обнажена и едва прикрыта голубой клеенкой, что привозят с собой криминалисты.
Господи!
Что это…
Он болен?! Он…
— Не подходите ко мне! — я оглядываюсь в поисках чего-нибудь тяжелого, но все плоскости пусты, остается только стул, что лежит опрокинутый у ног.
— Ты зря встала, ты можешь отключиться в любой момент. Я же говорил, что напутал с дозой.
Он заглушает следующую фразу и возвращается взглядом ко мне, осматривая мою напряженную позу.
— На это тяжело смотреть, — он кивает и переворачивает фотографию, скрывая страшную сторону. — Я не хотел напугать тебя, просто хотел, чтобы ты понимала, что происходит. Всю серьезность… Он убил их, и он уже выбрал тебя следующей. Ты подходишь под его типаж.
Что он несет?
— Ты меня слышишь? — мужчина нажимает голосом и ввинчивается холодным взглядом в мои глаза.
— Не подходите…
— Ты меня не слышишь, — он тяжело выдыхает и кивает сам себе. — Я говорю в пустоту. Ты паникуешь и тянешь время, а еще ждешь удара. Ты не начнешь доверять мне, что бы я ни сказал. Это и не нужно, я буду делать, что должен, в любом случае.
Я отчетливо слышу угрозу, и его голос меняется, железные нотки скребут прямо по нервам. Ему словно надоело говорить вкрадчивым тоном. Или он увидел, что показная мягкость не приносит нужного результата.
— То есть мои слова тоже ничего не стоят?
— Он уже забрал у меня близкого человека, больше я не…
Он замолкает, а потом делает красноречивый жест головой, завершая разговор.
— Тебе нужно отдохнуть, и мне тоже. Я устал, — он прикрывает глаза на мгновение. — Нам лучше подняться наверх, там спальни.
— Я никуда не пойду.
— Я не хочу нести тебя. А ты не хочешь, чтобы я дотрагивался до тебя.
Он не дает осмыслить последнюю фразу и резко приближается, а следом сжимает мою руку выше локтя. Я вздрагиваю от неожиданного и хозяйского прикосновения и выставляю свободную руку, чтобы не пропустить второй выпад.
— Тебе противно? — вдруг спрашивает он, с силой встряхивая меня. — Скажи честно.
— Да, черт возьми.
— Мне тоже. Ты намного слабее и это, как издеваться над ребенком.
— Тогда прекрати это!
— Прекратить? — он нервно усмехается. — Если бы я мог.
Глава 2
Бесконечный и необжитый дом.
Здесь словно забыли поселиться, четкий план на будущее сломался и то побежало по неожиданной тропе, оставив новый дом на обочине. Мне плохо от тишины, и я не могу придумать, чем заглушить ее. Мысли хуже всего, там тревога и подкатывающая паника…
Я в чужом доме.
Меня выкрали и заперли.
И я не знаю, что будет дальше.
А еще те ужасные фотографии!
И так по кругу. Пока я не вспомню, как дышать, и не перекину мостик к какой-нибудь мелочи. Например, припомню, что ела на завтрак, или как пререкалась с хамоватой продавщицей.
Так работает этот трюк. Пара минут размышлений ни о чем, и мне удается чуть выдохнуть. А потом я смотрю на белые стены огромной спальни и жду, когда тревога вновь начнет сводить пальцы. Здесь больше нечем заняться, я проверила входную дверь и дверь в уборную — ничего.
А стеклопакет усилен, с улицы не доносится ни звука, и разбить его невозможно. Да и опять-таки нечем. Кровать, единственный предмет мебели в комнате, хвастается литой спинкой из металла, и я не представляю, сколько нужно приложить силы, чтобы оторвать хоть один прут. Мужской силы не хватит.
Тем временем за окном светает, пока еще неуверенные всполохи из-под линии горизонта, но их достаточно, чтобы очертить окрестности. Вокруг природа, невысокие деревья и зеленые поля вперемешку с сухостоем. Я никогда не бывала в подобных местах, но видно, тут на несколько десятков километров разбежался элитный поселок, что укрылся от чужих и заодно соседских глаз. До следующего дома не докричаться, и только бетонная двухполосная дорога указывает направление. А, может, там и нет ничего, дороги иногда обрываются внезапно и без всяких предупреждений.
Еще внизу я вижу запущенную лужайку, бордюр вокруг которой к тому же снесен в трех местах. Крузак как раз стоит у самой границы, подперев передними колесами вырванный к черту бордюрный камень. И теперь я могу разглядеть номера, я прокручиваю их в голове снова и снова, а потом каждые пять минут устраиваю себе экзамен, сверяя цифры и буквы. Еще один трюк, от которого, впрочем, уже тошно.
И, самое главное, я жду, когда он придет.
Вчера я поддалась ему и сама, в его сопровождении, но без помощи его рук, поднялась наверх и вошла в комнату. Он закрыл ее на ключ, пообещав отпереть утром, и ушел. Размеренные шаги простучали по коридору, пока не стихли после хлопка двери. Я решила, что он тоже остался на втором этаже, хотя я все же засыпала… отключалась, поддавшись усталости. Как выяснилось, из меня никакой часовой.
Но его возвращение я не упускаю.
Он, наконец, снял пальто, и я всматриваюсь в новые детали. Рукава рубашки небрежно закатаны, обнажая жилистые руки, а верхняя пара пуговиц расстегнута. И его руки умеют напирать, сковывая настоящей силой, когда он захочет. Я выучила неприятный урок вчера, хотя его телосложение, спрятанное под пальто, оставляло надежду. Нет, он силен, и к тому же быстрый и резкий.
— Тебе лучше? — он начинает с вопроса.
— А с каким днем сравнивать?
Страх вновь уходит, стоит появиться мужчине перед глазами. Я чувствую злость и раздражение, но от изматывающей тревоги, что рождала закрытая на замок дверь, не остается ни следа. Как в ужастиках, пугают шорохи и тени, еще больше собственные догадки, но, когда показывают монстра крупным планом, обычно испытываешь разочарование или отвращение, если декоратор проявил больную фантазию. Но страх уходит.
— Тебе лучше, — он отвечает за меня и проходит вглубь комнаты. — Я отослал сообщение твоей матери, чтобы она не беспокоилась. И просмотрел историю, вы редко созваниваетесь, так что ее нервы мы убережем.
Удивительная забота.
— А работа? — я снова отмечаю, что он едва касается меня взглядом.
Он пристально и прямо смотрел мне в лицо лишь однажды, когда я очнулась на том стуле, но с тех пор он избегает меня. Если и смотрит, то на руки или корпус.
Я пытаюсь собрать воедино все фразы, что он сказал вчера. Он говорил о близком человеке, которого потерял. Наверное, одна из убитых девушек на фотографиях. Мы все похожи и он уверен, что меня ждет та же страшная судьба. Поэтому он выкрал меня? Хочет спасти? Но от кого… Серийного убийцы, у которого есть излюбленный женский типаж? Господи, что за глупости! Мы же не в кино…
Он просто болен. Бредит.
— Фриланс? — он хмурится, словно это не считается за работу. — Там привыкли к пропажам.
— Друзья? Парень?
— А он есть? Я не заметил. Друзьям я тоже что-нибудь напишу. Я уже уловил твой тон и стиль общения.
Он определенно выспался. Стал резче и жестче.
— Значит меня не хватятся, — киваю, едва сдерживая более нервную реакцию. — Ты к этому ведешь?
— Да. Полиция будет мешать.
— Мне нет, я вообще люблю полицейских.
Короткая усмешка окрашивает его сосредоточенное лицо, и оно оживает на мгновение.
— Я ждал истерики, если честно, — произносит он после паузы. — Препараты уже не действуют, прошло много часов…
Он по привычке замолкает на половине фразы и отвлекается на большое окно за спиной. Мужчина неспешно разворачивается и несколько секунд молча смотрит перед собой.
— Нам нужно найти общий язык.
Я не знаю, какой смысл он в это вкладывает, и поэтому молчу.
— Чего ты ждешь? — неожиданно резко спрашивает он.
— Я не понимаю…
— Шанса? Поэтому не плачешь, не теряешь самообладание и ведешь диалог со мной? Собрала все силы и выжидаешь момент?
— Я не…
— Да, Саша. И нам незачем тянуть. Держи.
И он плавным жестом протягивает мне ладонь, в которой лежат ключи.
— От машины, — подсказывает он. — Лучше шанса не будет.
— Там забор.
— Там ворота. Они открываются кнопкой, вот эта, синяя, — он перебирает связку пальцами и находит нужную кнопку. — Должно сработать.
Расстояние и, правда, оказывается некритичное, сигнал пробивается и заставляет коричневые панели ползти вверх одну за другой, открывая выезд с участка.
— Тебя проводить? — он подхватывает мою ладонь и вкладывает в нее связку ключей, после чего с силой сжимает, заставляя крепко сцепить пальцы.