– В Святилище всех богов дождь через крышу льёт, – он махнул рукой в сторону востока, где за лесом стояла деревня с каменным храмом. – Жрец грозится, что Эрита наслала на нас гниль за небрежение.
Я потянулась к чашке, чувствуя, как от пошедшей болезни все еще дрожат пальцы. Чай оказался крепким, с горчинкой полыни – видимо, Лина добавила её для бодрости. Запах дыма из камина смешивался с ароматом свежеиспечённого хлеба, создавая странное ощущение уюта среди проблем.
Дирк вытащил из-за пазухи потрёпанную тетрадь, исписанную неровными столбцами цифр.
– На колодцы – триста золотых. На мельницу – пятьдесят на амулеты да двадцать кузнецу за новые скобы. Храм… – он хмыкнул, проведя грязным ногтем по строчке, – жрец просит двести, но хватит и ста, если самому лесорубам брёвна сплавить.
Я покивала, показывая, что все услышала. Нужно золото – дам, сколько следует. Надо сейчас, пока тепло и дождей почти нет, привести все в порядок. А то лето промчит быстро. А за ним и осень, с ее ливнями. Ну а зимой, по морозам, и подавно ничего не отремонтировать. Так что да, сейчас самое лучшее время.
Глава 18
После Дирка я пообщалась с экономкой, ниссой Эммой. Она сидела в кресле напротив меня, скрестив руки на коленях, и её лицо выражало одновременно заботу и усталость.
– То, что на рынке куплено, все в дело пойдет, – сообщила она с решимостью в голосе. – И ткани, и одежда. Вот постельного, того да, не хватает. Особенно у слуг. Если кого нового нанимать, то и укладывать некуда, ваше сиятельство. Комнаты с кроватями есть, но вот матрасов уже нет. А если что и имеется, то старье такое, что на нем лежать невозможно. Набивка лезет клочьями, солома превратилась в труху.
Я кивнула, представляя себе эти изношенные матрасы – их потёртые края и запах затхлости. В замке давно не проводился ремонт, и всё вокруг постепенно приходило в упадок. Не сказать, что обстановка была плачевная. Но замку явно была нужна твердая хозяйская рука.
Эмма продолжала:
– Да и занавески лучше обновить. У вас, ваше сиятельство, гости часто бывают. А на окнах рухлядь висит – пыльные и выцветшие от времени куски ткани. Старье на тряпки пустить бы! А новое что-нибудь на окна уже повесить.
– Амулеты от мышей нужны! – продолжала Эмма с жаром. – Или мага нанять да в подпол загнать. Пусть там мышей на год вперед выведет! Эти проклятые грызуны уже успели устроить себе гнёзда в кладовых! Я слышала их шорохи даже ночью – они не дают покоя ни мне, ни остальным служанкам. В дальнем крыле крыша протекает в нескольких местах; дождевая вода собирается в ведрах по углам коридоров. А ещё в бане дымоход забился – дым в комнаты идёт. И в северной башне ступеньки сгнили – плотник говорит, без новых досок чинить не станет.
Она замолчала, разглядывая трещину на стене за моей спиной – тонкую, как паутина, но тянущуюся от пола до потолка. Ветер гудел в ней, имитируя чей-то свист.
Я только вздохнула. Старшие слуги, почувствовав тепло, стали деятельными и, видимо, решили совсем разорить меня. Где ж я столько золота найду и на ступеньки, и на баню, и на крышу в дальнем крыле? Если все эти нужды оплатить, как потом жалованье выплачивать? А ведь мне и самой золото нужно. Хотя бы пару раз в год следует показываться «на людях» в новых нарядах. Положение обязывает, чтоб его.
Но проблемы проблемами, а природа брала свое. Пока я переживала из-за несчастной любви, жадной родни и домашних проблем, весна уверенно двигалась вперед.
Весенний сад перед замком бурлил красками и запахами. Воздух гудел от пчел, постоянно сновавших туда-обратно между цветущими ветками. Вишни и яблони стояли в бело-розовой пене, их толстые стволы облеплены скрученными ветвями. Артины, похожие на персиковые деревья, цвели крупными чашечками с бархатными лепестками, а лондрика рассыпала вокруг крохотные абрикосовые цветочки, которые осыпались на траву, как конфетти. Солнце грело так, что от нагретой земли поднималась легкая дымка, то и дело смешиваясь с пыльцой.
Клумбы у дорожек пестрели пятнами: алые тюльпаны с обломанными краями лепестков, кучерявые нарциссы с желтыми серединками, фиолетовые горты, похожие на колокольчики. Местные нартары лепились друг к другу синими шариками соцветий, а оранжевые дайры раскрывались звездочками с черными тычинками. По краям цветников ползали мохнатые шмели, оставляя на пестиках комочки пыльцы.
Жасминовые кусты у скамеек пахли так сильно, что запах щекотал нос. Сирень свешивала гроздья-кисточки, с которых капал нектар, привлекая муравьев. В густой траве между камнями дорожки пробивались стебельки клевера, а под скамейками из серого камня прятались слизни, оставляющие серебристые следы.
Сад гудел и трещал: воробьи дрались за ветки, скворцы свистели в кронах артин, а в кустах жасмина невидимые кузнечики выстукивали свои ритмы. Иногда слышалось журчание – где-то за каменной оградой бежал ручей, тающий снег с гор еще наполнял его водой. Даже в тени, куда не добиралось солнце, пахло сырой землей и прелыми листьями – прошлогодняя осень еще не до конца отдала весне свое место.
Чтобы расслабиться и забыть о горестях, каждое утро я натягивала легкие ботинки на плоской подошве, чтобы гравий не врезался в ступни, и выходила во двор. Свежий воздух щипал щеки, а в груди будто расчищалось пространство – дыхание становилось глубже, словно я пыталась втянуть в себя весь сад. Пальцы непроизвольно сжимали складки юбки, когда я шагала по дорожкам, слушая, как хрустит под ногами мелкий камень. Этот ритмичный звук помогал отгонять мысли о долгах, о письмах от тетушек с упреками, о его холодных глазах на последней встрече. Я повторяла про себя названия цветов, как мантру: артина, лондрика, жасмин, сирень – и старалась не сбиться, пока не пройду три круга вокруг центрального фонтана.
В тот день запах влажной земли после ночного дождя был особенно густым. Я даже замедлила шаг, вдыхая его, когда краем глаза заметила движение у дальних ворот. Пыль висела в воздухе рыжеватым облаком, медленно оседая на кусты живой изгороди. Сердце ёкнуло – сначала от любопытства, потом от досады. Гости означали притворные улыбки, бесконечные чаепития и вопросы, на которые нельзя было ответить честно. Рука сама потянулась поправить растрепанные ветром волосы, хотя до калитки было еще далеко.
«Не сейчас», – прошептала я, резко развернувшись к замку, но уже понимала: убежать не получится. От быстроты шага камешки стали выскакивать из-под подошв, царапая кожу над щиколотками. Даже привычный запах сирени теперь казался приторным, навязчивым – будто сад, мой единственный союзник, вдруг предал, позволив нарушить тишину.
Глава 19
Сегодня ко мне пожаловали дальние соседи, граф Артуа Сартесский с супругой и тремя незамужними дочерьми. Двое старших сыновей графа жили в столице (как они там оказались, граф никому никогда не рассказывал). У них были жены, дети. И в гости к родителям они не наведывались. А вот дочери… Их пора было выдавать замуж.
Дочери графа – Луиза, Клотильда и Матильда – были похожи на выцветшие копии матери: светлые волосы без блеска, платья из грубоватого шелка, перешитые со старой одежды старшей невестки. Их приданое граф перечислял однообразно: деревенька Белланж с пятью полуразрушенными домами, где осталась пара стариков-пастухов; поля у реки Висар, поросшие жестким репейником из-за того, что землю не пахали лет десять; участок леса возле Рошмона – там между пнями росли чахлые сосенки, годные разве на дрова.
Реки в их владениях больше напоминали канавы с мутной водой, где летом купались овцы. Леса, о которых граф упоминал с гордостью, давно лишились дубов и буков – вырубленные стволы ушли на уплату долгов отца. Если присмотреться, даже фамильные серебряные ложки на столе были погнуты, а на платьях девушек кружева по краям аккуратно подштопаны. Старшая, Луиза, умела шить – подол ее юбки украшали заплатки в тон ткани. Клотильда робко улыбалась, показывая криво вышитый платок, а младшая, Матильда, прятала под веер ладони с мозолями между пальцами. Их разговоры крутились вокруг погоды и рецептов дешевого варенья – о балах или книгах они не упоминали.
Вот такие гости и пожаловали ко мне на обед. Видимо, решили сэкономить и плотно поесть у соседки, как сыронизировала я про себя.
На самом деле все оказалось проще – жене графа, высокой плотной Лидии Сартесской, не терпелось поделиться впечатлениями о прошедшем званом ужине у герцогини Жатарской. Вернее, не столько об ужине, сколько о старшем сыне герцогини, о Ричарде.
– Ах, он такой красавец! А какой богатый, знатный, учтивый! – заливалась соловьем Лидия. И я по ее глазам видела, что она мечтает, чтобы такой муж достался одной из ее дочерей. – Ваше сиятельство, вы ведь присутствовали на том ужине! Вам понравилось?
Читай между строк: «Тебе пришелся по вкусу холостой сын герцогини? Ну же, признавайся!»
– Присутствовала, – кивнула я, радуясь, что во мне достаточно самообладания, чтобы не краснеть при мысли о Ричарде. – Но, если честно, ваша светлость, я была занята разговорами с соседями по столу.
Лидия мне не поверила, но не стала настаивать, вспомнив о манерах. Вместо этого она вернулась к воспеванию Ричарда.
– Говорят, он приближен к императору, чуть ли не его советник, – доверительным тоном сообщила она.
– Чушь, – фыркнул ее супруг, Артуа, разделываясь со своей порцией дичи на тарелке. – У него есть дом там, всего лишь.
– А вот маркиза Эссарская утверждала…
– Да много понимает та маркиза!
Супруги ссорились, не стесняясь ни меня, ни дочерей. Я пропускала их ругань между ушей и думала, что теперь Ричард стал главной фигурой местных сплетен. Вряд ли он так сильно мечтал о подобной известности.
Ругань закончилась одновременно с застольем. Гости удалились, и мне показалось, что все три дочери испытали облегчение, выйдя из-за стола. Я проводила их до выхода, стараясь скрыть собственное раздражение, и, как только дверь за ними закрылась, почувствовала, как тяжесть на душе стала невыносимой. Самолично заперев дверь, я отправилась к себе в спальню.