Настроение было не очень. После болезни я тщательно старалась изгонять из головы все мысли о Ричарде, чтобы не травить себе душу. Но вот, пожалуйста: приехали другие люди, поговорили о нем полчасика между собой, и я снова вспомнила наши с ним путешествия во снах по другим мирам. Как же это было прекрасно! Мы бродили по цветущим лугам и таинственным лесам, исследовали древние замки и наслаждались закатами на берегу моря. Но сейчас эти воспоминания лишь усугубляли мою тоску. Ну гадство же!
Я заперлась в спальне и подошла к окну. За стеклом весенний сад расцветал яркими красками: нежные цветы тянулись к солнцу, а деревья были покрыты свежей зеленью. Я смотрела на беззаботных птиц, порхавших между ветвями – они щебетали друг с другом, словно не ведали ни забот, ни печалей. На душе поселилась тоска. Я, в отличие от тех птиц, не могла позволить себе подобную беззаботность. И это угнетало.
– Чтоб вас всех! – выругалась я раздраженно, глядя на весенний пейзаж за окном. – Он уже точно давно обо мне забыл. Живет себе в столице, развлекается с тамошними красавицами. А я – здесь! Сохну по нему! Влюбленная дура! Нет, ну как можно быть такой идиоткой?! Думать о мужике, который к тебе ничего не испытывает! Вика, ну ты же взрослая девушка! Ну включи ты голову!
Самовнушение не помогало. Я снова вернулась к окну и уставилась на сад с надеждой увидеть что-то прекрасное – хотя бы проблеск счастья среди зелени и цветов. Но вместо этого меня охватила волна отчаяния: весна вокруг меня расцветала во всей красе, а я оставалась в плену своих чувств и воспоминаний.
На ветке яблони у окна сидела пара воробьев, перебирая друг другу перья. Один из них сорвался вниз, вспугнув бабочку, которая металась между кустами жасмина. Вспомнилось, как Ричард в одном из наших снов ловил таких же – смеялся, когда они выскальзывали из его ладоней. Теперь эти ладони, наверное, обнимали кого-то другого в столице.
Я присела на подоконник, ощущая холод дерева даже сквозь юбку. Внизу, у фонтана, служанка подметала гравий – вчерашние лепестки вишни смешивались с пылью. Ричард как-то сказал, что весенний сад пахнет надеждой. Теперь этот запах казался приторным, как прокисшее варенье.
– Нет, ну это издевательство какое-то! – я подскочила со своего места и решительным шагом направилась вон из комнаты.
Меня ждали непрочитанные книги в книгохранилище. А Ричард пусть идет лесом, с его новыми любовницами и старыми обещаниями!
Глава 20
На следующий день приехал Дирк, доложил, что пора сажать зарику, наполовину магическую культуру, смесь земных риса и гречихи.
Она была выведена столетия назад скрещиванием местных злаков с призрачными растениями из пограничья миров. Ее зерна, размером с ноготь большого пальца, имели ребристую поверхность, словно покрытую морозными узорами. В сухом виде они были матово-белые, но при контакте с влажной почвой начинали мерцать слабым голубоватым свечением.
У зарики имелось несколько интересных свойств:
Питательность – горсть вареной зарики могла насытить взрослого на сутки. Каша из нее не имела вкуса, но впитывала ароматы трав или бульона.
Капризность – прорастали только при одновременном присутствии хозяина земли и управляющего. Если сеять без соблюдения ритуала, зерна превращаются в ядовитую слизь.
Зависимость от погоды – требовала дождя ровно на третий день после посадки. Если ливень задержится – ростки сгорят от собственного свечения; если придет раньше – сгниют в земле.
Взаимодействие с магией – поля зарики гасили простые заклинания в радиусе мили. Колдуны избегали селений, в которых ее выращивали.
Несколько килограммов зарики могли накормить всю деревню. Если, конечно, зерно взойдет, дожди его не побьют и солнце не спалит. Зарика была капризной культурой. Потому ее обычно сажали в присутствии хозяев имения. Те должны были неотлучно находиться рядом с управляющим и вместе с ним следить за посадкой зарики с кромки поля. Обычно этим занимались мужчины. Но в моем случае надо было ехать мне. Верхом или в карете. И так как я ездить на лошадях не умела, а тело Ариссы не могло мне ничего подсказать, решено было отправляться в карете. Сразу после завтрака.
Пришлось подниматься к себе, переодеваться.
Дорожное платье было сшито из плотной серой саржи, с глубокими карманами по бокам и защипами на талии, скрывавшими лишние складки. Подол, отороченный темной тесьмой, приподнимался на палец над землей, чтобы не цепляться за колеса кареты. Полуботинки, туго шнурованные до щиколоток, слегка жали в подъеме – прошлогодние, еще не разношенные после зимы. Шляпка-таблетка с узкими полями была подбита изнутри выцветшей синей тканью, приколота к волосам двумя длинными булавками с жемчужными головками.
Подготовившись к поездке, я спустилась по лестнице в холл, вышла на крыльцо. Дирк уже ждал меня там. Ехать предстояло вдвоем.
Карета, выкрашенная в болотный цвет, пахла сырой кожей и конским потом. Обивка сидений, когда-то малиновая, потрескалась на сгибах, обнажив сероватый войлок. На дверце тускло поблескивал герб рода. Кучер в заплатанном камзоле щелкнул вожжами, и пара гнедых кобыл тронула, громко фыркнув.
По дороге к амбару колеса то и дело проваливались в колеи, заставляя карету крениться. Через приоткрытое окно тянуло запахом навоза и свежевспаханной земли. Дирк, сидевший напротив, покусывал кончик карандаша, сверяясь со списком в потрепанной записной книжке. Его сапоги, испачканные глиной, оставляли комья на половике.
У амбара крестьяне уже ждали, переминаясь с ноги на ногу. Зерно зарики хранилось в холщовых мешках с красной вышивкой по горловине – старинный оберег от гнили. Зернышки, чуть крупнее риса, отливали перламутром, будто припудренные инеем. Трое подростков, задыхаясь, погрузили мешки на телегу, привязанную к задку кареты.
На поле ветер трепал подол моего платья, засыпая полуботинки мелкой пылью. Крестьяне, разбившись на цепочки, рассыпали зерно в борозды, проложенные деревянными маркерами. Дирк, стоя в сторонке, щурился на солнце, считая шаги сеятелей. Раз в несколько минут он одергивал подручного, указывая жестом на пропущенную борозду. Зарика ложилась ровными рядами, слегка мерцая под косыми лучами. Я, прислонившись к карете, смотрела, как ветер подхватывает горсть зерен с ладони старика-крестьянина – те рассыпались дугой, будто пытаясь улететь.
Сажали зарику долго, тщательно выверяя каждый шаг. После ее посадки мое платье пропиталось запахом дыма от крестьянских костров – едким и горьким. И назад, домой, в свой замок, я попала ближе к вечеру, когда солнце зашло за горизонт.
Уставшая, голодная, еле державшаяся на ногах, я сразу поднялась в свою спальню, цепляясь за перила – спина ныла от долгого стояния на поле. Уже в спальне я переоделась и приказала принести ужин. У меня не было ни малейшего желания спускаться в обеденный зал.
Прибежавшая служанка споро накрыла на стол, выставив несколько блюд для ужина, и сообщила:
– Госпожа, к вам гость приезжал, карточку свою оставил.
Я нахмурилась. Никакого гостя я не ждала.
– Принеси карточку, – приказала я.
Служанка поклонилась и убежала. Я же задумалась. Оставлять карточку, ну или визитку, если по-земному, было традицией среди столичных обитателей. Местные так не делали, экономя на всем, в том числе и на бумаге. Ну а из столицы я точно никого не ждала.
Между тем вернулась служанка. С карточкой, да.
Визитка была идеально ровной, с гладкими краями. Золотая краска на титуле «герцог Нортамберлендский» сверкала без единой трещины. Вензель в углу, переплетенные лилии и меч, отливал серебром. Даже бумага пахла дорогими чернилами – сладковато-горьковатый аромат, как в столичных канцеляриях.
Мое сердце замерло на мгновение, затем застучало с утроенной силой.
Ричард. Он здесь был. А я отсутствовала. Да чтоб вас всех!
Уж не знаю, как мне удалось не показать своего волнения. Я забрала у служанки карточку, отпустила ее и вернулась к ужину.
Я ела, не чувствуя вкуса.
Настроение, и так не особо хорошее, вообще опустилось ниже плинтуса.
Вот зачем он приезжал? Что ему надо было? Нет, вопрос, конечно, риторический. Я и так знала, что. Земли Арисы. Она считалась завидной невестой как раз из-за своих земель. Даже я, ни разу не разбираясь в сельском хозяйстве, знала, что если продать все мое имущество, то можно безбедно прожить лет этак двести, а то и дольше. Не удивлюсь, если Ричард решил присмотреться к выгодной партии, а потом по-тихому избавиться и от замка, и от остального имения.
Я отломила кусок хлеба, но так и не поднесла ко рту, переворачивая карточку в руках. На обратной стороне – миниатюрная печать с изображением фамильного замка Жатарских. Даже в сумерках было видно, что печать свежая, края оттиска четкие.
Сердце заныло. Захотелось рыдать от обиды и боли.
Сверчок за печкой смолк, будто почувствовал напряжение. Я поднялась, сделала несколько шагов и сунула карточку в ящик стола, щелкнув замком громче, чем нужно.
Глава 21
Ричард оказался не в меру настойчивым гостем и снова появился в замке на следующий день, сразу после обеда. Вручил карточку служанке, велел сообщить, что просит о встрече.
Я была в своей спальне, сидела в кресле, читала очередной трактат о сельском хозяйстве. Услышав о ждавшем меня госте, отпустила служанку, решительно взяла со стола склянку с остатками успокоительного и выпила это все залпом.
Лекарь уверял, что средство подействует буквально сразу же. Но, видимо, мои нервы были расшатаны целиком и полностью. И пришлось сидеть в кресле минут пять-семь, а то и десять, ждать, пока перестанут трястись руки.
И все равно по лестнице на первый этаж я спускалась, как на казнь. Пока шла, считала ступени: семнадцать дубовых досок, три из которых скрипели под левой ногой. Платье – простое, серо-голубое, без кружев – липло к спине. В прихожей пахло воском и мокрой шерстью – видимо, гостя проводили в гостиную через боковой вход под дождем.