Ричард стоял у камина, разглядывая фамильный портрет прадеда Ариссы. Его камзол – темно-синий, с серебряным шитьем по воротнику – сидел идеально, будто сшит вчера. Когда я вошла, он обернулся с той же полуулыбкой, что дарил незнакомкам на балах.
– Благодарю, что приняли, – поклон был точным, как по циркулю. Глаза скользнули по моему лицу, не задерживаясь. Он поправил перчатку на левой руке – та же привычка, что и в моих снах, когда он нервничал.
Я кивнула, указывая на кресло. Его взгляд упал на мои руки – я сжала их в замок, пряча дрожь. Он начал говорить о новых налогах на зерно, о рекомендациях столичных советников. Слова были гладкими, отрепетированными.
За окном ворона села на подоконник, долбя клювом по стеклу. Ричард на мгновение отвлекся, повернув голову – точно так же, как тогда, когда мы следили за стаей журавлей над озером. Но сейчас его пальцы постукивали по ручке кресла – ритмично, без интереса.
Я отвечала что-то о посевах зарики, а сама считала морщинки у него на переносице – новые, незнакомые. Его взгляд блуждал по комнате, останавливаясь на часах с маятником. Когда он поднялся, чтобы попрощаться, его трость с набалдашником в виде волчьей головы легонько звякнула о медную подставку для зонтов – тот же звук, что и в моих снах.
Дверь закрылась. Я подобрала с ковра оброненную им визитку – края были идеальны, без зазубрин.
Накрыло меня отходняком после успокоительного уже после того, как я покинула гостиную и поднялась в свою спальню. Я успела запереться изнутри и сесть на кровать, когда появилось ощущение, будто в моей душе треснул лед. И оттуда, из-за трещины, полились эмоции. Горечь боль, недовольство собой и миром – все это смешалось вместе и превратилось в слезы, жгучие и долгие. Они потоком лились из глаз. Я рыдала, не чувствуя ни облегчения, ни опустошения. Ричард не узнал меня в другом теле, в другом мире. Он давно забыл ту восторженную восемнадцатилетнюю дурочку, с которой путешествовал по мирам. А я… Я продолжала цепляться за прошлое, как самая настоящая дура!
Я глотала воздух, как рыба, выброшенная на берег, а слезы текли по подбородку, капая на сплетенные пальцы.
Вспомнилось, как Ричард в одном из снов учил меня различать созвездия – его рука теплой тенью ложилась на мою ладонь. Сейчас же он поправлял перчатки, будто боялся коснуться даже воздуха вокруг меня.
Я сморщила подушку в кулаке, пытаясь выдавить из себя эту дрожь. Слезы разъедали кожу на щеках, оставляя соленые дорожки. В окно бился мотылек – глухой стук крыльев по стеклу сливался с моими всхлипами.
Грудь болела, будто кто-то выворачивал ребра наружу. Я шмыгала носом, вытирая лицо рукавом – ткань стала мокрой и холодной. Даже после того, как рыдания стихли, тело продолжало вздрагивать, как в лихорадке.
Сквозь расплывчатый взгляд я увидела на полу свою тень – сгорбленную, маленькую. Именно такой я и была теперь: не героиней снов, а призраком в чужом теле.
Мотылек улетел. Я разжала пальцы – на подушке остались морщины от ногтей. Где-то в замке хлопнула дверь, засмеялась служанка. Мир жил дальше, а я сидела, вытирая нос старым платком, и думала, как глупо – плакать из-за мужчины, который даже имени твоего не помнит.
Полностью успокоилась я только перед ужином. Тогда и служанку вызвала, и приказала принести еду в комнату. Надо было подкрепиться перед очередным рабочим днем. Завтра должен был приехать Дирк – рассказать о посевной, об очистке колодцев, о ремонте храма. Наверное, еще и денег попросит для очередных нужд имения. И мне следовало встретить его с ясной головой.
А Ричард… У него есть столичные красавицы с богатым приданым. Глава 22
К следующему дню я пришла в себя – настолько, насколько это было возможно. И готова была общаться со старшими слугами, давать указания, решать проблемы.
Утром, сразу после завтрака, прискакал Дирк и сразу же прошел в гостиную, в которой уже сидела я.
– Моя лошадь охромела, вашсиятельство, пришлось к кузнецу вести, чтобы перековал, – сообщил он, усаживаясь в кресло напротив меня. – Взял старостину. Она порезвей. Ну и сам староста просил сказать: пяток семей в его деревне точно эту зиму не переживут. Плохо у них и с зерном, и с рабочими руками. Хлеба до весны не хватит, даже если зарика взойдет. Староста просит хоть мешок ржи на каждую семью. И инструмент – лопаты сломались, топоры тупые.
– Пусть скажет точно, кому и что нужно, помогу, – приказала я.
Вот еще мне смертей зимой в моих деревнях не хватало. И так крестьян практически нет.
– Слушаюсь, вашсиятельство, – кивнул Дирк. Потрескавшаяся кожа на его шее краснела от тугого воротника. – Посевную закончили. Три поля зарики, два ячменя. Ну и ржи с пшеницей по четыре поля. Должно на зиму хватить-то. И ваши поля, и крестьянские – везде посадили. Еще в одной из деревень волки корову задрали. Ночью стаю видели…
– Организуй облаву, – перебила я, вспоминая прошлогодние потери, описанные в дневнике Арисы.
Дирк покивал и начал рассказывать о ремонте крыши Святилища всех богов. Плотники из города пригнали телегу с балками из смолистой сосны – древесина пахла так резко, что жрец жаловался на головную боль во время вечерней молитвы. Старые балки, почерневшие от сырости, вытащили крючьями и сожгли на окраине деревни. Дым стоял густой, с запахом гнили, будто храм избавлялся от старой болезни.
Новый шифер привезли серый, с прожилками – каменотес уверял, что он не треснет даже под градом. Рабочие, забравшись на леса, стучали молотками с рассвета до заката. Осколки старой крыши крестьяне собирали в мешки – потом высыпали в выбоины на дороге.
Когда дождь зарядил снова, вода стекала по новым желобам ровными струями, а не хлестала через край, заливая глиняный пол. Жрец был доволен улучшениями.
Я внимательно слушала все проблемы, отдавала приказания и ни разу даже не вспомнила о Ричарде. Не до того. Тут осталось-то три-четыре месяца до осени, до дождей. Ну а там и зима. Готовиться надо к холодам и снегу уже сейчас.
Тем же днем, ближе к вечеру, прилетел магический вестник.
Почта в этом мире была двух типов. Люди победней отправляли письма почтовыми каретами. Долго и муторно. Пока такое письмо доедет до адресата, все сто раз уже изменится. Те же, кто был побогаче да познатней, пользовались магическими вестниками – искусственными фигурками животных и птиц, которые могли аз считаные секунды перемещаться в пространстве и доставлять в лапках или клювиках письма или записки.
У каждой богатой семьи был свой вестник. Я пользовалась крупной стрекозой и бриллиантовыми крылышками. Ко мне же прилетела арисанка, магическая птица размером с воробья, с разноцветным оперением. В клюве она держала приглашение на бал. От самого императора. угу. Видимо, его величество пожелал помочь вдове выбрать супруга. И пригласил ее в столицу, развлечься, несмотря на то, что срок траура еще не вышел.
Магический вестник завис у окна, постукивая клювом в стекло. Арисанка, с перьями цвета радуги, переливалась в закатном свете. Ее крылья трепетали так быстро, что напоминали дрожание воздуха над раскаленной сковородой. Я открыла створку – птичка впорхнула внутрь, усевшись на край чернильницы. От нее пахло жжеными травами, как от перегретого магического кристалла.
Приглашение было свернуто в тонкую трубку, перевязанную шелковой нитью с императорской печатью – крохотным восковым львом. Бумага, плотная и гладкая, оказалась слишком белой для здешних краев, где даже пергамент делали с примесью соломы. Развернув листок, я увидела стандартные фразы: «Его Величество приглашает разделить радость столичного бала…» В углу мелким шрифтом добавили: «Траурные одежды приветствуются в полуночных тонах».
Арисанка, выполнив задание, чистила перья на груди, игнорируя крошки от моего дневного чаепития на столе. Ее лапки, тонкие как проволока, оставляли царапины на дереве. Я потянулась к ящику с угощением для вестников – высушенными ягодами, – но птичка уже взмыла вверх, растворившись в воздухе с легким хлопком. На месте исчезновения осталась радужная дымка, пахнущая грозой.
Приглашение легло поверх отчетов о ремонте колодцев. Императорский лев на печати ухмылялся, будто знал, что я выброшу записку в камин – но не сейчас. Сначала придется заказать новое платье. «Полуночные тона» – значит, черное с серебром. Как будто траур можно было приукрасить вышитыми звездами.
– Чтоб вас, – устало пробормотала я, потягиваясь и вставая из кресла, в котором до этого сидела. – Вот еще императорского ала в столице мне и не хватало для полного счастья. И ведь не откажешь же, не боясь попасть в немилость.
Ладно, придется что-то думать с платьем. И идти порталом на бал. Другого выхода, увы, не было.
Глава 23
Портнихи в нашей провинции не имелось. Нет, наверное, в городах можно было найти кого-то, кто умел держать нитку и иголку. Но я сильно сомневалась, что пошитые ими платья можно будет надеть на балы, тем более – в столице. Времени, чтобы заказать платье столичной портнихе (которая могла и послать куда подальше провинциальную аристократку), у меня не имелось. Бал должен был состояться уже через три дня.
И потому я, плюнув на этикет, решила идти в одном из «старых» платьев. Вряд ли весь мой гардероб уже успели увидеть столичные снобы. Да я вообще сомневалась, что Ариса раньше бывала при дворе.
Так что я с легким сердцем выбрала одно из платьев, висевших на вешалках в шкафу. Темно-синее, расшитое серебряными нитями, оно больше всего подходило для дресс-кода во дворце.
Приглашение должно было служить моим пропуском на бал. Портал для перемещений у меня имелся.
И в нужное время, одетая и накрашенная, с колье на шее и серьгами в ушах (золото с сапфирами), я перенеслась из холла своего замка на площадку перед императорским дворцом. Благо погода стояла теплая. И я не боялась замерзнуть вне этих стен.
Дворец императора вздымался вверх белыми колоннами, обвитыми золотыми лозами. Над парадным входом висели