ным и угольно-черным, что создавало ощущение шахматной доски под ногами.
Панели на стенах были сделаны из темного, почти черного орзарина, растущего всего в двух местах в этом мире. Шкафы-витрины – из красного садинала, источающего тонкий, но навязчивый аромат. Все это полировано до зеркального блеска, крича о своей дороговизне.
Графиня сделала все, чтобы при первом же появлении гостей в ее жилище в их мозгу появлялась мысль: «Боги, сколько же денег сюда было вложено!» Не уюта, не вкуса, а именно денег. Много денег.
Как я позже узнала, на вечер были приглашены самые известные и влиятельные люди столицы. Их нарядные, уверенные фигуры заполняли пространство, гул их голосов сливался в мощный фон. Далеко не все они были холостыми и незамужними. Но одно их появление придавало веса этому импровизированному смотру невест.
И, конечно же, мне не повезло. Ну, или повезло, тут как посмотреть. Именно в этой толпе, буквально через мгновение после того, как я поклонилась графине Жизель и обменялась с ней парой формальных фраз, я наткнулась на Ричарда. Он стоял чуть в стороне от основного потока гостей, прислонившись к косяку одной из массивных дверей, ведущих в следующий зал. Его поза была расслабленной, но взгляд – острым и оценивающим – скользил по собравшимся. Он явно уже удостоил хозяйку своим вниманием и теперь наблюдал.
Наши взгляды встретились. Он оттолкнулся от косяка и сделал несколько шагов мне навстречу, на губах расплылась широкая, слишком уж искренняя для него улыбка.
– Ваше сиятельство, какая неожиданная встреча, – произнес он излишне радостным тоном.
«Какого демона ты тут появилась?» – прочитала я между строк.
Я ответила ему такой же сладкой, натянутой улыбкой, чувствуя, как напрягаются мышцы лица:
– Согласна, ваша светлость, – произнесла я чуть медленнее обычного, – встреча и правда неожиданная.
Что? Ну вот что ты так смотришь? На тебе свет клином не сошелся.
– Ах, Ариса, детка, вот уж не ожидала встретить тебя здесь! – внезапно вклинился в наш диалог женский голос, излишне веселый, на мой взгляд.
Я повернулась к говорившей. И кто ж тут называет меня по имени, как близкую знакомую или члена семьи?
Передо мной стояла высокая плотная дама лет шестидесяти пяти, если не старше. Ее платье из плотного, немаркого коричневого шелка казалось громоздким и старомодным на фоне столичного шика остальных гостей. Оно было сшито добротно, но без изыска – широкий лиф, длинные рукава, закрывающие запястья, юбка в мелкую, неброскую складку. На шее – единственное украшение, тяжелая брошь с тусклым янтарем в простой серебряной оправе. Ее лицо, округлое и морщинистое, расплылось в широкой улыбке, обнажив крупные, слегка желтоватые крупные зубы. Но эта улыбка ни на минуту не дотягивалась до глаз. Карие, как спелый каштан, глаза оставались холодными, острыми и невероятно внимательными. Они бегло, но тщательно окинули мой скромный наряд, задержались на лице Ричарда, оценивая его реакцию, и тут же вернулись ко мне, выжидающе.
Тетушка Абигайль, с трудом вспомнила я. Дальняя родственница матушки, не особо поддерживавшая с ней связь и несколько лет назад переехавшая в столицу из нашей глуши и решившая стать своей в высшем обществе. Интересно, зачем Жизель пригласила ее? Они ведь с разных социальных ступеней.
– Добрый вечер, тетушка, – ответила я, делая легкий, почти незаметный реверанс, который требовала вежливость к старшей родственнице. – Рада видеть вас в добром здравии. – Голос мой звучал ровно, вежливо, но без тени той фамильярности, с которой она обратилась ко мне.
Ее рука, сильная и цепкая, схватила меня за локоть с неожиданной для ее возраста силой, слегка притягивая к себе. Одновременно она резко обернулась, ее взгляд метнулся в сторону группы молодых людей, стоявших неподалеку у стола с закусками.
– Ты знакома с Патриком, моим младшим сыном? – выкрикнула она так громко, что несколько ближайших гостей обернулись. – Патрик! Патрик, подойди сюда сию же минуту! Поздоровайся со своей кузиной! – Ее голос, командный и пронзительный, не оставлял места для неповиновения. Она явно намеревалась использовать эту встречу, эту родственную связь – пусть и дальнюю – на глазах у всей столичной знати, собравшейся у графини Жизель. И первым шагом было представить мне своего сына. Глава 35
Патрик отозвался на зов матери немедленно, но его движение по залу было похоже на продвижение боевого единорога через хрустальную лавку. Он действительно напоминал всей своей внешностью (да и поведением, впрочем, тоже) медведя – не косматого, но мощного до грубости. Его рост явно превышал два метра, а ширина плеч заставляла гостей инстинктивно расступаться. На нем был камзол из дорогой, но явно тесной парчи цвета запекшейся крови; пуговицы на животе натянулись до предела, а воротник впивался в толстую, красноватую шею. Его лицо было широким, с мясистым носом и тяжелой челюстью, обрамленной аккуратно подстриженной, но густой бородой цвета воронова крыла. Темные волосы, коротко остриженные, лоснились от обилия помады.
Он подошел, держа в огромной ладони хрустальный бокал для игристого, который на фоне самого Патрика выглядел игрушечным. Его шаги, тяжелые и чуть раскачивающиеся, заставили тонко звенеть подвески на ближайшей люстре.
– Кузина! – прогремел он. Его голос был не просто басом; это был низкий, сочный гул, исходивший из самой груди и заставлявший вибрировать воздух. Казалось, дрогнули не только стекла, но и золотые рамы на стенах. Патрик протянул свободную руку – ладонь была широкой, с короткими толстыми пальцами, – явно намереваясь схватить мою для рукопожатия или даже похлопать по плечу. – Рад встрече!
Моя улыбка застыла на лице, став чисто механическим движением мышц. Я едва успела подать Патрику кончики пальцев, избегая мощного захвата.
– И я несказанно рада, кузен Патрик, – прозвучало из моих уст с натянутой сладостью, – истинно рада видеть вас и тетушку Абигайль в таком прекрасном расположении духа. – Слова "несказанно" и "истинно" были произнесены с чуть большим напором, чем требовалось, выдавая мое отчаянное желание, чтобы эта "радостная" родственная сцена поскорее завершилась.
Боковым зрением я заметила Ричарда. Он стоял все там же, у косяка, но теперь его поза была еще более расслабленной. Один уголок его губ был чуть приподнят в едва уловимой, но совершенно отчетливой усмешке. Его глаза, блестящие от нескрываемого развлечения, были прикованы к моему явному дискомфорту. Я готова была побиться об заклад – этот гад не просто радовался моему конфузу, он наслаждался им как тонким, ироничным спектаклем. Весь его вид кричал: "Ну что, моя дорогая, как тебе твои внезапные родственники и перспектива близкого общения с медвежонком?"
От общения с дражайшими родственниками меня спасла хозяйка дома. Ее вмешательство было своевременным и искусным. Она скользнула к нам, как тень, в своем золототканом платье, и легким касанием руки на запястье тетушки Абигайль мгновенно переключила на себя ее внимание.
– Дорогая Абигайль! – ее голос, мелодичный и властный, перекрыл бас Патрика. – Вы просто обязаны посмотреть на новый портрет моего внука в галерее! Мастер Линвор творил чудеса… – И уже увлекая мою ошеломленную родственницу за собой, она бросила сыну быстрый, почти незаметный взгляд.
Витор горт Арнакарский сработал мгновенно. Он не толкнул Патрика – это было бы грубо. Он вписался в пространство между нами с утонченной небрежностью, повернувшись к кузену полубоком, как бы случайно заслонив меня. Его движение было плавным, как шаг в танце, но неоспоримым. Патрик, на миг сбитый с толку, отступил на полшага под этим вежливым, но твердым напором.
Теперь Витор стоял передо мной, заполняя собой все пространство. Он был высок, но не грузен, как Патрик, а строен, с узкими бедрами и широкими плечами, подчеркнутыми идеальным кроем темно-бордового фрака. Ткань – вероятно, дорогущий картантар – отливала глубоким рубиновым блеском при свете магических шаров. Белоснежная рубашка с высоким воротничком и изысканно завязанным галстуком-шарфом, светло-коричневые панталоны, заправленные в лаковые ботфорты до колена – все кричало о безупречном столичном вкусе и дороговизне.
– Позвольте представиться, прекрасная нисса, – произнес он, совершая поклон такой отточенной элегантности, что казалось, его учили этому с пеленок. Голос был бархатистым, поставленным, без тени провинциального акцента. – Витор горт Арнакарский, граф Эссарский. – Он выпрямился, и его карие глаза, темные и блестящие, как полированный оникс, встретились с моими. В них не было ни тепла, ни любопытства – лишь холодная, самоуверенная оценка. Взгляд скользнул по моему скромному платью, уловил отсутствие значимых украшений, и в уголках его губ появилось едва заметное, снисходительное движение. Он знал свою цену и был абсолютно уверен, что его титул, внешность и манера держаться должны произвести должный эффект. Его поза, чуть откинутая голова – все говорило о том, что он ожидает восхищения как должного.
Он как будто был уверен, что женщины всех возрастов просто обязаны упасть к его ногам при первом же знакомстве.
Вот уж за кого я вряд ли вышла бы по своей воле.
Боковым зрением я видела Ричарда. Он больше не усмехался. Его лицо стало маской вежливой отстраненности, но взгляд, устремленный на Витора, был острым и аналитическим, словно он мысленно взвешивал конкурента на невидимых весах. В его позе появилась легкая, едва уловимая напряженность – пока еще не ревность, а, скорее, бдительность игрока, заметившего нового, неучтенного соперника за столом. Он видел спектакль, устроенный графиней Жизель, и теперь оценивал главного актера.
Глава 36
Витор не отходил от меня весь вечер, как тень, прилипшая к дорогому ковру. Его ухаживания были старательны, почти навязчивы: он то и дело поправлял несуществующую складку на моем платье, то предлагал крошечные канапе с икрой, которые я лишь вежливо отодвигала. Он строил из себя плененного кавалера, разыгрывая целый спектакль о том, что среди всего этого блестящего, шумного собрания – дам в атласных платьях, кавалеров в мундирах с золотым шитьем – его интересует лишь моя скромная персона. Его комплименты лились, как перегретый мед – сладко, но липко. Я притворялась, что верю каждому его натянутому слову, опуская ресницы в ложной скромности, а сама с тайным, острым удовольствием ловила каждый жест, каждый взгляд Ричарда из-за бокала с рубиновым напитком, который он сжимал так, будто хотел раздавить хрусталь.