Он ревновал. В этом не было ни капли сомнения. Его темные глаза, обычно столь насмешливые и холодные, теперь метали искры. Они сузились до щелочек, когда Витор на мгновение коснулся моей руки, предлагая танец. Брови Ричарда сдвинулись в одну угрожающую линию, а уголок губ подрагивал в едва сдерживаемом раздражении при каждом слишком громком смешке Витора. Он был тем еще собственником, этот Ричард. Его, казалось, бесила сама мысль, что за женщиной, которая – пусть и негласно – вызвала его интерес, может увиваться кто-то другой, пусть даже этот кто-то был всего лишь назойливой мухой в дорогом фраке. И я… я буквально упивалась этой маленькой, сладкой местью. Каждый его напряженный мускул, каждый ревнивый взгляд был каплей бальзама на мою задетую гордость. Нет, я сама не давала повода – не кокетничала с Витором, не позволяла фамильярностей, мои улыбки были вежливыми, но отстраненными, как лед на солнце. Но Ричарду, видимо, было достаточно и этого – самого факта присутствия соперника рядом с его добычей.
Вернулась домой я поздно, после полуночи, вызвала служанку. Она, зевая, помогла мне переодеться в ночнушку.
Я заснула, едва моя голова коснулась подушки.
Приснился мне бальный зал, сиявший неземным светом. Огромные магические шары, похожие на пойманные луны, парили под потолком, заливая все мягким серебристым сиянием. Стены тонули в водопадах живых цветов – алых роз, нежных фрезий, экзотических орхидей, чьи ароматы смешивались в дурманящий, тяжелый букет. Музыка лилась нежная, гипнотическая – что-то очень похожее на земной вальс, но с чуть уловимыми магическими обертонами, заставлявшими сердце биться в особом ритме. Я парила по отполированному до зеркального блеска паркету в объятиях Ричарда. Его рука была твердой и уверенной на моей талии, ведя меня легко, почти невесомо. Но его взгляд… Его взгляд был неотрывно прикован ко мне, ревниво отслеживая каждый поворот головы, каждый жест руки, каждый мимолетный взгляд в сторону. Казалось, он хотел заключить меня в невидимую клетку, сплетенную из его воли.
– Не противься… – прошелестел в самой глубине сознания бесплотный, но невероятно властный голос, звучавший как эхо из глубин времени. Он вибрировал не в ушах, а прямо в душе. – Он – твоя судьба. Он предназначен тебе самими богами. Смирись…
И в этот миг – резкий толчок, ощущение падения в бездну! Меня выбросило из сна, как пробку из бутылки. Я вскочила на постели, сердце бешено колотилось о ребра, а в ушах еще звенел тот властный шепот. Грудь вздымалась, ловя воздух. Я огляделась: знакомые очертания спальни, резной балдахин кровати, тяжелые портьеры на окнах. За окном уже ярко светило солнце, его золотистые лучи пробивались сквозь щели в шторах, рисуя на полу длинные полосы света, полные танцующей пыли. Реальность вернулась, но тревожное эхо сна и слова о "судьбе" висели в воздухе, смешиваясь с утренней тишиной.
И тихо было вплоть до обеда, когда ко мне в замок соизволил пожаловать гость, важный такой, надменный, до боли знакомый. Тишину утра, еще хранившую отголоски странного сна, разорвал властный, требовательный звонок у парадного входа. Сердце мое неприятно екнуло: я узнала этот нетерпеливый перезвон.
Ричард горт Жатарский, герцог Нортамберлендский, как вихрь, ворвавшийся в затишье, перешагнул порог замка за несколько минут до обеда. Он сбросил тяжелый плащ с серебряным шитьем на руки замершего у входа слуги, даже не взглянув на того, и прошел в холл, окидывая пространство критическим, оценивающим взглядом хозяина, вернувшегося в свои владения. Его сапоги, покрытые дорожной пылью, гулко отдавались по отполированному мрамору. Стол уже был накрыт – серебро и хрусталь сверкали на белоснежной скатерти, ароматы только что поданных блюд витали в воздухе. И пришлось, скрепя сердце и соблюдая приличия, приглашать его сиятельство в обеденный зал, разделить со мной трапезу.
Думаю, ни на что другое он и не рассчитывал, этот наглец, потому что уселся в кресло у стола прямо напротив меня с видом бесспорного хозяина этого замка. Он развалился в кресле, отодвинув его с легким скрипом, и сразу же протянул руку к графину, наливая себе бокал темно-рубиновой влаги без тени сомнения или приглашения.
С таким же вызывающе-владельческим видом он съел первое, густой мясной суп, ароматный и немного перченый. Он ел неторопливо, с аппетитом, его движения были точными и привычными, словно он обедал здесь каждый день. Ложка в его руке выглядела как еще один атрибут власти. Я лишь ковыряла свою порцию, аппетит пропал начисто. Тяжелое молчание висело между нами, прерываемое лишь звоном его ложки о фарфор и тиканьем старинных часов в углу зала. Как только этикет позволил общаться с гостем после снятия суповых тарелок, я не удержалась:
– Чему обязана неожиданным удовольствием видеть вас, ваше сиятельство? – спросила я, стараясь вложить в голос максимум язвительной учтивости.
Ричард поморщился. Он отставил бокал, поставив его с чуть более сильным, чем нужно, стуком.
– Сарказм тебе не идет, милая моя, – произнес он тоном, в котором явственно читалось раздражение. – Он только подчеркивает твою… нервозность.
– Да неужели? – я резко вскинула голову. Брови мои взлетели к самому лбу в преувеличенном, наигранном удивлении. – Что вы говорите. Ну надо же. – Я сделала паузу, наслаждаясь его нахмуренным видом. – А что же, позвольте узнать, мне идет? Скромность и смирение, как у ваших верных поклонниц из числа местных дам?
Голос мой зазвенел, как тонкое лезвие, хотя пальцы под столом судорожно сжали край скатерти.
– Вика…
– Ариса. Здесь я – Ариса. Уже привыкла к этому имени. Так что тебе нужно, Ричард, от скромной вдовы?
Тяжелый взгляд потомственного аристократа я попросту проигнорировала. Пусть своих слуг пугает подобными взглядами.
Глава 37
– Мне не понравилось, как вчера вел себя с тобой этот хлыщ! – внезапно выдал Ричард тоном собственника, пробив гнетущую тишину зала. Его голос был низким, как гул приближающейся грозы. – И как ты реагировала на его ухаживания!
Он уставился на меня в упор, его глаза, еще мгновение назад холодные, теперь пылали недвусмысленным огнем.
Я разве что челюсть под столом не поймала. Ощущение было такое, будто меня окатили ледяной водой, а потом ударили обухом по голову. Это что вообще я услышала?! В каком смысле, «мне не понравилось»?! С какой стати?! Я разве клялась в верности этому умнику?! Или давала клятвы у алтаря?! Кем он себя возомнил, этот высокомерный герцог?! Да он вообще понимает, что говорит?! Внутри все закипело от возмущения и оскорбленной гордости.
Собственно, все эти вопросы я и задала Ричарду, правда, чуть более вежливо, чем собиралась, сжав зубы до боли и стараясь говорить ровным, хотя и дрожащим от ярости голосом, решив все же придерживаться местных правил поведения. Каждое слово давалось мне с трудом, как будто я выдавливала его сквозь камень. Ричард выслушал меня с каменным спокойствием, лишь палец слегка постукивал по краю стола, выдавая его собственное напряжение. И потом заявил, отчеканивая каждое слово с полной уверенностью:
– Нас тянет друг к другу, это очевидно. Возможно, мы влюблены друг в друга. Не надо спорить со своими чувствами, Вика. И с решением богов – тоже. Раз уж они поменяли ваши с Арисой души, значит, считают, что мы с тобой должны быть вместе. Это предначертано.
– Ты – самовлюбленный нахал, – отрезала я леденящим тоном, в котором звенели осколки разбитого спокойствия. Поднимаясь со своего места, я отодвинула кресло с резким скрежетом по полу. Есть больше не хотелось. Совсем. Этот гад своим умничанием весь аппетит мне испортил. – И то, что тебе кажется, не нужно принимать за истину в последней инстанции. Да и вообще… – Я повернулась к нему спиной, намереваясь выйти из зала, уйти подальше от этого невыносимого присутствия.
Я не успела договорить – Ричард оказался прямо передо мной, как призрак. Подскочив из кресла с кошачьей ловкостью, неожиданной для его внушительного сложения, он мгновенно преградил путь. Прежде чем я успела вскрикнуть или отпрянуть, его руки сжимающимся обручем схватили меня за плечи, а потом резко притянули к себе. Запах его кожи – дорогого мыла, кожи конской сбруи и чего-то неуловимо мужского, знакомого и чуждого одновременно – ударил в ноздри. И тогда… его губы решительно и властно накрыли мои.
Ощущения нахлынули на меня сумасшедшей лавиной.
Первым чувством был обжигающий шок. Как смеет этот тип?! Что он о себе возомнил?! Неуправляемая ярость вспыхнула во мне, и я попыталась оттолкнуть его, упираясь ладонями в его твердую грудь. Но его руки, как стальные тиски, держали меня с невозмутимой силой.
И тут… вопреки всем моим мыслям о сопротивлении, вопреки ярости и оскорблению, мое тело отреагировало. Его губы были твердыми, требовательными, но не грубыми. Тепло от его прикосновения прожгло кожу, словно электрический разряд. Нелепая дрожь пробежала по спине, колени внезапно ослабели. Я замерла, парализованная этим странным, разрушительным контрастом – гневом в душе и предательским откликом тела.
Я почувствовала терпкий привкус дорогого игристого на губах Ричарда, смешанный с его собственным, уникальным вкусом. Этот запах, этот вкус… они были навязчивыми, заполняющими все пространство. Они вытесняли воздух, вытесняли мысли.
И вдруг… как удар грома среди ясного неба – вспышка сна. Тот самый танец, тот же властный взгляд, тот же голос: "Он – твоя судьба… Не противься…" Эхо этих слов смешалось с реальностью поцелуя, накладываясь на него, придавая ему жутковатую, мистическую значимость.
Я не целовала Ричарда в ответ. Но и не могла вырваться. Я стояла в его объятиях, как окаменевшая, лишь сердце колотилось бешено, стуча в висках и груди, угрожая вырваться наружу. Сознание металось между желанием укусить его за губу до крови и осознанием того, что в этой силе, в этой наглой уверенности… была какая-то гибельная притягательность. Мир сузился до точки соприкосновения губ, до его сдавливающих рук, до оглушающего гула в ушах и предательского трепета где-то глубоко внутри.