Стопка потрёпанных купюр – триста фунтов – равнодушно лежала на столе, прижатая золочёным кубком за весенний мотокросс в Винчестере. Им было всё равно, что он решит. Хоть в банк отнесёт и на учёбу отложит. Хоть гамбургеров на месяц вперёд купит, хоть цепь золотую.
Так, ладно. Сотка. Один раз.
По-хорошему, конечно, надо было снова Брана напрячь. В прошлый раз тот расстарался, чтоб удружить. Но к нему идти – значит опять на расспросы напарываться. Майкл объясняться не хотел. А врать – не мог. Бран – это не Томми, ему не расскажешь.
В общем, и Томми-то рассказывать не пришлось, сам уже знал. Когда они увиделись после Бирмингема, Майкл хотел как-то слова подобрать, сказать что-то… А тот и без слов понял. Сказал только: «Я всегда знал, что ты на всю голову ёбнутый». И покраснел.
Майкл взялся за телефон. У Сары всё так же звенели стеклянные колокольчики и кто-то чирикал.
– Это опять я. Ты там в клетке с канарейками, что ли, ногти красишь?
– Это аутентичный таиландский спа-салон, – внятно сказала она. – Гоблин ты необразованный. Хоть спроси, что на мне надето, а то я со скуки помру.
– Хрень на тебе надета, чтоб буфера выпрыгивали, – сказал Майкл. – А то я тебя не видел. Ладно, просто скажи, куда мне пойти, чтоб отхватить не позорный прикид.
– В жопу, – сказала Сара. – Майкл, если ты думаешь, что я пущу тебя одного, то ты ошибаешься. Тебе впарят китайское говно, а ты даже не узнаешь. Я поеду с тобой.
– Да чё там сложного? – хмыкнул Майкл. – Чё я, рукав от штанины не отличу?
– Я заеду за тобой завтра в пять, – спорить с ней было бессмысленно. Точно, их с Браном явно разлучили в детстве, даже интонации те же.
– Тока давай без Брионей, – торопливо сказал Майкл. – Я их не потяну, так и знай.
– Я знаю, – сказала она после паузы. – Прости.
Сара водила тёмно-серый тюнингованный «Хаммер» с литыми дисками в двадцать два дюйма. Машина была, как хозяйка, – глянцевая, агрессивная, заметная. Она шныряла по узким улочкам, как акула.
Сара не спрашивала, зачем Майклу понадобился костюм, только косилась на него и хмурилась. Может, и надо было бы послушаться совета и взять напрокат, но Майкла от этой мысли тошнило. Жизнь напрокат. Да ну на уй. Может он позволить себе хоть что-то приличное? Ну, хоть одну нормальную вещь, которая останется с ним, его собственная, настоящая.
Он пойдёт в этот грёбаный театр в собственном грёбаном костюме. Не вернёт потом настоящему хозяину, а повесит в своей комнате, как… Как вещь из приличной жизни. Это тебе не звезда маркером на двери чужой гримёрки. Хоть ночью просыпайся и щупай за рукав: висит, сволочь. Никуда не делся.
Можно будет надеть в любое место. Вот если, например, Купидончик вдруг пригласит к себе домой, да хотя бы на ужин, скажет так мимоходом: «Майкл, а давай сегодня ко мне» – не придётся бегать и переворачивать тонну футболок, чтобы найти поновее, а можно будет небрежно так бросить: «Давай, только заскочу переоденусь» – и заскочить, и переодеться, и выглядеть нормальным парнем, у которого есть свой собственный приличный костюм.
– Вылезай, – сказала Сара. – Приехали.
Из подземной парковки они поднялись на лифте. В «Селфриджиз» было светло и празднично, пахло духами, хвоей, яблоками. Ноябрь ещё не кончился, а всё уже завернулось в гирлянды. Между этажами висели золотые звёзды и гроздья огромных красных шаров на широких лентах. Витрины чуть ли наизнанку не выворачивались, заманивая к себе скидками и распродажами. На каждой были налеплены то снежинки, то олени, то ангелы. Вокруг высоченной ёлки, усыпанной бантами, носились хохочущие дети.
Сара гоняла девчонок-консультантов, как Дева Мария – бесенят. Девчонки робели, смотрели ей в рот. Мальчиков-консультантов Сара к себе даже не подпускала.
Майкл одним глазом незаметно косил на ценники, выбирая, как она выразилась, доступное. Сара на его попытки выражений не выбирала.
– Это ужас, повесь назад, – она забирала у него вешалки и совала обратно в ряды одинаковых пиджаков, между которыми Майкл не видел никакой разницы. – Это тебе не пойдёт. Это ад. Это не твой фасон. Это мнётся даже на вешалке, на тебе вообще соберётся в гармошку. Это синтетика. Это сшито слепыми безрукими обезьянами. Это… а вот это накинь.
Сара гоняла его в примерочную, не слушая никаких возражений, и обещала, что выглядеть он будет – шикардос, надо просто иметь терпение. Терпения Майкл не имел, но отрастил чуток смирения и послушно примерял всё, на что падал её взгляд. Падал он в основном на чёрное, раз уж повод был официальный – Сара не утерпела, расспросила, куда он идёт.
– А может, тёмно-синий?.. – предложил Майкл, заглядевшись на манекен.
Сара за плечо развернула его к себе, прошлась взглядом, как линейкой.
– Хорошо, но банально. Хотя знаешь что?.. Давай попробуем тёмно-серый, к глазам. Такой, в пепел…
И она понеслась – антрацит, графит, грифель, маренго – Майкл даже не пытался догадываться, что она имела в виду.
– Угольный, – сказала Сара. – Идеально!
Пиджак и брюки на вешалке, которую она держала в руках, были чёрными.
– Ты ж говорила – тёмно-серый.
– Это он и есть.
– Это чёрный.
– Майкл, – с нажимом сказала она, – я различаю на глаз восемьсот оттенков палитры Пантон. Если я говорю, что это тёмно-серый, просто не спорь.
Майкл стоически выдержал подбор рубашки, которая, оказывается, должна была хитро сочетаться с костюмом. После этого необходимость купить ещё и ботинки его уже не расстроила.
– И носки, – сказала Сара.
– А трусы особенными не должны быть? – напряжённо спросил он, прикидывая расходы в уме.
– Это уж как захочешь. Да, и галстук, – она пропустила меж пальцев скользкую шёлковую ленту стального цвета. – Дай повяжу.
Майкл поднял подбородок. Сара связала узел у него на шее, расправила воротник, разгладила плечи, отошла. Майкл чувствовал себя так, будто на нём нарастала новая кожа. Как после ожога. Она уже начала чесаться во всех местах, но её не сковырнёшь, будто корку подсохшей крови – она растёт из тебя, она и есть ты.
– Вот дьявол, – прошептала Сара. – Вот паршивец! И как только разглядел…
– Ты про что?..
– Я про то, что надо было хватать тебя за член и вести в церковь, пока возможность была, – сказала Сара.
– Не было у тебя такой возможности, – отозвался Майкл.
– Это ещё почему?.. – Сара сделала вид, что обиделась. – Тебе принцессу подавай, что ли?
– Принцессу ты мне уже подогнала, – он усмехнулся.
– Хамло, – сказала Сара. – Хватит скалиться, иди к зеркалу. Будешь брать?..
Джеймс опять не узнает, подумал Майкл. Да его бы никто не узнал, даже Бран с Томми прошли бы мимо, если бы случайно тут шлялись. Чёрная припылённая ткань облила широкие плечи, развернула их, выпрямила спину. Ворот белой рубашки заставил поднять голову. Узкий серый галстук, строгий, с шальным отблеском, прятался под пиджак и как будто на что-то намекал, зараза. А вот брюки даже не намекали, это были ребята строгие и молчаливые. Им достаточно было только пошевелиться, чтобы обозначить выпуклость члена, лежавшего по бедру.
Сто пятьдесят, не больше, подумал Майкл. На всё. И чёрт с ним. Можно же вечером работать, закрываться позднее. Клиентов хватает, справится. Отец вон в последнее время устаёт быстро, можно перехватывать у него, что потяжелее. Обоим польза: одному деньги, второму – отдых.
Майкл посмотрел на Сару.
– И сколько?..
– Триста шестьдесят.
Майкл отвернулся от зеркала, уставился на витрину с рубашками. Не, ну а чё ждал-то. Костюм-то хороший. Лучше тебя, идиота. Он дёрнулся расстегнуть пиджак.
– Ясно, – коротко сказал Майкл, глядя себе на пальцы. Пуговица никак не лезла из петли, соскальзывала. – Не моё, короче. Цвет какой-то… странный.
Сара отловила загнанную девчонку в униформе.
– У меня есть ваша скидочная карта, – быстро сказала она. – А эти ботинки вы сняли с витрины. Последняя пара за полную стоимость?.. Вы за кого меня держите?
– Да чё ты, не суетись, – сказал Майкл, всё ещё пытаясь расстегнуться.
Ну а чё, правда. Некоторым лучше не пытаться прикидываться лучше, чем они есть. Надо взять свои жалкие сто фунтов, пойти купить первое, на что глаз упадёт, и тогда он будет смотреться собой – нелепым выскочкой из трущоб. А не этим неведомым хером с обложки, который стоял в зеркале.
– Двести восемьдесят пять, – сказала Сара. – Майкл?.. Что думаешь?..
Она смотрела тревожно, покусывая пухлую губу, теребила в руках сумочку на золочёной цепочке. Майкл перестал дёргать пуговицы, опустил руки. Покосился на своё отражение и неуверенно спросил:
– А мож я так и пойду?..
У него в кармане осталось всего пятнадцать фунтов из трёхсот, но он об этом уже не думал. Он слонялся за Сарой по Бонд-стрит, пил халявное шампанское, которое предлагали в магазинах с затенёнными витринами, и всеми порами кожи впитывал другую жизнь – свободную, лёгкую, звонкую, как заливистый смех Сары.
– Ой, смотри, – она схватила его за руку. – Узнаёшь перекрёсток?..
– Я ж тебя тут сбил.
– Всего-то три месяца прошло. Даже не верится…
– Пошли, кофе хлопнем. – Он кивнул на деревянную веранду, где под инфракрасными излучателями стояли крошечные столики. – Угощу. За знакомство.
– Майкл, – она вдруг напряжённо вздохнула. – Я тебя прошу, только не делай глупостей. Мне уже кажется, что я зря…
– Да ладно, – он пихнул её плечом и весело улыбнулся. – Не разорюсь я из-за двух чашек кофе. Не золотые же они там.
– Ладно, но десерт куплю я.
Они взяли кофе и два куска торта. Сидели до темноты – смеялись, вспоминали первую встречу, трепались о Джеймсе, о Париже, опять о Джеймсе, о родителях, о любовниках Сары, о машинах, о дворцовых приёмах.
Всё сложится, думал Майкл. Посмотри, это же твоя жизнь. Тебе двадцать лет, ты пригласил на кофе богатую девчонку, которая живьём видела королеву. На тебе шмоток на триста фунтов, и они твои, не чужие. У тебя Купидончик. У тебя голова на плечах. У тебя всё получится.