– Тоже дело. – Соня садится за стол. – Кола нагрелась, в холодильнике есть холодненькая?
– Есть. – Маша достала бутылку. – Смотри, а вот и Дарик и Танька.
Соня обернулась – по дорожке как ни в чем не бывало шли Дарик и Татьяна. Соня вдруг подумала, что если вот прямо сейчас взять и утопить их обоих в озере, то никто никогда не узнает, куда они подевались. Но озеро после этого станет непригодным, а это не дело. Да, нужно менять ворота, чтобы запирались.
– Ну и как это называется? – Татьяна капризно оттопырила нижнюю губу. – Шашлыки, пиво у них, а нас не позвали?
– Видимо, мы с тобой, подружка, рожами не вышли.
Это прозвучало нелепо, и Дарик знал, что нелепо. Они с Татьяной представляли собой совершенно голливудского толка парочку: знаменитая модель и известный богатый бездельник. Их совершенные лица, их отлично продуманная одежда – словно они просто погулять вышли, ничего нарочитого, если не знать, как тщательно подбиралась каждая деталь, и эта небрежная насмешка, означающая: вы до сих пор внизу, а мы наверху.
– Думаю, они сидели и плакались друг другу в жилетку. – Татьяна засмеялась своим холодным смехом, в котором не было ни капли веселья. – Собрание обиженных. Соня, ссадина на твоем лице очень гармонирует с ободранными коленями.
– Зачем вы пришли?
Маша отодвинула Соню, словно загораживая ее собой. Влад успел рассказать ее историю.
– Пришли увидеться со старыми друзьями. – Татьяна фыркнула. – Боже мой, до чего забавно вы выглядите! Вы просто не видели себя со стороны. И ты, Маша, такая вся из себя наседка, Соню загородила грудью… грудь, конечно, у тебя выросла. И…
Илья молча подошел и встал рядом с Машей. Как-то сразу стало заметно, что все эти годы Илья не просто так таскал железо в спортзале. Дариуш, оказывается, почти на целую голову его ниже. А главное – все присутствующие не собираются шутить. Даже Влад.
– Ладно, ребята, раз мы лишние, пожалуй, мы пойдем. – Татьяна лучезарно улыбнулась. – Увидимся еще, отдыхайте.
Она подтолкнула Дариуша, и они пошли по дорожке. Илья шел следом, Татьяна что-то говорила ему, но напрасно – он молчал в ответ. То, что было сегодня здесь сказано, оказалось слишком тяжелым для всех. Невыплаканное горе, напрасное унижение, растоптанное чувство – все это, оказывается, никуда не делось и сегодня всплыло, как масло на воде. То, что не убивает, все равно убивает. Какую-то часть души, которая уже никогда не станет прежней.
– Вот же гады. – Илья, вернувшись от ворот, сел за стол. – Мне надо пивка, и я приду в себя. Ребята, что там с пивом?
– Да погоди, мы пакет потеряли, похоже. – Влад фыркнул. – Утопили напитки.
– Я достану. – Илья засмеялся. – Я же плаваю, как нерпа.
– Ну, если из водоворота выплыл… – Михаил с досады готов был сам себя пнуть. – Привязали не очень крепко, видать.
– Миш, ну смешно же. – Илья разделся и вошел в воду. – Сейчас достану. Здесь всего метра четыре в самом глубоком месте.
Илья нырнул и исчез. Соня вдруг подумала, что это не очень хорошая идея – вот так нырнуть на дно. После пива, после всех разговоров…
– Фух… держите пакет! – Илья появился из воды, отфыркиваясь. – Легкий что-то.
– Да это не наш пакет. – Влад принял из рук Ильи темный пластиковый мешок, в котором что-то тарахтело. – Наш светлый, а это черный и большой. Что там?
Он положил пакет на землю и разрезал. Они разом отпрянули, а Соня вскрикнула.
Куски синего в ромашку платья, перемешанные с белыми костями. Череп и остатки светлых волос.
Лиза все-таки вернулась домой.
– Предварительная причина смерти – удар в левую височную кость тупым тяжелым предметом. – Женщина-эксперт повернула череп, демонстрируя вмятину и сеть трещин. – Убийца правша, по-видимому. И перед смертью ее избивали, сломана нижняя челюсть и скула, левая глазничная кость тоже треснула, следов заживления нет, то есть убили ее одновременно с нанесением этих повреждений. Остальное смогу выявить после более детального осмотра, нужно собрать останки воедино.
– Как долго останки пробыли в воде? – Усталый молодой мужик, приехавший во главе оперативной группы, с сомнением смотрел на груду костей. – Вы уверены, что она не пролежала в этом пакете с момента исчезновения?
– Абсолютно уверена. – Эксперт кивнула помощнику, и тот принялся разворачивать большой мешок. – Скелетированные останки попали в воду не ранее недели назад, об этом свидетельствует как содержимое пакета, в котором нет остатков тканей, которые непременно были бы здесь, несмотря на давность, потому что пакет герметичный, так и сам размер и состояние пакета. В него не поместилось бы тело, только кости. Ну и сохранность платья, в воде от него за столько лет ничего бы не осталось. Так же и состояние самих останков. Если бы они все эти годы пролежали в воде, выглядели бы по-другому. И пакет – посмотрите, он современный, к тому же не успел даже слегка тиной зарасти. Нет, Денис Петрович, останки сбросили в этот водоем примерно неделю назад, не раньше.
– Точно, пакет как новый. – Полицейский повернул голову к Соне, которая застыла в ужасе, глядя на череп. – Вы уверены, что это останки вашей сестры, пропавшей без вести двадцать лет назад?
– Это… ее платье. Она в тот день была в нем. Лиза любила его… понимаете, она иногда привязывалась к вещам, и в то лето постоянно требовала именно это платье, мама купила их несколько, потому что Лиза…
– То есть где-то есть и целое такое же платье? – Эксперт заинтересованно смотрит на Соню. – И они были идентичны?
– Да, одной фабрики. Когда мама поняла, что Лиза хочет носить только это платье, она купила их не то семь, не то восемь штук, чтоб было легче со стиркой.
– И где сейчас все эти наряды?
– На чердаке.
Соня так и не рискнула выбросить вещи Лизы. Она просто собрала их в большой чемодан и оставила на чердаке. Сама над собой смеялась, и все равно в глубине души понимала: раз тела не нашли, то, возможно, Лиза еще жива. Но теперь надежды нет.
– Вы не могли бы дать мне эти платья? Я сравню ткань с найденной вместе с останками.
– Конечно. Сейчас принесу. – Соня кивнула. – Они на чердаке, в чемодане, вместе с другими вещами Лизы. Я поднимусь туда, и…
– Я помогу.
Полицейский оторвался от созерцания останков и подошел к Соне. Он возвышается над ней, и его глаза, большие и зеленые, смотрели на нее с холодным интересом. Соня вдруг подумала, что так, пожалуй, смотрел на своих подопытных доктор Менгеле.
– Да, конечно.
Они вместе пошли к дому, и Соне казалось, что она попала в какой-то дурной сон, приземлилась посреди своего худшего кошмара. Пока она находилась в доме или сидела на берегу озера, Лиза уже была там. Все это время она была там.
– Где вы находились неделю назад?
Ну, конечно, он должен это спросить.
– Не помню… – Соня вздохнула. – Дома была, в Александровске. А где конкретно, нужно вспомнить. Но сюда я не приезжала почти месяц, у охраны есть журнал, они записывают все въезжающие и выезжающие машины, так что вы можете взять их записи.
– Конечно.
Соня ступила на лестницу, ведущую на чердак, и начала подниматься по ней. Она не была здесь очень давно, уже и не помнила, когда поднималась сюда, на чердаке лежали вещи матери и Лизы, и бабушкины платья, и костюмы отца и деда, и старое зеркало. Книги и рукописи деда и отца забрали люди с кафедры, за что Соня была им весьма благодарна, а вот вещи…
– Пыльно как.
– Прошу прощения. – Соня почувствовала, как пыль немедленно покрыла ее с ног до головы. – Я лет десять, а то и больше, сюда не заглядывала. Вот чемодан с вещами Лизы, можете сами открыть.
Она понимала, что он пошел с ней, чтобы проконтролировать процесс. Ну вот и пусть теперь контролирует, если такой недоверчивый. Вот он, чемодан, вперед.
– А это…
– Это тетради Лизы. И ее альбомы, она много рисовала.
Полицейский открыл верхнюю тетрадь – она вся была исписана какими-то формулами и расчетами.
– Что это?
– Это Лиза решала. Она любила решать уравнения, все дедушкины задачники перерешала.
– Но она же была не в себе!
– Что значит – не в себе? – Соня ощетинилась. – У Лизы был аутизм. Это значит, что она не могла контактировать с внешним миром. Но голова у нее работала – будь здоров! Дедушка говорил, что Лиза – гений. Он часто брал ее тетради в институт, чтобы показать студентам варианты решений. Лиза одну и ту же задачу могла решить по-разному.
– То есть? А вы?
– А я – бездарность, бог выдал мне голову, но забыл положить туда мозги.
– Это кто вам такое сказал?
– Это было единогласное решение моей семьи – прожженных технарей. Моя филологическая голова повергала их в уныние, потому что из всей математической премудрости я осилила лишь арифметику в младших классах. Строго говоря, большего мне ни разу в жизни не понадобилось, но моя семья пребывала в шоке от моей тупости. А Лиза все это решала. Вот платья, берите.
– Я возьму эту тетрадь? И альбомы тоже. Я верну, обещаю.
– Берите, если нужно. – Соня вздохнула. – Я просто думала, что раз тогда тело не нашли…
– Вы надеялись, что она до сих пор жива?
– Да. Нет, я понимала, что вряд ли… но все равно надеялась.
Полицейский посмотрел на Соню и отвернулся. Он много видел такого – скорбящие родственники, цепляющиеся за любую надежду, что растерзанное тело, найденное полицией, – не их горе, это кто-то другой лежит мертвым, другая мать станет плакать, не они. Но эта женщина ждала двадцать лет, и когда рухнула последняя надежда, приняла это. Двадцать лет – большой срок, можно и забыть. Но эти платья хранились здесь, потому что надежда теплилась.
– У вас есть последние фотографии вашей сестры?
– Да, идемте в дом.
После горячего пыльного чердака воздух снаружи показался им необыкновенно чистым и прохладным. Они спустились по лестнице, наслаждаясь свежим ветерком, и прошли в дом. Соня достала семейные альбомы и