принялась листать. Вот они, фотографии, сделанные в тот день, что пропала сестра. И фотография Лизы в этом ее синем платье в ромашках.
– В тот день мы пришли к Андриевским. Была годовщина со дня смерти Зиновия Яновича, и они пригласили соседей его помянуть.
Полицейский с удивлением смотрит на фотографию. Он уже сделал запрос в архив, чтобы достали старое нераскрытое дело, но еще не видел его. И теперь уставился на фото Лизы с нескрываемым недоумением.
– Она была…
– Невероятно красивой девочкой, я знаю. – Соня вздохнула. – Вы… вас ведь Денис Петрович зовут, да? Так вот, все, кто ее видел впервые, примерно так реагировали, как вы.
– И вы так просто отпускали ее гулять? Ну, родители ваши?
– Нет, не просто. В городе она никуда не выходила одна – но Лиза и не стремилась. А здесь, в Научном городке, было безопасно – ни машин, летающих по улицам, ни чужаков. И она рвалась гулять, удержать ее становилось все сложнее, даже маме. Когда Лиза не получала того, чего хотела, она становилась агрессивной.
– Что это значит?
– Ну… она могла ударить. Очень сильно, при этом хватала разные предметы. Пока доставалось только мне, это терпели, но когда Лиза подросла, стало доставаться и маме.
– Что значит – терпели?!
– Ну то есть я не имела никакой практической ценности. Важна была только Лиза, ее интересы и ее благо, понимаете? А я – нет. Вот еще фотографии, но эти, что у вас – самые последние.
– Я возьму их, ладно? Потом верну обязательно, но сейчас они нужны мне для работы. – Денис Петрович с сожалением смотрит на расстроенное лицо Сони. – Скажите, а кто еще может помочь мне собрать информацию о произошедшем тогда? Ваши друзья были тогда в Научном городке?
– Конечно. – Соня согласно кивнула. – Но Владику было всего десять лет, он вообще не помнит тот день, а остальные жили именно в Научном городке, и остаток дня мы провели вместе. Я пришла домой в седьмом часу, мама уже искала Лизу. Потом все ее искали, когда стемнело – с фонарями, приехала милиция, собаки привели к реке, а дальше след оборвался, и решили в итоге, что Лиза упала в воду, захлебнулась, и тело унесло течением.
– А ваша сестра умела плавать?
– Не знаю.
– То есть как?
– Ну вот так. – Соня вздохнула. – Люди с аутизмом часто обладают самыми разнообразными способностями. У большинства из них фотографическая память, они могут запоминать большой объем информации, анализировать – но совершенно не умеют контактировать с внешним миром. Только посредством таких вот рисунков. Ну, у кого легкая форма, те немного говорят. Так что я не знаю, умела ли плавать Лиза. Мы с ней не были близкими людьми, если такое вообще можно сказать о человеке с аутизмом. У Анжелки надо спросить, она ее понимала гораздо лучше, чем я. Но когда пропала Лиза, мне кажется, ее никто не опрашивал.
– Кто такая Анжелка?
– Моя приятельница. – Соня вспомнила злой Анжелкин прищур и мысленно ухмыльнулась – Денису Петровичу придется попотеть, пытаясь пообщаться с ее подругой. – Она все время проводила с Лизой, они дружили, что бы это ни значило. Ну, еще, может, мама что-то тете Лене говорила. Это наша соседка, доктор Оржеховская, мать Владика, их дача через забор. Но я никогда не видела, чтобы Лиза купалась в водоеме.
– Понятно. – Денис Петрович что-то записал в блокноте. – Софья Николаевна, как вы думаете, откуда этот пакет появился в вашем водоеме?
– Видимо, его туда бросил убийца. Или тот, кто знал, где находится тело, это может быть либо свидетель убийства, либо тот, кто случайно наткнулся на труп и все эти годы знал, где он находится, но не говорил.
– Почему бы не сказать?
– Я не знаю. – Соня с сожалением посмотрела на беседку, где сидели ее гости. – Люди иногда ведут себя очень странно. И я не знаю, что тогда случилось, Денис Петрович. Я подозревала, конечно, что Лизы нет в живых, она ведь могла забрести на болото и утонуть, или еще что-то такое, но я представить себе не могу, кто мог ее убить, а главное – зачем.
– У вашей сестры были с собой ценности, украшения?
Соня застыла, машинально схватившись за медальон у себя на шее. Конечно же. В пакете есть кости, остатки платья, но нет медальона.
– Софья Николаевна, вы что-то вспомнили?
– Да. Вот, видите?
Она взяла у него из рук верхнюю фотографию, на которой Лиза была снята крупным планом – лицо, совершенное, как у Снежной королевы, длинная шея, а на ней медальон.
– Кулон. – Полицейский тронул украшение на шее Сони. – Это он?
– Нет. – Соня прикрыла его ладонью, потом опустила руки, позволив полицейскому рассмотреть украшение. – Это подарок дедушки. Профессор Шумилов был ученым с мировым именем. Кроме этого, у него была масса разнообразных талантов, он умел делать все на свете. И эти медальоны он отлил для нас сам, украсив драгоценными камнями и выгравировав наши знаки зодиака. У Лизы был Овен. Я нарисую картинку, сам медальон был точно такой, как у меня.
– Серебро? Не очень ценный металл.
– Много вы понимаете. – Соня фыркнула. – Это платина, а камни – бриллианты, изумруды, сапфиры и рубины.
– Ого!
– Да. Лиза носила его точно так же, как и я, постоянно. Только у нее камни бриллианты и сапфиры, у меня больше разновидностей, но и рисунок другой. Он пропал вместе с ней, и сейчас в пакете его нет, или я не видела.
Остаток пути они проделали молча.
Эксперты увезли останки, водолазы собирали снаряжение – под шумок они вытащили и пакет с утонувшей выпивкой. Двое полицейских собирали бумаги – закончили опрос свидетелей.
– Ну что, едем?
Невысокий коренастый полицейский, приехавший вместе с Денисом Петровичем, закрыл папку с бумагами и удовлетворенно хмыкнул – компания интеллигентная, люди все значительные, все произошло двадцать лет назад, тогда оказалось висяком, чего уж сейчас ждать. Но отчет писать придется, все бумаги составлены как полагается. Одно утешает – его угостили шашлыком и пивом.
– Едем, Витя. Вот, Софья Николаевна, моя визитка. Если что-то вспомните – звоните в любое время.
Соня взяла визитку – Реутов Денис Петрович, телефоны… Ну что она еще может вспомнить? Она много лет вспоминала, но так и не вспомнила. Она никогда не знала, что произошло с Лизой.
– Хорошо.
Она пошла в беседку, на ходу пытаясь понять, как ей сейчас себя вести, но так и не поняла. Она была озадачена, удивлена и расстроена. И все.
«Может, я и правда бесчувственная? – Соня посмотрела на озеро, потемневшее от вечерних сумерек. – Ну, не ощущаю я ни горя, ни утраты. И никогда не ощущала. Я не любила ни Лизу, ни мать, ни отца. Никого из них не любила, потому что они не любили меня. Я никогда не ощущала их любви, только долг там, где есть место долгу – накормить и одеть-обуть, дать образование, но на этом все. И когда их не стало, я не горевала по ним, потому что знала, что они были мне чужими, как и я им. Это ненормально, и тем не менее пора это признать».
– Соня…
Маша ступила ей навстречу. Соня поняла, что нужно изобразить скорбь, но она не любит и не хочет притворяться. Да, ужасно, в общем, но никакой скорби. Просто констатация факта. А вот то, что убийца шастал здесь, и то, что страшный пакет лежал в ее озере, где теперь не факт, что можно будет купаться, Соню опечалило.
– Ничего, Маш. Со мной все нормально.
Они молча смотрели друг на друга. Сегодняшний вечер сплотил их, они вдруг стали очень близки именно потому, что боль, которая таилась в их душах много лет, выплеснулась, и утешение, дружеское участие исцелили раны. Не полностью, конечно. Есть раны, которые нанести гораздо легче, чем залечить.
– Давайте включим лампу. – Соня опустила на стены беседки антимоскитную сетку и зажгла керосиновую лампу, висящую под потолком. – Темно уже…
Они молча расселись, Илья снова разлил напитки. Они молчали, не зная, что сказать – ни Соне, ни друг другу. Конечно, все помнили Лизу, но никому из них ее исчезновение не причинило горя. Просто как факт – да, взволновало и расстроило, но для скорби у них тогда не было причин, как нет их и сейчас.
– Тут что важно, ребята. – Маша обвела всех взглядом. – Лизу кто-то убил, и все это ужасно.
– Маш, обязательную часть можно пропустить, к чему эти книксены. – Соня отпила из стакана сока и откинулась в кресле. – Вы не знали ее, я тоже толком не знала. И – да, я не плакала по ней тогда, не стану и сейчас, у меня есть на то свои причины. Но тот, кто убил ее, должен за это заплатить. Дело не в моем горе, а в справедливости.
– Да. – Маша вздохнула. – Мы все в курсе, что твоя маман, прости, господи, ее безумную душу, проделывала с тобой под флагом болезни Лизы.
– Знаете?!
– Соня, это иногда обсуждалось в наших семьях. – Илья дотронулся до ее плеча. – Конечно, мы знали. Просто тебе не говорили. Мы думали, тебе будет неприятно, что мы знаем. Но наши родители и бабушки-дедушки были не просто обывателями. Это были ученые, многие – с мировыми именами. И мой дед, профессор Миронов, консультировал твою мать по поводу Лизы. Ты разве не знала?
– Нет… – Соня беспомощно смотрела на друзей. – Понимаете, они это, наверное, обсуждали, но я всегда старалась просто не слышать, что они говорят, потому что все разговоры, если не о науке, были о Лизе. Лиза то, Лиза се, а давайте еще вот это попробуем, а за границей есть методики… ну и в таком же духе. Я просто научилась отсекать себя от этих разговоров.
– Понятно. – Илья вздохнул. – Но я продолжу. Мой дед консультировал твою мать по поводу болезни Лизы. Он был известный психиатр, к нему многие обращались, он разработал методику лечения шизофрении… ладно, это не важно. Так вот, я запомнил один разговор. У нас в семье было правило: все, что говорится в доме, особенно о пациентах деда, там же и остается. Как-то раз у вас в доме отмечали день рождения твоей бабушки. И нас пригласили. Ты там тоже была, и Лиза, и твои родители, конечно. Придя домой, дедушка сказал следующее: да, Лиза больна, и болезнь ее неизлечима. Но хуже другое – Наташа тоже больна, ее болезнь как раз можно лечить, и с успехом, но ни она сама, ни ее семья этого делать не станут. Им такое клеймо ни к чему. И все бы ничего, если бы эта женщина не издевалась над Соней. Она открыто калечит девочку, и все спокойно за этим наблюдают. Тогда бабушка сказала: поговори об этом с Иваном Николаевичем, он умный человек, должен понять. На что дед ответил: Иван Николаевич скорее даст снять с себя скальп, чем признает, что у него психически больная невестка. Я как-то намекнул ему, что Наташе, дескать, надо бы полечить нервы – он посмотрел на меня как на врага. Такой вот был разговор, Соня. Я это отлично запомнил, так что у твоей матери был психиатрический диагноз, подтвержденный самим профессором Мироновым. Неофициальный, но дедушка никогда не ошибался в таких делах.