В любом случае оставаться там он не собирался. Обернув поплотнее бинты вокруг гноящихся ран, чтобы хоть как-то удержать в теле свои органы, Энтони улетел из Англии обратно на Гаити, потому что он верил в то, что старая знахарка сможет помочь ему и избавит его гниющее тело от проклятия, разъедающего его плоть
Правда он не совсем понимал, как и чем она сможет ему помочь. Он ожидал, что, возможно, она свяжет для него новую плоть и заменит ею то, что теперь высыхало на его костях. Краем уха он слышал, что предлагали с ним сделать британские врачи. Они хотели его порезать. Они хотели отсечь пораженные ткани от живых, срезая с него мясо фунт за фунтом, и резать до тех пор, пока болезнь не отступит, ну или же его плоть просто не закончится. Чего-чего, а уж позволять им это с собой сотворить, Энтони не был намерен ни в коем случае! Если ему суждено умереть, то это произойдет на его родине, соблюдая обычаи и традиции, по которым жили его предки. Итак, он вернулся на Гаити в поисках Мамы Луанды.
Колдовством Мама Луанда никогда не занималась. Она занималась медициной, давно забытыми способами лечения, которые ее народ привез из Африки. Она не вызывала демонов, не превращала людей в зомби, не накладывала заклинаний и проклятий. Она была целительницей. По крайней мере, она так всем говорила. Но ходили слухи о людях, которые перешли ей дорогу, и в итоге пораженных болезнями или превращенных в живые трупы, а кого-то даже заживо съели крысы. Она открещивалась от этих обвинений, списывая их на обычные суеверия. Точно так же она отмахнулась от вопросов касательно своего феноменального долголетия, приписав это генетике и здоровому питанию. Поговаривали, что ей больше ста лет, и она сама казалась живым доказательством того, что зомби все-таки существуют. Мама Луанда ужасала саму себя, ибо в ней не было ничего красивого.
Ее толстые растрепанные дреды корчились вокруг ее головы, как гнездо раздутых черных угрей. Ее опухшие губы были высохшие и потрескавшиеся, скрывая за собой маленькие желтые игольчатые зубы. Ее дыхание напоминало запах только что эксгумированного трупа. Ее высокие скулы, несомненно когда-то придававшие ее чертам царственный вид, теперь выглядели словно двойные лезвия топора или какое-то доисторическое оружие, настолько они были обтянуты ссохшейся кожей. Ее единственный здоровый глаз казался нервным, возбужденным и беспрерывно метался в хаотичном движении, возможно, в попытке компенсировать пустую глазницу на месте ее правого глаза. Выглядело так, словно кто-то вырезал его прямо из ее черепа с помощью какого-то острого предмета, прихватив заодно ее веко и оставив только черный немигающий кратер.
Глядя на нее, Энтони вспоминал когда-то давно прочитанную книгу о бароне Жиле де Рэ, печально известной Синей Бороде, который убивал, насиловал и калечил детей крестьян и селян в деревне, окружающей его замок. "Черепоебля" был одним из его любимейших способов одновременно изнасиловать и убить свою жертву, и походу кто-то сотворил нечто подобное и с Мамой Луандой. Выглядело так, словно кто-то трахнул ее в череп, но она каким-то непостижимым образом не умерла, а напротив, дожила до того, чтобы рассказать эту историю своим потомкам. Хотя Энтони очень сильно сомневался в том, что даже такой больной на всю голову уебок, как Синяя Борода, смог бы возбудиться, глядя на это ужасное, словно попавшее под поезд, лицо.
С нарастающим отчаянием Энтони осознал, что в старой хижине, куда ни глянь, не было места, свободного от того или иного гротеска. Полуразрушенная лачуга была загромождена от пола до потолка различными черепами и костями, а также замаринованными внутренностями и конечностями животных, а некоторые из них, по всем признакам, вполне могли принадлежать людям. Пауки, змеи и ящерицы беспрерывно метались по хибаре от одной тени к другой. А побитое жизнью лицо старой знахарки было настолько отвратительным, что от ее вида даже лук бы заплакал. Но что говорить, в данный момент сам Энтони был отличным дополнением к происходящему вокруг безумию.
Он закрыл глаза и попытался избавиться от ощущения, как личинки ползают по его телу, поедая гнилостную плоть. Он пытался мечтать о пляжах с белым песком, в котором с легкостью утопают пальцы ног, а синий океан прохладный и настолько чистый, и можно пересчитать всех рыбок, что плавают у берега. Он попытался вспомнить кокосовые пальмы и то, как в детстве забирался на них, чтобы срывать плоды и бросать их вниз другим голодным детям. Он попытался представить, как гоняется за ящерицами, что сотнями заполонили пляжи, как ловит их и раскладывает по банкам, чтобы после продать их туристам. Он отчаянно пытался вспомнить вкус материнского супа из козьего и бычьего хвостов, обильно приправленных карри, и запах кексов из кукурузного хлеба. И все же невообразимая вонь от его собственного разлагающегося тела, кишащего личинками, продолжала беспрерывно будоражить его разум.
Врачи назвали это Некротическим Фасциитом. Возбудителем этой заразы была бактерия Streptococcus Pyogenesvirus, что также вызывала и обычную гнойную ангину, но в редких случаях распространялась намного дальше. Заражение, вызванное этими бактериями, приводит к тому, что ваша иммунная система сходит с ума и прекращает кровоснабжение любой инфицированной ткани, что приводит к ее отмиранию и, в конечном итоге, к гниению. В прессе эту болячку окрестили как "бактерия, поедающая плоть", и не было никакого способа вылечить ее, кроме как удалить зараженные ткани, либо отрезав их, как предлагали британские хирурги, либо способ Мамы Луанды - с использованием личинок, что разъедали мертвую плоть, оставляя только незараженные ткани.
Энтони больше не был уверен, какое из решений было более ужасным, но у него уже больше не было выбора. Теперь ему просто нужно было верить.
Ванна наполнялась. Личинки теперь покрывали разлагающееся тело Энтони с головы до пят. В данный момент его организм представлял собой развалины гниющей плоти и зияющих дыр, в которых личинки уже активно поедали некротическую ткань. Их бледные раздутые тела извивались огромной кишащей массой, ползая по его умирающему телу, жадно поглощая его плоть, проникая сквозь мышцы и жир в органы, что уже также были инфицированы и начали гнить. Болезнь продолжала распространяться по его телу.
- ...больша личинок... нужна больша личинок!
Энтони показалось, что Мама Луанда впервые в жизни запаниковала. Лечение не работало. Болезнь распространялась чрезвычайно быстро, личинки просто не успевали поглощать зараженную плоть. Ее лоб нахмурился, а густые и пушистые брови изогнулись, словно линия на ЭГК, над ее беспокойным левым глазом и адским кратером, в котором должен был находиться правый. В этой яме скользили и утопали мрачные тени, когда свет от множества свечей, разбросанных по комнате, падал в нее. Капля пота скатилась по ее лбу и упала в эту жуткую пустоту, а вскоре вслед за ней последовала еще одна.
Мама Луанда начала петь какое-то островное заклятие на причудливом гортанном диалекте, которого Энтони никогда раньше не слышал. Она закрыла здоровый глаз, и искра голубого пламени, казалось, загорелась глубоко в дыре на другой половине ее лица. Пение хлынуло из нее потоком бессмысленных слогов. Эти бессмысленные слова, казалось, имели значение для всего остального в комнате, кроме самого Энтони, потому как даже воздух в комнате, казалось, замер. Свечи потускнели, и тьма хлынула в помещение из ниоткуда и задушила комнату мрачными сумерками. Хитиновый шум эхом разносился из каждого темного угла вместе с животными писками и визгами, когда грызуны и прочие ночные падальщики столпились среди теней, образуя невидимую публику. Но больше всего тревожило то, что личиночную ванну, в которой лежал Энтони, внезапно наполнила необъяснимая энергия. Гора извивающихся паразитов неожиданно оживилась и начала пожирать его тело с усиленной энергией. Энтони почувствовал, как их голодные рты лихорадочно тянутся к его плоти, в то время как пение Мамы Луанды наполнило комнату бормотанием бессвязных молитв и проклятий.
Он чувствовал, как они работают над ним... а точнее в нем! Он чувствовал, как их мягкие извивающиеся тела ползают по его кишечнику. Он чувствовал их в грудной полости, окружающей его сердце и легкие, в животе, в горле. Он попытался закричать, но было уже поздно. Они съели его голосовой аппарат. Энтони подумалось, что он чувствует, как крошечные твари разъедают костный мозг в его костях. Но он знал, что болезнь не распространилась так глубоко. Он хотел сказать Маме Луанде, что теперь она может остановиться. Он хотел сказать ей, что болезнь ушла, личинки сделали свое дело, но когда он вслушался в ее пение и наконец-то смог разобрать слова, то понял, что совершил серьезную ошибку. Она завывала не на каком-то иностранном или незнакомом языке. Она пела по-английски, и произносила то же самое, что и все время до этого.
- Больша личинок, нужна больша, нужна больша, нужна больша!!!
Пот заливал ее лицо, заполняя пустую глазницу, пока не хлынул рекой по щеке, словно поток слез. Ее большие деформированные губы дрожали, как будто она задыхалась от горя, периодически растягиваясь в безумной улыбке. Она продолжала погружать руки во внутренности мертвой свиньи и извлекать из ее гнилых потрохов все больше и больше личинок, бросая их в ванну к Энтони. Казалось, что им нет конца.
- Больша нужна больша, больша личинок, нужна больша, нужна больша!!!
Эта женщина явно сошла с ума, съехала с катушек начисто. Возможно, когда-то она и была великой целительницей, но теперь она превратилась в обычную, без умолку разглагольствующую, сумасшедшую старую бабку. В глубине души Энтони прекрасно это понимал, но не мог позволить себе поверить в это, особенно в нынешней безысходной ситуации. Он был вынужден ей верить. Мама Луанда всегда все знала лучше всех. Она позаботится о нем. Она всегда заботилась о его соплеменниках, сколько он себя помнил. Он только появился на свет, а Мама Луанда уже давным-давно жила в деревне и вовсю лечила людей. И они всегда верили в нее.