Уинстена с Уигельмом ловко и умело отодвинули. Они сохраняли былые полномочия — Уинстен в епархии, Уигельм в Куме, — однако почти лишились общего влияния. Гарульф оправился от ран, но та битва с викингами стоила ему доброго имени, и он утратил доверие. Гита уже давно стала, по сути, приживалкой, так что Рагна властвовала безраздельно.
Как ни жаль, Уинстен ничего не мог с этим поделать.
Он бодрствовал, не испытывая ни малейших позывов ко сну. Неразрешимые на первый взгляд задачи, над которыми он ломал голову, прогоняли даже намеки на дремоту. Время от времени он делал несколько глотков вина, но не слишком-то в этом усердствовал, и подбрасывал в огонь хворост — ровно столько, чтобы костер продолжал гореть.
Когда он решил, что время пришло, то разбудил Дегберта и Дренга.
Бриндл зарычал среди ночи, и Эдгар приподнял голову, толком не проснувшись. В рычании, которое он спросонья воспринимал довольно смутно, звучало предупреждение: поблизости кто-то ходит, но этот кто-то — не чужак, а знакомый. Сообразив, что от него ничего не требуется, Эдгар снова заснул.
Спустя некоторое время пес залаял. На сей раз все было иначе. В настойчивом, испуганном лае ясно слышалось: «Проснись скорее, хозяин, мне очень страшно».
Эдгар уловил запах гари.
В его доме всегда попахивало дымком, как повсюду в Англии, но сейчас запах был другой — резкий, плотный, слегка едкий. В первый же миг бодрствования мелькнула мысль о смоле, а затем Эдгар осознал, что стряслось что-то очень и очень скверное, и вскочил, полный дурных предчувствий.
Он распахнул дверь — и пошатнулся, будто от удара. В ночи жарко пылал плавучий мост, источая тот самый запах. Языки пламени лизали древесину сразу в дюжине мест, на поверхности воды мельтешили в безумной пляске их отражения.
Мост горел, и спасения не предвиделось.
Как был, босиком, он побежал к берегу, позабыв, что на дворе зима. За те мгновения, которые потребовались, чтобы добраться до кромки воды, огонь разгорелся пуще прежнего. Все равно надо что-то делать!.. Вокруг полным-полно воды. Эдгар ступил в реку, зачерпнул ладонями воду и плеснул на горящие бревна.
Разумеется, это было бесполезно. На миг-другой он поддался приступу страха и отчаяния, потом заставил себя успокоиться, глубоко вдохнул и огляделся. Все дома в деревне словно купались в оранжево-красных отблесках, но никто из жителей, похоже, не проснулся.
— Помогите! — крикнул Эдгар, срывая голос. — Сюда, скорее! Пожар! Пожар!
Он бросился в таверну и забарабанил в дверь. Мгновение спустя открыла Блод — глаза навыкате, темные волосы всклокочены.
— Неси ведра и горшки! — крикнул Эдгар. — Живее!
Блод, не проронив ни слова, с завидным спокойствием пошарила за дверью и протянула ему деревянное ведро.
Эдгар метнулся обратно к реке и принялся заливать пламя из ведра. Вскоре к нему присоединилась Блод, а также жены Дренга — Этель с большим глиняным кувшином и Лив с увесистым железным котлом.
Этого было мало. Пламя распространялось быстрее, чем его успевали тушить.
Появились другие жители деревни: Беббе, Букка, Сердик и Эбба, Хадвин и Эльфбург, Регенбальд. Все собирались впопыхах и примчались на берег с пустыми руками.
— Тащите горшки, олухи! — напустился на них Эдгар, вне себя от переполнявших его чувств. — Горшки!
Люди догадались, что без емкостей для воды они мало чем могут помочь, и разбежались по домам за подходящим снаряжением.
Между тем пожар быстро разрастался. Смолой больше не пахло, но огонь охватил все плоскодонки, и даже кое-где загорелись дубовые балки.
Из монастыря выскочил Олдред с остальными монахами, все несли горшки, кувшины и бочонки.
— Идите вон туда! — прокричал Эдгар и для верности махнул рукой.
Олдред послушался, и монахи стали поливать мост с другой стороны.
Очень быстро собралась вся деревня. Те немногие, кто умел плавать, переплыли холодную реку и попробовали справиться с пламенем на дальнем конце моста. Но Эдгар видел, хоть и отказывался это признавать, что битва складывается скверно, а исход предрешен.
Прибыла настоятельница Агата вместе с двумя другими монахинями, пригнавшими крошечную монастырскую лодку.
Лив, старшая жена Дренга, похоже, не успела толком протрезветь от выпитого вечером эля. Она кое-как выбралась из реки и пошатнулась от изнеможения. Еще не хватало, чтобы она упала в огонь! Эдгар сделал шаг в ее сторону. Лив опустилась на колени в прибрежную грязь, качнулась вбок… В следующий миг ее волосы ярко запылали.
Она закричала от боли, вскочила и слепо побежала неведомо куда, удаляясь от воды, которая могла ее спасти. Этель устремилась за нею, но Эдгар оказался быстрее. Он бросил ведро, одним прыжком догнал Лив — и увидел, что она сильно обгорела: кожа ее лица почернела и потрескалась. Он уложил женщину на землю. Нести ее обратно к реке было некогда, она умрет раньше, чем очутится в воде. Эдгар стянул с себя рубаху и обернул голову Лив, мгновенно потушив пламя.
Подошла настоятельница Агата, наклонилась и осторожно приподняла рубаху Эдгара над лицом Лив. К полотну пристали волосы и обожженная кожа. Настоятельница притронулась к груди Лив, пытаясь различить сердцебиение, и печально покачала головой.
Этель разрыдалась.
Эдгар услышал громкий скрип, похожий на стон великана, а следом раздался оглушительный плеск. Он обернулся и увидел, что дальний конец моста обрушился в реку.
На берегу, сразу за мостом, в свете пламени виднелось что-то странное, почти неуместное. Эдгар бросился туда, наплевав на то, что разгуливает среди людей совершенно голым. На берегу валялась наполовину сгоревшая тряпка. Он понюхал ее и убедился, что тряпка пропитана смолой.
Пламя угасало, и в его отблесках Эдгар разглядел своих братьев, Эрмана и Эдбальда, спешащих по берегу вместе с Квенбург, которая одной рукой прижимала к груди полуторагодовалого Беорна, а другой тащила за собой четырехлетнюю Уинни. Теперь точно вся деревня в сборе.
Он показал тряпку Олдреду:
— Посмотри-ка.
Сначала Олдред не понял:
— Что это?
— Эту тряпку пропитали смолой и подожгли. Очевидно, она свалилась в воду, поэтому сгорела не полностью.
— Хочешь сказать, она висела на мосту?
— Как по-твоему, отчего загорелся мост? — Другие жители деревни стали собираться вокруг Эдгара и настороженно прислушиваться. — Грозы не было, молнии не били. Дом может загореться от искры из очага, но с какой стати гореть мосту посреди зимы?
Только теперь он ощутил холод и зябко поежился.
— Значит, нарочно все устроили, — проговорил Олдред.
— Когда я заметил пламя, мост горел в дюжине разных мест. Случайный пожар начинается в одном месте. Это был поджог.
— Но кто это сделал?
Стоявший рядом Букка не замедлил с ответом:
— Точно Дренг. Он ненавидит мост.
Сам Букка, наоборот, всячески расхваливал мост, приносивший ему изрядную прибыль.
Толстуха Беббе покачала головой:
— Если это был Дренг, он погубил свою жену.
Монахи дружно перекрестились, старый Татвин сказал:
— Да примет Господь ее душу.
— Дренг в Ширинге, — возразил Олдред. — Он не мог ничего поджечь.
— А кто тогда? — спросил Эдгар.
Ему не ответили.
Эдгар оглядел догорающий мост, прикидывая причиненный ущерб. Дальний конец утонул. На ближнем конце еще тлели угли, остатки настила неумолимо клонились к воде.
Чинить бессмысленно. Тут просто нечего чинить.
Блод подала ему накидку. Лишь мгновение спустя он понял, что это его собственная накидка. Должно быть, рабыня сходила к нему домой за одеждой и не забыла прихватить башмаки.
Он завернулся в накидку, но замерз настолько, что никак не мог обуться. Блод встала перед ним на колени и помогла просунуть ноги в башмаки.
— Спасибо, — прошептал Эдгар.
Потом он заплакал.
31
Июнь 1002 г.
Рагна сидела верхом на лошади и с высоты холма смотрела на деревню Дренгс-Ферри. Разрушенный мост торчал подобием виселицы на рыночной площади. Почерневшие балки перекручены, многие переломаны, от дальнего торца не осталось ничего, кроме глубоко вкопанного устоя: ни плоскодонок, ни настила, опаленные балки неряшливой грудой валялись на берегу. На ближней стороне лодки уцелели, но их завалило обломками обгорелого дерева, и они смотрелись жалко и печально, как напоминание о давно минувшем славном прошлом.
Она сочувствовала Эдгару. Он столько говорил о своем мосте, когда они встречались в Оутенхэме и Ширинге, так расписывал трудности строительства, столько рассуждал о запасе прочности — ведь мост должен выдерживать груженые телеги — и так восторгался красотой хорошо подогнанных друг к другу дубовых досок. Он вложил душу в этот мост и теперь, должно быть, просто убит горем.
Никто не знал, кто устроил пожар, однако Рагна почти не сомневалась в имени виновника. Лишь епископ Уинстен по своей злобе мог сотворить такое, и лишь ему хватило бы ума избежать наказания.
Она надеялась повидать Эдгара, поговорить с ним о каменоломне, но не позаботилась выяснить заранее, здесь он или в Оутенхэме. Будет, конечно, жаль разминуться с ним, впрочем, сегодня она все-таки приехала в деревню совсем с другой целью.
Рагна легонько стукнула пятками по бокам Астрид и направила кобылу вниз по склону. За нею двинулись остальные: Уилвульф, горничная Агнес — Кэт осталась следить за детьми, — а также Берн Великан и шестеро других воинов.
Уилвульф коротал дни с Рагной, подчиняясь ее опеке, а ночи проводил с Карвен. Он явно был доволен тем, что в этом отношении ничуть не изменился после болезни. Рагна для него была своего рода пиршественным столом, за которым он мог выбирать любое блюдо, пренебрегая прочими. Он гладил ее тело, пока не отвлекался на более юное, и сильнее прежнего полагался на ее рассудительность в делах управления, но в целом вел себя так, словно она — не его жена, а одна из любимых лошадей.
За те дни, которые миновали после его телесного выздоровления, Рагна только укрепилась в ощущении, что ему грозит опасность: ее чутье настойчиво об этом предупреждало. Она приехала в Дренгс-Ферри, чтобы все поправить, ибо ей требовалась поддержка, которую она рассчитывала здесь найти.