Приор опасно приблизился к тому пределу, за которым должно было последовать обвинение Этельреда в пренебрежении королевским долгом по опеке вдов.
Этельред обратил взор на Уигельма.
— Это правда? — В его голосе прозвучала нотка гнева.
Ответил опять Уинстен:
— Дама Рагна искала уединения, чтобы оплакать супруга. Мы лишь обеспечили ей защиту.
— Чушь! — возмутилась Рагна. — Мою дверь запирали на засов снаружи! Я была пленницей.
— Дверь запирали для того, чтобы дети не убегали из дома и не могли заблудиться в лесу.
Объяснение прозвучало жалко. Неужто Этельред его примет?
Король не разочаровал:
— Запирать женщину — это не защита. — Рагна облегченно перевела дух, а Этельред продолжал: — Прежде чем утвердить тана Уигельма элдорменом, означенный тан Уигельм и епископ Уинстен должны поклясться в том, что впредь не станут покушаться на свободу дамы Рагны.
Похоже, не такой уж он и неразумный, вопреки своему прозвищу… Рагна позволила себе мысленно показать язык своим мучителям. Она останется свободной — хотя, как известно, нет клятвы, которую не попытались бы нарушить.
— А что с долиной Оутен? — Король нахмурился: — Я полагал, что эти владения достались даме Рагне по брачному договору.
— Так и есть, милорд, но мой брат Уилвульф не имел права отдавать ей эти земли, — ответил епископ.
Рагна так и вскинулась:
— Ты сам приезжал к нам заключать договор с моим отцом! А теперь смеешь отказываться от него?
Уинстен улыбнулся:
— Долина принадлежала моей семье с незапамятных времен.
— Ничего подобного, — изрек король.
Все уставились на него. Никто не ожидал такого вмешательства.
— Мой отец вручил долину в дар вашему деду.
Уинстен явно удивился:
— Это было давно, наверное, предания какие-то…
— Я сам был свидетелем! — перебил король. — И хорошо запомнил.
Удача неожиданно повернулась к Рагне.
— Мне было девять лет, когда состоялась эта сделка, так что насчет незапамятных времен ты преувеличил, милорд. Сейчас мне всего тридцать шесть.
Знать расхохоталась.
Уинстен растерялся, по всей видимости, так глубоко в историю своего рода он не залезал.
Этельред произнес твердо:
— Дама Рагна получит долину Оутен и весь доход от нее.
— Спасибо, милорд король! — поблагодарила Рагна. — А мое приданое?
— Вдова имеет право на возвращение своего приданого, так гласит закон. Сколько за тебя дали?
— Двадцать фунтов серебром.
— Значит, Уигельм должен Рагне двадцать фунтов серебром.
Тан заскрипел зубами от ярости, но смолчал.
Впрочем, Этельред еще не закончил:
— Заплати прямо сейчас, Уигельм. Принеси двадцать фунтов серебром.
— Боюсь, у меня столько нет.
— Выходит, ты не годишься в элдормены. Возможно, мне стоит передумать?
— Пойду проверю. — Уигельм спешно удалился.
— Что ж, — Этельред снова повернулся к Рагне, — осталось решить, как быть с тобой и с ребенком, которого ты носишь под сердцем.
— Позволь воззвать к твоей милости, милорд король. Прошу, не принимай это решение сегодня. — Так советовал Олдред, и Рагна сочла мнение приора разумным, но добавила к нему свое условие: — Я хочу поехать в монастырь на Острове прокаженных и родить ребенка под присмотром настоятельницы Агаты и других монахинь. Уеду завтра утром, если ты дашь свое согласие. А с решением о моем будущем молю дождаться рождения ребенка.
Она затаила дыхание.
Ее предсказуемо поддержал Олдред:
— Увы, милорд король, любое твое решение прямо сейчас может быть опровергнуто тяготами деторождения. Не приведи Господь, конечно, но ведь новорожденный может скончаться. А если он выживет, все будет зависеть от того, мальчик это или девочка. Или же, упаси Боже, родами опочиет его мать… Все во власти Провидения, а потому вернее всего дождаться исхода и решать уже тогда.
Этельреда не пришлось уговаривать. Более того, король всем своим видом показывал, что рад отложить непростое решение.
— Да будет так, — сказал он. — Мы заново обсудим участь овдовевшей дамы Рагны после рождения ее ребенка. Шериф Ден обеспечит ей безопасную дорогу в Дренгс-Ферри.
Рагна добилась всего, на что имела основания рассчитывать. Она сможет покинуть Ширинг утром, располагая достаточным количеством денег. В монастыре она обретет желанное прибежище и спасение. Можно будет возобновить отношения с Эдгаром и продумать дальнейшую жизнь.
От ее внимания отнюдь не ускользнуло то обстоятельство, что король никак не откликнулся на обвинения Олдреда против Уигельма с Уинстеном в похищении, а об изнасиловании никто и вовсе не упомянул. Она этого ожидала. Этельред не мог назначить Уигельма элдорменом и тут же осудить за изнасилование. Поэтому все притворились, будто обвинение не прозвучало. Рагна не возражала: другие решения короля принесли ей такое облегчение, что она не смела настаивать на большем.
Вернулся Уигельм в сопровождении Кнеббы, который нес маленький сундучок. Воин поставил свою ношу перед Этельредом.
— Открывай, — велел король.
В сундуке лежало несколько кожаных мешков с монетами.
Этельред указал на весы на столе сбоку:
— Начинайте взвешивать.
Вдруг Рагна ощутила резкую боль в животе и замерла. В этой боли было нечто знакомое. Она уже чувствовала ее раньше и знала, что все это значит.
Ребенок торопился появиться на свет.
Рагна назвала новорожденного Аленом. Она сознательно выбирала норманнское имя, потому что англосаксонское напоминало бы об отце малыша. Вдобавок это имя было схоже со словом «красивый» на языке бретонских кельтов[53].
Ален и вправду был красив. Каждый ребенок прекрасен для матери, но это был уже четвертый отпрыск Рагны, и она считала, что способна, хотя бы отчасти, судить беспристрастно. Младенец отличался здоровым цветом кожи, темные волосики сочетались с широко распахнутыми голубыми глазами, которые взирали на мир вокруг с искренним изумлением, как будто малыш дивился тому, в какое странное место он попал.
Когда был голоден, он заливался плачем, но быстро напивался материнским молоком и сразу засыпал, словно следуя некоему расписанию, которое он считал совершенно разумным. Рагна вспоминала, что Осберт, ее первенец, казался ей таким непредсказуемым и непонятным, и спрашивала себя, в самом ли деле все дети такие разные — или просто она с годами стала другой, научилась спокойствию и обрела уверенность?
Роды прошли не то чтобы гладко, но все же были чуть менее болезненными и утомительными, чем прежде, и за это она благодарила небеса. Словом, все было хорошо, и единственная неприятность, которую пока доставил Ален, заключалась в том, что он родился раньше положенного срока. Из-за этого Рагна не смогла уехать в Дренгс-Ферри. Впрочем, она намеревалась отбыть туда теперь, чтобы восстановить здоровье, и шериф Ден сообщил, что король Этельред согласился.
Кэт радовалась так, будто родила сама. Другие дети глядели на Алена с любопытством, к которому примешивалась толика возмущения, как если бы они сомневались, что в их семье нужен еще один ребенок.
Куда менее желанной была опека Гиты, матери Уинстена и Уигельма. Та так и норовила проникнуть в дом Рагны и поворковать над малышом. Рагна терпела, понимая, что не должна прогонять бабушку своего ребенка, пускай даже тот появился на свет как плод насилия.
Тем не менее ей становилось не по себе всякий раз, когда Гита брала Алена на руки. Почему-то казалось, что Гита пытается присвоить младенца, отнять его у матери.
— Самый маленький наш родич! — сказала Гита. — Такой миленький!
— Пора его кормить, — проговорила Рагна, и женщина с неохотой вернула младенца. Рагна приложила ребенка к груди, и младенец удовлетворенно зачмокал. Гита могла бы уйти из чувства приличия, однако этого не случилось: наоборот, старуха уселась и стала внимательно наблюдать, будто желая убедиться, что Рагна все делает правильно. Когда Ален на миг прервался, то отрыгнул немножко молока, и Гита, к изумлению Рагны, вытерла ему подбородок рукавом своего дорогого шерстяного платья. Похоже, этот порыв отражал искреннюю привязанность, но Рагна все равно не доверяла Гите.
Вскоре один из телохранителей Рагны заглянул в дверь и сказал:
— Госпожа, к тебе элдормен Уигельм.
Это был последний на свете человек, которого Рагна желала видеть. Однако стоило выяснить, что у него на уме на сей раз.
— Он может войти, но один, без сопровождения. А ты побудешь со мной, пока он не уйдет.
Гита все это слышала, и ее лицо посуровело.
В дом ввалился разобиженный Уигельм.
— Видишь, мама? — сказал он Гите. — Приходится препираться с охранником, прежде чем меня допустят к собственному сыну!
И уставился на обнаженную грудь Рагны.
— Неужто ты полагаешь, что я спятила настолько, что стала тебе доверять? — Рагна отняла было Алена от груди, но малыш еще не насытился и заплакал, так что пришлось кормить его дальше — и терпеть похотливый взгляд Уигельма.
— Я же элдормен!
— Ты насильник.
Гита неодобрительно фыркнула, как будто Рагна сказала что-то неприличное. «Ты бы лучше за своим сыночком присматривала», — со злостью подумала Рагна. А вообще забавно: Гита нисколько не осуждала сына за изнасилование, зато ей явно не нравилось, когда об этом говорили вслух.
Уигельм, казалось, был готов продолжать спор, но он заставил себя успокоиться и тяжело вздохнул:
— Я пришел сюда не ругаться.
— А зачем тогда?
Он взволнованно прошелся по тростнику на полу, сел, потом снова встал.
— Хочу поговорить о будущем, — неопределенно сказал он.
Что его угнетало? Рагна предполагала, что он просто не может разобраться в хитросплетениях королевских решений. Сам он был склонен к насилию и принуждению, а вот стремление Этельреда находить равновесие между противоборствующими сторонами было выше умственных способностей Уигельма. С другой стороны, почему бы не поговорить?