— Душа моего старого друга словно не хочет покидать храм, столь им любимый…
Молчание затягивалось, но вот долговязый молодой монах уточнил:
— Друг — это Эльфрик?
— Конечно! — отозвался Уинстен. — Прости, брат, не ведаю твоего имени.
— Я Эаппа, милорд епископ.
— Брат Эаппа, с нашим дражайшим архиепископом мы свели знакомство, еще когда он был епископом Рамсбери, недалеко от моего Ширинга. Я тогда был молод, и он взял меня, как говорится, под свое крыло. Я бесконечно благодарен ему за мудрость и наставничество.
В его словах не было и крупицы правды: Уинстен презирал Эльфрика, а архиепископ как будто отвечал взаимностью, — но монахи поверили. Уинстен часто удивлялся тому, насколько легко обмануть людей, особенно если ты занимаешь сравнительно высокое положение. А люди, настолько легковерные, заслуживают своей незавидной участи.
— Чему же он тебя учил? — спросил Эаппа.
Пришлось придумывать на ходу:
— Он говорил, что нужно больше слушать и меньше болтать, поскольку мы учимся, когда слушаем, а не когда треплем языком. — Этого с вас хватит, подумал Уинстен. — Скажите мне, братья, кого вы видите следующим архиепископом?
Ему ответил не Эаппа, а другой монах, круглолицый и бородатый:
— Альфага из Винчестера.
Уинстен присмотрелся внимательнее. Он точно видел раньше это лицо и эту бороду.
— Мы ведь знакомы, брат, не так ли? — справился он настороженно.
В беседу вмешался Дегберт:
— Брат Уигферт нередко наезжает в Ширинг. Монастырь Кентербери владеет собственностью на западе, и брат собирает подати.
— Ах да, верно! Брат Уигферт, рад снова тебя видеть. — Уинстену вспомнилось, что Уигферт был дружен с приором Олдредом, поэтому следовало вести себя осторожно. — Позволь спросить, почему ты думаешь, что следующим станет Альфаг?
— Эльфрик монах, и Альфаг тоже монах, — ответил Уигферт. — А собор в Винчестере уступает только Кентербери и Йорку.
— Звучит разумно, — признал Уинстен, — но не могу сказать, что полностью убежден.
— Еще Альфаг распорядился построить в Винчестере знаменитый храмовый орган, — продолжал Уигферт. — Говорят, когда он играет, его слышно за милю!
«Этот Уигферт явно поклонник Альфага», — подумал епископ. Или, возможно, он просто настроен против Уинстена, как друг Олдреда?
— Согласно Правилу святого Бенедикта, монахи сами выбирают настоятеля, правильно?
— Правильно, вот только в Кентербери нет настоятеля. Нами предводительствует архиепископ.
— Иными словами, архиепископ и есть настоятель. — Уинстен отлично знал, что монахи зря кичатся своей мнимой самостоятельностью — ведь на право назначать архиепископов притязали и король, и папа римский. Все как обычно: есть правила, а есть люди, которые эти правила толкуют, и в схватке побеждает сильнейший и умнейший. — В любом случае наследовать Эльфрику должен воистину великий человек. Насколько мне известно, мой друг архиепископ правил мудро и справедливо.
Он преднамеренно повысил голос в конце фразы, как бы задавая вопрос, и брат Эаппа заглотил наживку:
— Эльфрик очень уж строг насчет постельных принадлежностей.
Остальные монахи заулыбались.
— Поясни, брат.
— Он считает, что монахам надлежит спать без тюфяков — мол, это греховная роскошь.
— Вот оно что. — Монахи часто спали на голых досках, порой даже без подушки под голову, и костлявому Эаппе наверняка приходилось страдать сильнее, чем другим. — Ну, я всегда считал, что монахам нужно высыпаться как следует, иначе они не смогут с должным тщанием совершать обряды.
Братья закивали, слова Уинстена их, похоже, порадовали.
Правда, нашелся и несогласный — монах по имени Фортред, сведущий в целительстве.
— На досках прекрасно высыпаются, когда привыкают, а самоотречение — наш долг перед Господом.
— Ты прав, брат, однако во всем нужна мера, — откликнулся Уинстен. — Никто не говорит, что монахи должны есть мясо каждый день, но говядина раз в неделю помогает набраться сил. Монахи не должны заводить домашних животных, но это не значит, что им нельзя завести кошку, которая будет ловить мышей.
Братья одобрительно загудели.
Уинстен решил, что сделал вполне достаточно для одного дня и показал себя понимающим попечителем. Если продолжить беседу, монахи могут заподозрить неладное и счесть, что он просто-напросто пытается завоевать их расположение. Епископ сердечно попрощался и вернулся в храм.
— Надо разобраться с Уигфертом, — сказал он негромко Дегберту, едва священники отошли подальше от монахов. — С этого дурня станется, пожалуй, настроить против меня других.
— У него жена и трое детей в Тренче. Тамошние крестьяне не знают, что он монах, думают, что он обычный священник. Если раскрыть его тайну прямо тут, в Кентербери, он наверняка умерит пыл.
Уинстен на мгновение задумался, затем покачал головой:
— Лучше всего, если Уигферт будет отсутствовать в Кентербери, когда монахи станут выбирать. Я прикину, как это устроить, а пока пойдем потолкуем с казначеем.
Казначей Сигефрит был старшим из монахов под началом архиепископа, и Уинстену требовалось привлечь его на свою сторону.
— Он живет в деревянном доме сразу за западной стеной, — сказал Дегберт.
Священники прошли по нефу и покинули храм через большие западные двери. Уинстен натянул капюшон на голову, чтобы не промокнуть, и быстрым шагом направился по грязи к нужному строению.
Казначей оказался невысокого роста, зато с большой лысой головой. Он поздоровался с Уинстеном настороженно и без заискивания.
— Увы, состояние нашего любимого архиепископа ничуть не улучшилось, — поведал Уинстен с притворной горечью.
— Быть может, небеса попустят, чтобы он не спешил нас покидать.
— К сожалению, это неизбежно, — вздохнул Уинстен. — Но братия наверняка возносит хвалы Господу за то, что ты следишь за порядком в Кентербери.
Сигефрит коротко кивнул, но промолчал.
Уинстен усмехнулся:
— Лично я всегда полагал, что казначеям поручают невыполнимое.
Сигефрит как будто заинтересовался:
— Как это?
— От вас вечно требуют денег, но не подпускают к распоряжению ими. Вы обеспечиваете доходы, но расходами ведают другие!
Сигефрит наконец позволил себе улыбнуться:
— Верно подмечено, милорд.
— Как по мне, — продолжал Уинстен, — настоятель, приор или любой, кто стоит во главе монастыря, должен советоваться с казначеем о расходах, а не только о доходах.
— Да, это избавило бы от множества хлопот, — согласился Сигефрит.
«На том и остановимся, — сказал себе Уинстен. — Не стоит слишком явно обнажать свой корыстный интерес. Лучше попробовать устранить Уигферта».
— В нынешнем году казначеям впору беспокоиться. Сам знаешь, неурожай, люди голодают…
— А мертвые не платят податей, — закончил за епископа Сигефрит.
«Похоже, он не из тех, кто ноет о сострадании, — подумал Уинстен, — и это хорошо».
— Вдобавок погода никак не наладится, вся южная Англия затоплена. По пути сюда мне то и дело приходилось пускаться в объезд.
Это было сильное преувеличение: да, шли дожди, но они задержали епископа в пути всего на несколько дней.
Сигефрит сочувственно хмыкнул.
— Более того, погода, по-моему, ухудшается. Надеюсь, вы не собирались никуда отъезжать.
— Разве что ненадолго. На Рождество надо будет собрать подати с тех, кто сумел выжить. В твои владения прибудет, как обычно, брат Уигферт.
— Если хочешь, чтобы Уигферт добрался до нас к Рождеству, отсылай его как можно скорее. Дорога займет много времени.
— Конечно. Спасибо за предупреждение.
«Еще один легковерный», — удовлетворенно подумал Уинстен.
На следующий день Уигферт уехал из Кентербери.
Сыновья Рагны играли в снежки. Четырехлетние близнецы сражались вдвоем против шестилетнего Осберта. Двухлетний Ален, совсем еще малыш, заливисто смеялся.
Домочадцы Рагны наблюдали за происходящим всем своим маленьким кругом — Кэт, Гильда, Винтрит и телохранитель Гримвальд. От последнего толку было чуть: будучи воином Уигельма, он не стал бы защищать Рагну — скорее сам бы на нее напал.
Однако сейчас все обстояло довольно мирно, а дети откровенно радовали, все четверо. Осберт учился читать и писать. Рагна, конечно, вовсе не о такой жизни когда-то грезила — и продолжала тосковать по Эдгару, — но все-таки ей было за что благодарить судьбу.
Когда Уигельм стал элдорменом, он совершенно забросил управление Кумом, и заботу о городе взяла на себя Рагна, и вот так вышло, что она, по сути, сделалась владетелем Кума и Оутена, хотя Уигельм, бывало, наезжал в оба места и вершил там суд.
Помяни нечистого… Уигельм вышел во двор в сопровождении молоденькой наложницы Мегантрит. Они встали рядом с Рагной и смотрели, как мальчики играют. Рагна не заговорила с мужем, даже не повернулась в его сторону. Ее отвращение к нему только усилилось за те два года, что они считались мужем и женой.
Он был одновременно жестоким и глупым. К счастью, ей не приходилось проводить с ним много времени. Вечерами он напивался, и его относили в постель, а когда бывал почти трезвым, он развлекался по ночам с Мегантрит, но та до сих пор не родила ему ни одного ребенка. Порой его одолевало застарелое желание, и он навещал Рагну. Она не сопротивлялась, просто закрывала глаза и думала о чем-то другом, пока он ерзал сверху. Уигельму нравилось принуждать к утехам, но безразличия он не выносил, и очевидная холодность Рагны его обескураживала.
Осберт кинул очередной снежок — и угодил прямо в лицо Алену. Малыш заплакал и подбежал к Рагне. Она вытерла сыну лицо рукавом и погладила по голове.
— Не хнычь, Ален, — напустился на малыша Уигельм. — Это всего лишь снег.
От резкого отцовского тона Ален всхлипнул.
— Ему же только два года, — негромко напомнила Рагна.
Уигельм не любил споров, предпочитая драки:
— Нечего его баловать! Мне не нужен сын-плакса. Он должен быть воином, как его отец.