Рагна каждый день молилась о том, чтобы Ален, когда вырастет, стал совсем другим человеком, чем его отец. Но вслух она возражать не пыталась, перечить Уигельму было бесполезно.
— И не вздумай учить его читать, — прибавил Уигельм. Сам он читать не умел. — Это занятие для священников и женщин.
«Там посмотрим», — подумала Рагна, но опять промолчала.
— Короче, воспитывай его правильно, не то поплатишься.
Уигельм удалился, наложница последовала за ним.
Рагна поежилась. Что он имел в виду?
Через заснеженный двор в ее сторону двигалась повитуха Хильди. С нею Рагне всегда было приятно поговорить: Хильди отличалась житейской мудростью, а своими навыками в целительстве могла поспорить с учеными врачами.
— Я знаю, что тебе не нравится Агнес, — проговорила повитуха, приблизившись.
Рагна сглотнула комок в горле:
— Она мне нравилась, пока не предала меня.
— В общем, она умирает и хочет попросить у тебя прощения.
Рагна вздохнула. В такой просьбе было трудно отказать, пусть даже она исходила от женщины, разрушившей жизнь своей госпожи.
Оставив мальчишек на Кэт, Рагна кивнула Хильди.
В городе чистый белый снег уже успели затоптать и забросать мусором. Хильди привела Рагну к крошечному домику сразу за епископским. Внутри было грязно и скверно пахло. Агнес лежала на полу, кутаясь в одеяло. На ее щеке, рядом с носом, багровела отвратительная шишка с язвой посредине.
Ее взгляд блуждал вокруг, словно она не понимала, где находится. Но вот она заметила Рагну и выговорила:
— Я тебя знаю.
Что за бред? Агнес прожила с Рагной более десяти лет, но говорила так, будто они едва знакомы.
— Она путается в мыслях, — пояснила Хильди. — Это от болезни.
— Голова сильно болит, — пожаловалась Агнес.
Хильди повысила голос:
— Ты просила привести госпожу Рагну и хотела покаяться перед нею.
Лицо Агнес изменилось, словно вдруг к умирающей вернулись все былые умственные способности.
— Я поступила ужасно, — прошептала она. — Госпожа, молю, прости меня за мое предательство.
Против такой мольбы было не устоять.
— Я прощаю тебя, Агнес, — искренне произнесла Рагна.
— Это Господь наказывает меня за мои грехи. Хильди говорит, что у меня проказа шлюх. Ну, срамная болезнь.
Рагна опешила: ей доводилось слышать об этой хвори, которая передавалась от человека человеку через плотскую близость, из-за чего ее так и прозвали. Все начиналось с головной боли и приступов головокружения, но постепенно страждущий терял ясность мысли и в итоге сходил с ума.
— Это смертельно? — вполголоса спросила Рагна у Хильди.
— Само по себе нет, но человек настолько слабеет, что его быстро одолевают иные хвори, которые и сводят в могилу.
Рагна повернулась к Агнес.
— Ты заразилась от Оффы? — недоверчиво спросила она.
Хильди покачала головой:
— Нет, ее муж тут ни при чем.
— А кто же тогда постарался?
— Я согрешила с епископом, — выдавила из себя Агнес.
— С Уинстеном?
— Уинстен болен, — подтвердила Хильди. — У него болезнь протекает медленнее, чем у Агнес, так что он пока ничего не заметил, но я-то вижу признаки. Он ощущает усталость, голова у него кружится, а на шее нарыв вскочил. Он пытается прятать его под плащом, но я заметила, и этот нарыв такой же, как на лице Агнес.
— Даже если он знает, то будет скрывать ото всех, — задумчиво произнесла Рагна.
— Это уж точно, — согласилась Хильди. — Узнай люди, что он сходит с ума, Уинстен лишился бы своего положения.
— Вот именно.
— Я никому не скажу, госпожа, я боюсь Уинстена.
— Я тоже, — призналась Рагна.
Олдред с легкой растерянностью рассматривал стопки серебряных пенни на своем столе.
Брат Годлеов, казначей Кингсбриджского монастыря, принес сундук с деньгами из хранилища в старой мастерской Катберта и поставил на стол. Вместе они подсчитали серебряные монеты. С весами вышло бы быстрее, но у них не было весов.
До сих пор весы как-то не требовались.
— А я-то думал, что в этом году нам не хватит денег после голода, — признался настоятель.
— Помогло то, что викинги ушли, — объяснил брат Годлеов. — Мы заработали меньше обычного, но все равно много. Тут и сборы с моста, и подать с торговцев на рынке, и пожертвования от паломников. К тому же за последний год нам четырежды выделяли земли, так что не забудь о доходах с них.
— Это все я помню, но ведь мы немало тратили.
— Да, мы кормим голодающих на много миль окрест, а еще построили школу, скрипторий, трапезную и дормиторий для новых братьев, которые присоединились к нам.
Олдред кивнул. Судя по всему, его мечта о монастыре как средоточии учености постепенно начинала сбываться.
Годлеов продолжал:
— В основном это деревянные постройки, так что обошлись они недорого.
Олдред уставился на деньги. Он много трудился, обеспечивая монастырь притоком средств, однако сейчас вдруг почувствовал себя неуютно.
— Я же давал обет бедности, — промолвил он негромко, обращаясь к самому себе.
— Это не твои деньги, — напомнил Годлеов, — это деньги монастыря.
— Ты прав, брат. Но мы ведь не можем просто чахнуть над этим богатством, верно? Иисус заповедал копить сокровища не на земле, а на небе. Значит, богатство ниспослано нам с определенной целью.
— С какой же?
— Быть может, Господь хочет, чтобы мы построили церковь побольше. Это и вправду нужно. Нынче приходится служить по воскресеньям три службы подряд, и храм неизменно полон. А паломники даже в будни часами стоят в очереди, чтобы припасть к мощам святого.
— Не слишком ли мы спешим? — осведомился Годлеов. — Того, что лежит на столе, недостаточно, чтобы оплатить каменную церковь.
— Деньги будут поступать и дальше, правильно?
— Я надеюсь на это, но людям не дано предвидеть будущее.
Олдред улыбнулся:
— Мы должны верить.
— Вера денег не приносит.
— Она куда лучше, чем деньги. — Олдред встал: — Давай уберем все это подальше, и я тебе кое-что покажу.
Они спрятали сундук обратно в хранилище, покинули монастырь и поднялись на холм. Олдред вспомнил, что жители всех домов по обе стороны улицы платили монастырю. А вон, кстати, и дом Эдгара. Конечно, следовало бы пустить туда новых жильцов, но Олдред продолжал держать дом пустым — в память о строителе.
Напротив дома Эдгара раскинулась рыночная площадь. Хотя день не был торговым, там все равно толпились продавцы и покупатели, которых не отпугнули холода. Продавали свежие яйца, сладкие пирожки, лесные орехи и домашний эль.
Олдред провел Годлеова через площадь. Дальше начинался лес, опушку по большей части давно вырубили на дрова.
— Вот где будет стоять новая церковь. Мы с Эдгаром все прикинули много лет назад.
Годлеов обозрел скопление кустов и пней:
— Все это придется выкорчевать и расчистить.
— Разумеется.
— А где мы возьмем камень?
— В Оутенхэме. Полагаю, госпожа Рагна сделает благочестивое пожертвование, но предстоит подыскать опытного каменотеса.
— В общем, дел будет невпроворот.
— Верно. Чем раньше мы начнем, тем для нас лучше.
— А кто будет строить церковь? Это же не дом поставить, правда?
— Я думал об этом. — Сердце Олдреда забилось чаще. — Надо вернуть Эдгара.
— Но мы даже не знаем, где он.
— Его можно отыскать.
— Как?
Олдреду хотелось самому возглавить поиски, но это было невозможно. Да, монастырь процветал, но без настоятеля все придет в упадок. За те несколько недель или даже месяцев, на которые растянутся поиски в Нормандии, случиться может что угодно.
— Думаю, пошлем брата Уильяма. Он родился в Нормандии и жил там до двенадцати или тринадцати лет. А с ним пойдет юный Атульф, которому вечно не сидится на месте.
— Похоже, ты уже давно думал об этом.
— Так и есть. — Олдред не хотел признаваться в том, как часто он мечтал вернуть Эдгара домой, а потому перевел разговор: — Пойдем потолкуем с братьями.
По дороге к монастырю приор заметил на мосту мужчину в монашеской одежде. В облике этого человека было что-то знакомое. Когда монах приблизился, Олдред узнал Уигферта из Кентербери.
Он сердечно приветствовал гостя и повел того на кухню, чтобы угостить хлебом и горячим элем.
— Ты рановато за деньгами, до Рождества еще месяц.
— Меня отослали раньше времени, чтобы я не путался под ногами, — кисло объяснил Уигферт.
— Кому же ты так насолил?
— Епископу Ширингскому.
— Уинстену? А он что делает в Кентербери?
— Пытается стать архиепископом.
Олдред ошарашенно перекрестился:
— Говорили же об Альфаге из Винчестера!
— Хочется верить, что выберут Альфага. Но Уинстен ловко добивается расположения монахов, сумел обаять казначея Сигефрита. Многие братья теперь настроены против Альфага. А недовольные монахи, сам знаешь, способны доставить немало хлопот. Король Этельред может назначить Уинстена архиепископом только ради общего спокойствия.
— Господи, спаси и помилуй!
— Аминь, — заключил Уигферт.
Свежий снегопад дал Рагне возможность научить детей некоторым буквам. Она выдала каждому мальчику по палке и спросила:
— С какой буквы начинается имя Осберта?
— Я знаю, знаю! — тут же воскликнул Осберт.
— А можешь нарисовать?
— Конечно. — Осберт начертил на снегу большой неровный круг.
— Ребята, тоже нарисуйте букву, с которой начинается имя Осберта. Видите, она круглая, как ваши губы, когда вы окликаете его по имени.
Близнецам удалось справиться с кругами. Ален завозился, но ему было всего два года, а Рагна на самом деле стремилась разъяснить детям, что слова состоят из букв.
— А с какой буквы начинается имя Хьюберта?
— Я знаю! — снова запрыгал Осберт и нарисовал на снегу букву «Х». Близнецы более или менее сносно повторили за ним. Ален изобразил две палочки вразброс, но Рагна все равно его похвалила.