— Давай обратно мой пенни!
— Вот зараза! Ничего, я ее вразумлю!
Рагна вмешалась:
— Это ты виноват, Дренг, что она забеременела. Как ты не понимаешь?
Дренг скривился:
— Миледи, девки тяжелеют, когда им нравится трахаться, это всем известно. — Он порылся в кошеле на поясе и вручил Теодберту серебряный пенни: — На, выпей кружку эля, друг мой, забудь о шлюхе.
Теодберт забрал деньги и двинулся к пастбищу, свистнув своему псу.
— А мог бы приговорить бочонок эля и остаться на ночь, — кисло сказал Дренг. — И порезвиться со шлюшкой с утра. Плакали мои денежки.
Он тяжело вздохнул и, хромая, вошел в таверну.
— Какой же глупец! — воскликнула Рагна. — Если он вынуждает девушку отдаваться мужчинам, она почти наверняка рано или поздно понесет. Любой разумный человек это знает.
— А кто сказал, что Дренг разумен? — подивилась Блод.
— Надеюсь, он не сильно ее накажет?
Блод пожала плечами.
— Закон гласит, что нельзя без веских оснований убивать или калечить рабов, — настаивала Рагна.
— Дренг скажет, что основания у него были.
— Я стану возражать.
Изнутри раздался крик, полный боли, затем донеслось гневное пыхтение и приглушенные рыдания. Женщины дружно встали и шагнули было к двери, но остановились в нерешительности.
— Если это все… — проговорила Блод, вслушиваясь в тишину.
Мейрид снова закричала, пронзительнее прежнего.
Они ворвались внутрь.
Мейрид валялась на полу, прикрывая руками живот. Ярко-красная кровь заливала ее рыжие волосы, струясь из раны на голове. Дренг стоял над нею, сжимая лопату обеими руками, и что-то нечленораздельно выкрикивал. Его жена Этель испуганно вжалась в уголок.
— Немедленно прекрати! — потребовала Рагна.
Дренг врезал лопатой по телу Мейрид.
— Прекрати! — повторила Рагна.
Краем глаза она заметила, что Блод схватила дубовое ведро, висевшее на крючке за дверью. Когда Дренг вновь занес лопату, собираясь ударить Мейрид, Блод вскинула тяжелое ведро над головой.
Тут Дренг пошатнулся. Выронил лопату, прижал руку к груди.
Блод опустила ведро.
Дренг застонал, рухнул на колени:
— Господи, как же больно!
Рагна застыла в недоумении. Почему ему больно? Не его же били и мучили. Может, и вправду Господь прогневался наконец на грешника?
Дренг повалился навзничь, упал лицом на каменную оградку очага. Рагна метнулась к нему, схватила за лодыжки и оттащила от огня. Он не шевелился. Кое-как она перевернула тело. Он разбил нос, когда упал, и весь рот и подбородок были в крови.
Дренг не двигался.
Она положила руку ему на грудь. Похоже, не дышит, и биения сердца не чувствуется…
Рагна повернулась к Мейрид:
— Сильно поранилась?
— Голова жутко болит. — Она медленно села, по-прежнему держа одну руку на животе: — Но ребенок вроде не пострадал.
От двери донесся голос Квенбург:
— Отец! Отец! — Квенбург вбежала внутрь, бросив корзину с рыбой, и присела на корточки рядом с Дренгом: — Отец, отзовись!
Дренг молчал.
Квенбург покосилась на Блод.
— Вы его убили! — Она вскочила на ноги: — Ты, грязная рабыня, я прикончу тебя!
Она кинулась на Блод, но Рагна схватила Квенбург сзади за обе руки:
— Уймись!
Квенбург перестала вырываться:
— Она убила его! Ударила вон тем ведром! — Она ткнула пальцем в дубовое ведро, которое Блод все еще держала в руке.
— Я никого не била, — возразила рабыня и повесила ведро обратно на крючок за дверью. — Это твой папаша развлекался.
— Лгунья!
— Он лупил Мейрид лопатой.
— Она говорит правду, Квенбург, — подтвердила Рагна. — Твой отец бил Мейрид лопатой, а потом случился какой-то припадок. Он упал лицом вниз на очаг, и я вытащила его из огня. Но он уже был мертв.
Квенбург словно обмякла. Рагна перестала ее держать, и она в слезах резко опустилась на пол. «Вот, пожалуй, единственный человек, который оплачет Дренга», — сказала себе Рагна.
Несколько деревенских жителей втиснулись в дверь и теперь таращились на труп хозяина. Затем вошел Олдред, увидел тело на полу, перекрестился и вполголоса пробормотал короткую молитву.
Рагна занимала самое высокое положение, однако владельцем деревни считался Олдред, так что именно ему полагалось устанавливать справедливость. Но его не интересовали ссоры из-за старшинства, он подошел к Рагне и спросил:
— Что тут случилось?
Она рассказала.
Этель на негнущихся ногах выступила из своего угла:
— Что мне теперь делать?
— Сама решай, — отозвался Олдред, — таверна достанется тебе.
Рагна сообразила, что не подумала об этом.
Квенбург внезапно встрепенулась:
— Ничего подобного! — Она встала. — Отец хотел, чтобы таверна перешла ко мне.
Олдред нахмурился:
— Он ее завещал?
— Нет, но всегда так говорил.
— Не считается. Наследовать должна вдова.
— Она не справится! — презрительно бросила Квенбург. — Сам погляди, ее шатает. А я справлюсь, тем более что Эрман с Эдбальдом мне помогут.
Рагна была уверена, что Эдгар не одобрит такую жадность:
— Квенбург, у вас с Эрманом и Эдбальдом есть пруд с рыбой, водяная мельница и наемные работники, которые трудятся на полях. Ты и вправду хочешь лишить вдову средств к существованию?
Квенбург промолчала.
— Но мне точно не хватит сил, — пролепетала Этель. — Я не справлюсь.
— Я помогу тебе, — неожиданно сказала Блод.
— Ты? — Этель опешила.
— А куда деваться-то? Теперь ты моя хозяйка и владелица таверны.
— И моя хозяйка тоже, — добавила Мейрид, вставая с пола.
— Я освобожу вас обеих, клянусь.
Наблюдавшие у двери жители одобрительно загудели — было принято считать, что тот, кто отпускает рабов на волю, совершает благочестивый поступок.
— Многие свидетели слышали твою клятву, Этель, — сказал Олдред. — Если ты вдруг передумаешь, лучше сделай это прямо сейчас.
— Я никогда не передумаю.
Блод обняла Этель, Мейрид прильнула к ней с другого бока.
— Мы втроем будем управлять таверной и заботиться о ребенке Мейрид, — заявила Блод. — Мы заработаем больше денег, чем Дренг когда-либо мечтал!
— Верно, — поддержала ее Этель. — Надеюсь, мы сможем.
Уинстен осознал, что находится в каком-то странном месте. Он озадаченно огляделся. Летний день, вокруг незнакомая рыночная площадь, люди вокруг покупали и продавали яйца, сыр, шляпы и обувь. Он видел церковь, достаточно большую, чтобы принять ее за собор. Рядом стоял чудесный на вид дом. Напротив располагались строения, смахивавшие на монастырь. На холме за рыночной площадью виднелся частокол — должно быть, место обитания какого-то богатого тана, не исключено, что элдормена. Он испугался. Неужели заблудился? Он не мог вспомнить, как сюда попал, и по телу пробежала крупная дрожь.
Какой-то незнакомец поклонился ему:
— Доброе утро, епископ.
Вот как, подумал Уинстен, он что, епископ?
Незнакомец присмотрелся к нему и благожелательно спросил:
— С тобой все в порядке, милорд?
Неожиданно все стало на свои места. Он епископ Ширинга, храм — это собор, в котором он служит, а дом рядом — его собственный.
— Все хорошо, — отрезал он сурово.
Незнакомец, в котором Уинстен опознал мясника, поставлявшего говядину к его столу уже двадцать лет, быстро ушел.
Смятенный и напуганный, Уинстен поспешил к себе домой. В доме ждали двоюродный брат, архидьякон Дегберт, и соборный дьякон Итамар. Жена Итамара, Эангит, разливала вино по чашам.
— У Итамара есть новости, — поведал Дегберт.
Итамар нетерпеливо заерзал, дожидаясь, пока служанка расставит чаши на столе и уйдет.
Уинстен, разозленный собственной слабостью, прогнал ее взмахом руки:
— Не томи, выкладывай.
— Альфага избрали архиепископом Кентерберийским.
Уинстен ожидал, что так и будет, но все равно в груди внезапно вспыхнула безумная ярость. Не в силах ее сдержать, он схватил со стола попавшуюся под руку чашу и выплеснул ее содержимое в лицо Итамару. Не удовлетворившись этим, он перевернул стол. Эангит закричала, и Уинстен двинул ей кулаком по голове. Она упала и какое-то время лежала без движения, он даже подумал, что убил ее. Затем женщина пошевелилась, вскочила и выбежала из дома. Итамар последовал за нею, вытирая лицо рукавом.
— Брат, прошу тебя, успокойся, — негромко произнес Дегберт. — Выпей вина. Может, ты голоден? Принести что-нибудь поесть?
— Лучше заткнись! — прорычал Уинстен, но все-таки сел и выпил вина, поднесенного Дегбертом.
Когда стало понятно, что бесчинств больше не будет, Дегберт мрачно напомнил:
— Ты обещал сделать меня епископом Ширинга.
— Самое время для этого, — фыркнул Уинстен. — Разве место освободилось?
Дегберт криво усмехнулся, не слишком убежденный таким оправданием.
— Это все Рагна, — процедил Уинстен. — Это она распустила глупый слух, будто у меня срамная болезнь. — Гнев начал закипать снова. — Мы слишком многое ей позволяли. Забрали только одного ребенка, а троих оставили, вот она и мстит. Надо было придумать что-то похуже. Надо было определить ее к Мэгс, чтобы она ублажала всех подряд, пока какой-нибудь вонючий моряк не наградит ее проказой шлюх!
— А ты слышал, что она была поблизости, когда умер мой брат Дренг? Подозреваю, что это она его убила. Говорят, будто с ним случился какой-то припадок, когда он колотил свою рабыню, но я уверен, что без Рагны тут не обошлось.
— Мне плевать, кто прикончил Дренга, — буркнул Уинстен. — Брат или не брат, он был полным тупицей. И ты тоже тупица. Проваливай!
Дегберт ушел, а Уинстен остался один.
Что-то было не так. Он впал в ярость, узнав новости, которые лишь подтвердили ожидания. Он чуть не убил жену священника. Хуже того, чуть ранее он напрочь позабыл, где находится и кто он такой.
«Я схожу с ума», — сказал он себе, и эта мысль наполнила его ужасом. Как такое вообще возможно? Он был умным и безжалостным, всегда добивался своего, вознаграждал союзников и беспощадно