уничтожал врагов. Подступающее безумие ужасало настолько, что сама мысль об этом казалась невыносимой. Он крепко зажмурился и ударил кулаками по столу перед собой.
Возникло ощущение падения, как будто он спрыгнул с крыши собора. В любой миг он мог врезаться в землю внизу и разбиться, а значит, умереть. Изо всех сил он пытался удержаться от крика.
Когда чудовищный прилив чувств миновал, Уинстен задумался о прыжке с крыши. Он ударится оземь, познает мгновение нестерпимой боли, а затем все прекратится. Но какую кару ему назначат за грех самоубийства?
Он был священником и мог уповать на прощение на небесах. Вот только самоубийство все равно остается самоубийством.
Можно покаяться в грехах, отслужить службу и умереть в благодати, верно?
Нет, неверно. Он умрет грешником.
Дегберт вернулся с расшитой накидкой, которую Уинстен надевал на службы.
— Тебя ждут в соборе, — сказал он. — Или доверишь мне прочитать проповедь?
— Сам справлюсь, — проворчал Уинстен, вставая.
Дегберт набросил накидку ему на плечи.
Уинстен нахмурился.
— Что-то меня беспокоило некоторое время назад, но не могу вспомнить, что именно, — пожаловался он.
Дегберт промолчал.
— Да и ладно, — махнул рукой Уинстен. — Вряд ли это важно.
Этель умирала.
Рагна сидела в таверне поздно ночью, за одним столом с Блод, Мейрид и новорожденной дочкой молодой рабыни, Бригит. Последние посетители уже давно, пошатываясь, выбрели за дверь. На столе тускло чадил фонарь. Этель лежала с закрытыми глазами. Ее дыхание было неровным, лицо посерело. Настоятельница Агата сказала, что ангелы ее призвали и она откликнулась на их зов.
Блод и Мейрид собирались растить ребенка вдвоем.
— Нам не нужны мужчины, мы сами горазды, — сказала Блод, и Рагна ничуть не удивилась: жизнь, которую волей обстоятельств приходилось ранее вести этим двоим, изрядно их закалила. Впрочем, было и кое-что еще. Рагна догадывалась, что свою неутоленную страсть по Эдгару Блод перенесла на Мейрид. Конечно, это всего лишь догадка, так обстоит дело или нет, выяснять она точно не станет.
Вскоре после рассвета Этель тихо скончалась. Не было ни криков, ни хрипов — она просто перестала дышать.
Блод и Мейрид раздели ее и омыли тело. Рагна спросила у рабынь, что они собираются делать теперь, когда Этель обещала их освободить, но не успела. Выяснилось, как заверил Олдред, что она все-таки составила завещание. При желании они могли вернуться на родину, но решили, похоже, держаться вместе.
— Я не могу возвратиться в Ирландию с младенцем на руках и без денег, — объяснила Мейрид. — Я знать не знаю, где в Ирландии мой дом. Это деревушка на побережье, вот и все. Если и есть какое-то название, я никогда его не слышала. Даже не вспомню, сколько дней я пробыла на ладье викингов, прежде чем попасть на рынок в Бристоле.
Рагна, конечно, могла бы дать ей немного денег, но куда она подастся с этими деньгами?
— А что насчет тебя, Блод?
Вторая рабыня задумчиво покачала головой:
— Уже десять лет, как меня забрали из моего дома в Уэльсе. Все мои подруги наверняка замужем и с детьми, а живы родители или нет, никак не проверить. Да и валлийский как-то подзабылся… Никогда не думала, что скажу это, но мне почему-то кажется, что мой дом теперь тут.
Рагну объяснение убедило, но не полностью. Обе рабыни что-то недоговаривали. Неужели Блод и Мейрид настолько привязались друг к другу, что не желают расставаться?
Слух о смерти Этель быстро разошелся по деревне, и вскоре пожаловала Квенбург со своими двумя мужьями. Мужчины выглядели смущенными, но Квенбург вела себя как хозяйка.
— Как вы посмели ее мыть? Это моя обязанность, это я падчерица!
— Они всего лишь хотели помочь, Квенбург, — проговорила Рагна.
— А мне начхать! Таверна теперь моя, и я хочу, чтобы эти рабыни ушли отсюда.
— Они больше не рабыни.
— Это если Этель сдержала свое обещание.
— В любом случае ты не вправе выгонять их из дома.
— Почему? Кто мне запретит?
— Я, — коротко ответила Рагна.
Квенбург нахмурилась:
— Эрман, ступай и приведи приора. — Муж подчинился. — Пока ждем, рабыни пускай посидят снаружи.
Рагна не стерпела:
— Или ты подождешь снаружи, пока Олдред не подтвердит, что таверна теперь твоя.
Квенбург набычилась.
— Ну же. Я жду. Иди, не то будет хуже.
Квенбург неохотно вышла, Эдбальд последовал за женой.
Рагна опустилась на колени рядом с телом Этель, Блод и Мейрид сделали то же самое. Вскоре появился Олдред с серебряным крестом на шее. Квенбург с мужьями вошла следом. Приор перекрестился и помолился, а затем вынул из мешочка на поясе небольшой лист пергамента.
— Это последняя воля и завещание Этель, — сказал он. — Записано мною в ее присутствии и засвидетельствовано двумя монахами.
Из всех присутствующих читать умели только Олдред и Рагна, поэтому остальные приготовились слушать.
— Как она и клялась, Этель дает волю Блод и Мейрид.
Рабыни крепко обнялись. Конечно, без мертвого тела поблизости они радовались бы шумнее, но не подлежало сомнению, что они счастливы.
— Дальше всего одно условие, — продолжал Олдред. — Этель завещала все свое мирское имущество, включая таверну, свободной женщине Блод.
Бывшая рабыня разинула рот.
— Мне? — недоверчиво переспросила она.
— Да.
Квенбург вспылила:
— Да что ж такое-то?! Мачеха украла таверну моего отца и отдала ее валлийской шлюхе?
— Именно так, — скромно заметил Олдред.
— Ты правильно все описала, — прибавила Рагна.
— Это противоестественно!
— Неужели? — Рагна выгнула бровь. — Когда Этель умирала, за нею ухаживала Блод, а не ты.
— Нет! Нет! — Квенбург вылетела из таверны, продолжая сыпать проклятиями. Эрман и Эдбальд, потупившись, вышли за женой.
Вопли Квенбург стихли в отдалении.
Блод покосилась на Мейрид:
— Ты же останешься и поможешь мне, правда?
— Конечно.
— Я научу тебя готовить. Но больше никакого блуда.
— А ты поможешь мне с младенцем.
— Разумеется.
Слезы брызнули из глаз Мейрид, и ирландка молча кивнула.
— Все будет хорошо. — Блод взяла Мейрид за руку: — Мы будем счастливы.
Рагна была рада за них, но что-то ее грызло.
Пусть не сразу, но она сообразила, в чем дело.
Она им завидовала.
Каждые несколько месяцев мастер-каменотес Джорджо посылал Эдгара в Шербур за припасами. Поездка занимала два дня, но больше нигде нельзя было раздобыть железо для инструментов, свинец для окон[55] и известь для раствора.
На сей раз, перед самым отъездом, Клотильда его поцеловала и велела поспешить вернуться. Он до сих пор не предлагал ей руку и сердце, но все относились к нему так, как если бы он стал членом семьи Джорджо. Эдгару не слишком-то нравилось такое незаметное превращение в жениха Клотильды без сватовства и всего прочего, казалось, это какая-то игра. Но все же он не настолько сильно огорчался, чтобы разругаться и уйти.
Через несколько часов после того, как он прибыл в Шербур, Эдгара разыскал местный воин — сказал, что мастера требует к себе граф Хьюберт.
Эдгар встречался с графом лишь единожды — когда прибыл в Нормандию почти три года назад. Тогда Хьюберт принял его радушно и, охочий до подробностей из жизни любимой дочери, долго говорил с Эдгаром об Англии, а затем посоветовал ему, куда обратиться, чтобы найти работу в строительстве.
Сейчас, шагая по склону холма к замку, Эдгар вновь восторгался размерами этого сооружения. Замок превосходил величиной собор Ширинга, самое большое здание, какое Эдгар когда-либо видел.
Слуга провел мастера в большое помещение наверху. Граф Хьюберт, которому перевалило за пятьдесят, о чем-то беседовал в дальнем конце залы с графиней Женевьевой и своим сыном Ричардом, который выглядел лет на двадцать.
Хьюберт, низкорослый и порывистый в движениях, сильно отличался от высокой и статной Рагны, которая явно пошла в мать. Но у графа были рыжевато-золотистые волосы и глаза цвета морской волны — на вкус Эдгара, сущее расточительство небес для мужчины, — и Рагна сполна унаследовала эту непреодолимую привлекательность.
Слуга мановением руки остановил Эдгара у двери, но Хьюберт перехватил его взгляд и утвердительно кивнул.
Эдгар ожидал, что граф, как и прежде, отнесется к нему дружелюбно, однако чем ближе он подходил, тем яснее становилось, что Хьюберт злится и настроен крайне воинственно. Эдгар поневоле задался вопросом, что могло случиться, чтобы отец Рагны настолько рассвирепел.
— Скажи мне, Эдгар, — произнес Хьюберт громко, — верят ли англосаксы в христианский брак?
Эдгар понятия не имел, о чем идет речь, поэтому ответил в меру своих способностей и понимания:
— Милорд, они христиане, хотя не всегда подчиняются заповедям. — Хотел было добавить: «Как и норманны», но спохватился. Он уже не подросток, чтобы бросаться такими заявлениями.
— Да они варвары! — вмешалась Женевьева. — Дикари!
Похоже, что-то случилось с их дочерью.
— Что-то не так с дамой Рагной? — настороженно справился Эдгар.
— Мне донесли, что ее отодвинули!
— О! Я этого не знал.
— Что, черт возьми, это означает?
— Это означает развод.
— Вот так, без всякой причины?
— Да, милорд. — Следовало убедиться, что Эдгар понял правильно: — Выходит, Уигельм отодвинул Рагну?
— Да! А из твоих слов я заключаю, что в Англии так принято!
— Верно, милорд.
Эдгару хотелось прыгать и скакать. Рагна больше не замужем!
— Я написал королю Этельреду, — изрек граф. — Потребовал с него возмещение. Почему он допускает, что его подданные ведут себя как домашние животные?
— Не знаю, милорд. Король повелевает, но далеко не все его повеления исполняются.
Хьюберт фыркнул, очевидно сочтя эти слова слабым оправданием.