За работой мысли Эдгара частенько возвращались к Рагне. Девушка появилась в Дренгс-Ферри, точно гостья из рая, высокая, статная и прекрасная; при взгляде на нее как-то не верилось, что она принадлежит к существам людской природы. Впрочем, едва она заговорила, тут же стало понятно, что человечности в ней с избытком, что она обладает житейским здравомыслием, проявляет искреннюю отзывчивость и способна рыдать над украденной шкатулкой. Элдормену Уилвульфу повезло. Эти двое будут замечательной парой. Куда бы они ни пошли, всюду люди будут любоваться мужественным элдорменом и его красавицей-невестой.
Эдгару льстило, что Рагна обратила на него внимание, пускай она откровенно призналась, что всего-навсего стремилась отделаться от Дренга. Юноша был чрезвычайно доволен тем, что сумел подыскать ей место для сна, более подходящее, чем таверна. В ее нежелании спать на полу вместе со всеми не было ничего странного, ведь в тавернах даже невзрачным скромницам было непросто отбиться от мужских приставаний.
На следующее утро Эдгар погнал лодку к Острову прокаженных, чтобы забрать Рагну и ее спутниц. Настоятельница Агата проводила Рагну, Кэт и Агнес к берегу, и вблизи Эдгар ясно увидел, что Агата тоже поддалась очарованию знатной гостьи: она все никак не могла с ней наговориться и почти не отводила от нее взгляда. Монахиня стояла у кромки воды и махала рукой, пока лодка не достигла другого берега и Рагна не скрылась в таверне.
На прощание Агнес шепнула Эдгару, что надеется вскоре встретиться снова. Неужели чужестранка воспылала к нему какими-то чувствами? Если так, придется, пожалуй, объяснить, что он не может никого полюбить, и рассказать о Сунни. Интересно, кстати, сколько еще раз ему предстоит рассказывать эту историю.
Ближе к вечеру его оторвал от работы крик боли из таверны. Похоже, кричала Блод, и Эдгар решил, что Дренг опять учит рабыню кулаками. Юноша бросил свои инструменты и побежал в таверну.
Он ошибся: Дренг сидел за столом и раздраженно морщился. Блод улеглась на полу, прижавшись спиной к стене. Ее черные волосы были мокрыми от пота. Лив и Этель молча смотрели на рабыню. Стоило Эдгару войти, Блод снова вскрикнула от боли.
— Господь всемогущий! — выдохнул Эдгар. — Что тут творится?
— Глаза разуй, глупый слюнтяй! — Дренг криво усмехнулся. — Никогда не видел, как женщина рожает?
Эдгару и вправду не доводилось этого видеть. Он наблюдал, разумеется, как рожают животные, но люди — это другое. Будучи младшим в семье, он не застал рождения своих братьев, а потому знал о человеческих родах только понаслышке — мол, это по-настоящему больно; на память вдруг пришли крики боли из соседних домов в Куме и слова матушки: «О, вот и ее срок настал». Но воочию Эдгар до сих пор ничего такого не видел.
Из детства он вынес лишь уверенность в том, что при родах матери часто умирают.
Было неприятно смотреть на девушку, страдающую от боли, и не понимать, чем тут можно помочь.
— Может, дать ей глоток эля? — пробормотал он. Насколько Эдгар знал, веселящие напитки нередко использовали как болеутоляющее.
— Давай попробуем, — согласилась Лив, налила половину кружки и протянула Эдгару.
Он опустился на колени рядом с Блод и поднес кружку к губам рабыни. Та проглотила эль и опять скрючилась от боли.
— Это все первородный грех, — сообщил Дренг. — В Эдемском саду.
— А муженек-то мой в святоши подался, — язвительно заметила Лив.
— Не в том дело, — отмахнулся Дренг. — Ева ослушалась Всевышнего, и в наказание все женщины терпят боль.
— Думаю, Ева спятила из-за своего мужчины, — не унималась Лив.
Эдгар решил уйти: он сделал, что мог, никакого прока от него не будет; другие, судя по всему, испытывали схожие ощущения. Предадимся милости Господней.
Юноша вернулся к прерванной работе. Внезапно ему подумалось, а как все происходило бы у Сунни. Их совместные ласки рано или поздно могли бы привести к тому, что она бы понесла, но прежде Эдгар ни о чем таком особо не помышлял. Теперь же, наедине с собой, он осознал, что ему было бы поистине невыносимо видеть ее страдания, раз уж он настолько сочувствует Блод, с которой едва знаком.
Он закончил выравнивание основания, когда начало темнеть. Утром надо будет перепроверить заливку, а если все в порядке, уже завтра можно положить первую цепочку камней.
Он направился в таверну. Блод лежала на полу и как будто забылась сном. Этель подала ужин — тушеную свинину с морковью. В это время года обыкновенно прикидывали, какие животные способны пережить зиму, а каких следует забить прямо сейчас. Толику мяса съедали сразу, остальное коптили или солили впрок.
Эдгар сытно поел. Дренг сердито косился в его сторону, но молчал. Лив поглощала эль и явно понемногу пьянела.
После еды, словно нарочно дождавшись, Блод снова начала стонать, причем схватки, казалось, одолевали ее все чаще.
— Теперь уже скоро, — проговорила Лив. Как частенько случалось по вечерам, изъяснялась она с запинкой, но пока рассуждала здраво. — Ступай к реке, Эдгар, принеси воды, чтобы обмыть ребенка.
Эдгар удивился:
— А ребенка нужно мыть?
Лив засмеялась:
— Ага! Скоро сам увидишь.
Он взял ведро и направился к реке. Было темно, но с ясного неба светил яркий полумесяц. Бриндл последовал за хозяином, рассчитывая покататься на лодке. Эдгар зачерпнул воды и вернулся в таверну. К его возвращению Лив разложила на полу чистое тряпье.
— Поставь ведро возле огня, чтобы вода немного нагрелась.
Крики Блод становились все истошнее. Эдгар заметил, что тростник под ее телом мокрый от влаги. Неужели все идет так, как должно быть?
— Может, позвать сестру Агату? — неуверенно спросил Эдгар. К монахиням обращались, когда требовалась неотложная врачебная помощь.
— Мне нечем ей заплатить, — возразил Дренг.
— Она не берет плату! — возмутился Эдгар.
— На словах-то да, но от людей состоятельных ожидает пожертвований. От меня точно захочет денег получить. Люди почему-то считают меня богачом.
— Не суетись, Эдгар. — Лив пьяно хихикнула. — С Блод все в порядке.
— По-твоему, все идет как надо?
— Уж поверь.
Блод попыталась встать, и Этель ей помогла.
— Разве она не должна лежать? — подивился Эдгар.
— Не сейчас, — отрывисто произнесла Лив.
Она открыла сундук, достала оттуда две тонкие полоски кожи. Потом бросила в огонь пучок сушеной ржи. Горящей рожью отгоняли злых духов. Наконец Лив взяла большую чистую тряпку и накинула себе на плечо.
Эдгар понял, что наблюдает обряд, суть которого ему неведома.
Блод стояла, широко расставив ноги и подавшись вперед. Этель держалась рядом, и Блод обхватила младшую жену Дренга за тонкую талию, чтобы не упасть. Лив присела на корточки за спиной у рабыни и задрала той подол платья.
— Ребенок вот-вот выйдет, — сказала она.
— Мерзость какая! — процедил Дренг. Он встал, набросил на плечи накидку, взял кружку с элем и вышел, старательно хромая.
Блод издавала такие звуки, будто тужилась поднять некую тяжесть и это усилие еле ей давалось. Эдгар пялился во все глаза, одновременно очарованный и испуганный — неужели из маленького отверстия и вправду выберется большой ребенок? Между тем складывалось впечатление, словно что-то норовит выбраться из Блод наружу.
— Что это? — спросил Эдгар.
— Голова ребенка, — пояснила Лив.
Эдгар опешил.
— Боже, спаси и сохрани!
Вопреки ожиданиям юноши, ребенок появлялся на свет не одним плавным движением — нет, он, казалось, протолкнул наружу половину головки, а затем замер, как бы отдыхая перед новым усилием. Блод кричала при каждой схватке.
— У него волосы! — изумился Эдгар.
— Обычно так и бывает, — откликнулась Лив.
Но вот свершилось чудо — головка младенца высвободилась целиком.
Эдгар на мгновение поддался сильному чувству, которому не мог подобрать названия. Происходящее внушало трепет. В горле встал ком, на глаза сами собой навернулись слезы, но юноше вовсе не было грустно; на самом деле он чувствовал себя счастливым.
Лив сунула тряпку со своего плеча между бедер Блод, поддерживая руками головку ребенка. Появились плечи, затем тельце с чем-то вроде веревки — Эдгар сообразил, что это должна быть пуповина. Все тело младенца было в какой-то отвратительной слизи. Наконец появились ноги. А, мальчик…
— Что-то мне нехорошо — слабым голосом проговорила Этель.
Лив покосилась на нее.
— Эдгар, хватай ее, когда она лишится чувств.
Глаза Этель закатились, она стала падать, но Эдгар успел вовремя — подхватил под мышки и медленно уложил на пол.
Младенец разинул рот и закричал.
Блод медленно опустилась на четвереньки. Лив обернула тряпкой крошечное тельце и осторожно положила на пол. Потом взялась за те самые тонкие полоски кожи: крепко перетянула ими пуповину возле живота ребенка и в паре дюймов подальше, после чего вытащила из-за пояса нож и перерезала пуповину.
Окунула чистую тряпку в ведро с водой и омыла ребенка, бережно счищая кровь и слизь — сначала с личика и головки, а затем с остального тела. Младенец снова закричал, а Лив вытерла его насухо ладонями и снова укутала в тряпку.
Блод громко застонала, как если бы продолжала рожать, и Эдгар было подумал, что у нее будут близнецы, но тут на пол таверны вывалился безобразный комок плоти. Юноша озадаченно нахмурился, и Лив коротко пояснила:
— Послед.
Блод перекатилась на спину, потом села спиной к стене. Обычное выражение враждебности ко всему свету исчезло с ее лица, она просто выглядела бледной и измученной. Лив подала ей ребенка, и лицо Блод вновь преобразилось — смягчилось и просветлело одновременно. Она с любовью взирала на крохотное тельце в своих руках. Ребенок повернул головку и прижался личиком к материнской груди. Блод спустила верх платья и подставила младенцу сосок. Ребенок словно понял, жадно обхватил губами сосок и громко зачмокал.
Блод закрыла глаза и довольно заулыбалась. Эдгар никогда раньше не видел ее такой.