Сердик пожал плечами:
— Можно взять лодку, никого не спрашивая.
— Стоит ли возиться? — возразил Эдгар. — Монастырская лодка крохотная, в ней поместятся от силы двое. Толку-то от нее.
Дренг решительно махнул рукой:
— Мне не нужны неприятности с Агатой, и без того хлопот хватает. Все, выдвигаемся. Рабыня-то все дальше с каждым мигом.
На самом деле, подумалось Эдгару, сейчас она, скорее всего, прячется в лесу где-то на северо-западе отсюда. Одна посреди чащобы, вдалеке от людей, пытается задремать на холодной земле. Большинство лесных обитателей робеют перед человеком и сами не нападают. Даже злобный вепрь или волк сторонятся человека, если только тот не ранен или сам не побуждает зверя к нападению. Куда опаснее для Блод лесные разбойники, тот же Железная Башка; остается лишь надеяться, что эта угроза ее обойдет.
Охотники двинулись вниз по правому берегу реки, и Эдгар в очередной раз поздравил себя с тем, что его задумка вроде бы удалась. Остановились у матушкиного хозяйства, и к охотникам присоединились Эрман с Эдбальдом. Затем, поразмыслив, примкнула и Квенбург. Она была почти на четвертом месяце, но внешне это никак не проявлялось, а сил ей было не занимать.
Лошади оказались помехой. Они ходко шли по травянистому берегу, однако то и дело застревали в густом подлеске, их приходилось вести в поводу через заросли. Это сказывалось на пыле преследователей, да и псы как будто слегка приуныли.
— А мы уверены, что она пошла этим путем? — неожиданно спросил Дегберт. — Вообще-то ее родина находится в противоположном направлении.
Эдгар насторожился.
К счастью, Дренг опять не согласился со своим братом:
— Наверняка она идет в Кум. Думает, что сумеет там затеряться. В большом городе чужаков всегда хватает, это тебе не деревня, где каждый путник вызывает подозрения.
— Ну, не знаю, — протянул Дегберт.
Вот и славно, мысленно одобрил Эдгар. До чего же хорошо, что люди готовы верить всему, о чем сами рассуждают и что придумывают.
Достигли дома Теодберта Косолапого. Его раб загонял овец с помощью пса. Собака залаяла, и Эдгар узнал этот лай — именно она лаяла среди ночи. Просто замечательно, что собаки не умеют говорить.
Теодберт, хромая, вышел из дома, за ним показалась его жена.
— Что за переполох?
— Моя рабыня сбежала этой ночью, — поведал Дренг.
— А, помню ее, — оживился Теодберт. — Видел у тебя в таверне. Девка лет четырнадцати, такая… — Он явно хотел добавить что-то еще, но перехватил взгляд жены и замолчал. Должно быть, подумал Эдгар, он не просто видел Блод, а развлекался с нею тайком от жены.
— Ты никого тут не встречал?
— Нет, но кто-то ходил вокруг ночью. Собака кого-то облаяла.
— Это точно она! — воскликнул Дренг.
Остальные охотники дружно его поддержали, настроение у всех поднялось. Эдгар улыбнулся — пес Теодберта оказал ему неожиданную услугу.
— Когда твоя псина лаяла? — уточнил Дренг. — В ночи? Или перед рассветом?
— Без понятия.
Жена Теодберта сказала:
— Это было около середины ночи. Я тоже проснулась.
— То бишь она уже может быть далеко отсюда, — прибавил Теодберт.
— Ерунда! — отмахнулся Дренг. — Мы нагоним эту маленькую сучку.
— Я бы рад с вами, да только, боюсь, от меня проку мало будет.
Дренг хмыкнул, и охотники устремились дальше.
Вскоре они достигли места, которого Эдгар в темноте не разглядел. В нескольких ярдах от реки располагался огороженный загон с тремя пони. У ворот загона, под грубым навесом, лежал самый крупный мастиф, которого Эдгар когда-либо видел. Длина веревки, которой его привязали, позволяла псу напасть на любого, кто попробует добраться до лошадок. Поодаль виднелся полуразрушенный дом.
— Здесь живут ловцы лошадей, — пояснил Дегберт. — Ульф и Гвен.
В лесу водились дикие пони, робкие, но шустрые, их было трудно заметить, еще труднее поймать, и они почти не поддавались приручению. Но все же находились те, кто занимался этим ремеслом, вел особый образ жизни, такие люди отличались грубостью, с животными обращались жестоко, а других людей старались избегать.
Из дома выглянули двое — невысокий жилистый мужчина и, видимо, его жена, чуть более высокая и полная. Оба в грязной одежде и крепких кожаных сапогах.
— Что вам нужно? — спросил мужчина.
— Вы не видели мою рабыню? Девушка из Уэльса, на вид лет четырнадцать.
— Нет.
— А кто-нибудь проходил здесь ночью? Ваша собака лаяла?
— Ей не положено лаять. Она кусает насмерть.
— Кружки эля у вас не найдется? Мы заплатим.
— У меня нет эля.
Эдгар едва сдержал ухмылку. Надо же, Дренг встретил человека, еще более неприятного в общении, чем он сам.
— Присоединяйся к погоне, помоги нам найти рабыню, — предложил Дренг.
— Без меня.
— Закон велит иное.
— Мы не в твоей сотне.
По всей видимости, прикинул Эдгар, никому не ведомо, к какой сотне принадлежат Ульф и Гвен. Выходит, они не платят ни подати, ни десятины. Имущество у них скудное, судя по всему, так что бесполезно пытаться их прижать.
— Где твой брат? — спросил Дегберт у Гвен. — Я думал, он живет здесь с тобой.
— Бегстан умер, — ответила женщина.
— А где его тело? Вы не хоронили его в церкви.
— Отвезли в Кум.
— Врешь.
— Не вру.
Должно быть, эти двое зарыли Бегстана где-то в лесу, чтобы не тратиться на священника. Впрочем, охотников это не касалось.
Дренг нетерпеливо бросил:
— Вперед!
Вскоре охотники добрались до места, где причалил паром. Эдгар увидел суденышко первым, но не стал ничего говорить, чтобы не навлекать на себя лишние подозрения. Он ждал, пока паром заметит кто-нибудь другой, однако охотники ломились через лес, не глядя по сторонам, и юноша даже забеспокоился — неужели все-таки придется кричать самому?
Выручил брат Эрман:
— Глядите! Разве это не лодка Эдгара на другом берегу реки?
Дренг скривился и поправил:
— Не его лодка, это моя.
— Что она там делает?
— Похоже, девка доплыла сюда, а затем почему-то решила идти дальше пешком, — объяснил Дегберт.
Эдгар мысленно хлопнул себя по плечу: настоятель уже не вспоминает, что изначально звал всех отправиться в другую сторону.
Катберт вспотел и тяжело дышал, погоня изрядно его утомила.
— Как мы переберемся туда? — спросил он. — Лодка-то на другом берегу.
— Эдгар пригонит, — откликнулся Дренг. — Он умеет плавать.
Эдгар не возражал, но сделал вид, что подчиняется неохотно. Медленно снял башмаки и рубаху, нагишом ступил в холодную воду, поскользнулся и нарочито поежился. Потом переплыл реку, взобрался на паром и перегнал тот к нужному берегу.
Все поднялись на борт, пока он одевался. Когда переправились, юноша крепко привязал лодку.
— Она на этой стороне реки, где-то между здешней глушью и Кумом, — заявил Дегберт.
Кум находился в двух днях пути от Дренгс-Ферри. Так далеко погоня забраться не могла.
В полдень остановились в деревеньке Лонгмид, которая обозначала юго-восточный рубеж сотни. Там никто не признался, что видел беглянку-рабыню. Охотники купили эль и хлеб и сели передохнуть.
Когда поели, Дегберт произнес:
— От овчарни Теодберта след потерялся.
— Боюсь, мы с нею разминулись, — сказал Катберт.
«Ты просто устал и хочешь домой», — подумал Эдгар.
— Она ценная рабыня! — прошипел Дренг. — Другая мне не по доходам, я человек небогатый.
— Уже далеко за полдень, — рассудительно проговорил Дегберт. — Если хотим быть дома до темноты, пора поворачивать обратно.
— Можно сесть на паром, — озвучил свою мысль Катберт.
— Верно, — подхватил Дренг, — Эдгар нас довезет.
— Не выйдет, — ответил обоим Эдгар. — Идти придется против течения. Нужны двое с шестами одновременно, через час они устанут, понадобится их сменить.
— Я не участвую, у меня больная спина, — тут же отказался Дренг.
Дегберт решительно заявил:
— У нас достаточно крепких молодых людей, чтобы мы справились. — Он взглянул на солнце и встал: — Не будем медлить.
Охотники отправились в обратный путь.
Блод сбежала, радостно думал Эдгар. Его уловка сработала. Погоня растратила весь пыл в бесполезных скитаниях. Сейчас рабыня наверняка на полпути к Тренчу.
Юноша не поднимал головы, пряча торжествующую улыбку, в которую сами собой так и норовили сложиться его губы.
13
Конец октября 997 г.
Олдред знал, что епископ Уинстен будет в ярости.
Буря разразилась в день накануне свадьбы. Утром Олдреда вызвал настоятель, а послушник, пришедший за монахом, прибавил, что прибыл брат Уигферт из Кентербери. Опытный в таких делах Олдред сразу понял, что это должно означать.
Послушник нашел его на крытой дорожке, соединявшей главное здание аббатства Ширинг с монашеской церковью. Именно там Олдред расположил свой скрипторий — по сути, всего-навсего три табурета и сундук с письменными принадлежностями. Когда-нибудь, мечтал он, скрипторий получит отдельное помещение с очагом, и добрая дюжина монахов станет днями напролет трудиться, копируя и украшая рукописи. Но прямо сейчас у него имелся единственный помощник, брат Татвин, да еще недавно присоединился прыщавый послушник по имени Эадгар; все трое сидели на табуретах и писали на наклонных досках, положенных на колени.
Олдред отложил рукопись, давая той просохнуть, вымыл кончик пера в миске с водой и вытер рукавом своей накидки. Потом направился в главное здание и поднялся по лестнице снаружи на второй ярус. Там находился дормиторий, аббатские служки вытряхивали тюфяки и подметали пол. Монах пересек помещение и очутился в личных покоях настоятеля Осмунда.
Надо отдать должное Осмунду, он ухитрился совместить в обстановке строгую деловитость и подобающее удобство. Узкую кровать у стены укрывал толстый тюфяк под несколькими плотными одеялами. Восточную стену украшало простое серебряное распятие, перед которым стояла молитвенная скамейка, а бархатная подушка на полу, изношенная и выцветшая, все же, несмотря на ветхость, надежно защищала старые колени настоятеля от холода с пола. В каменном кувшине на столе плескался не эль, а красное вино, рядом лежал кусок сыра.