Далеко не все монахи были рукоположены в священство, но Олдред был, а в церковной иерархии он превосходил Итамара, простого дьякона, так что Итамару пришлось довольствоваться полученным ответом. После долгих размышлений молодой дьякон грустно кивнул и неохотно покинул церковь.
Первая кровь за монахами, подумалось Олдреду. Впрочем, восхитительное ощущение победы быстро уступило место отрезвляющему пониманию: это еще не конец.
Он вернулся к молитве, но постоянно отвлекался на посторонние мысли. Как быть после службы, когда Уигферт лишится оснований отказывать епископу во встрече? Стоит ли ему, Олдреду, идти вместе с Уигфертом? Разумеется, Олдред ничуть не годился в телохранители, но все же вдвоем проще, нежели одному. Или попробовать уговорить настоятеля Осмунда, чтобы тот присоединился к ним? Уинстен определенно не отважится наседать на настоятеля. С другой стороны, сам Осмунд вовсе не храбрец. С него станется малодушно заявить, что это Эльфрик Кентерберийский написал послание и прислал Уигферта, а потому именно Эльфрик должен защищать своего вестника.
Правда, от долгих терзаний Олдреда избавили.
Створки главной двери с грохотом распахнулись. Пение мгновенно смолкло, все монахи повернулись на звук. В храм ворвался епископ Уинстен, его плащ развевался за плечами. Епископа сопровождал Кнебба, один из его воинов. Самого Уинстена никак нельзя было назвать тщедушным, но рядом с Кнеббой он выглядел таковым. Олдред испугался, однако сумел подавить страх.
— Кто тут Уигферт из Кентербери? — прорычал епископ.
Олдред вряд ли смог бы внятно объяснить, почему именно он сделал шаг вперед.
— Милорд епископ, ты прерываешь богослужение девятого часа. Ты перебил братьев.
— Кого хочу, того и перебиваю! — запальчиво воскликнул Уинстен.
— Даже Господа? — осведомился Олдред.
Уинстен побагровел от ярости, его глаза будто выпучились. Олдред было попятился, но принудил себя замереть. Он заметил, как ладонь Кнеббы легла на рукоять меча.
Из-за спины Олдреда, от алтаря, дрожащим голосом заговорил настоятель Осмунд. Пусть голос старика дрожал, говорил он сурово:
— Лучше не обнажай свой меч в церкви, Кнебба, не то обречешь свою бессмертную душу на вечное проклятие.
Кнебба побледнел, отдернул ладонь, словно рукоять вдруг обожгла ему пальцы.
«А Осмунд-то смел, — подумал Олдред, — зря я на него наговаривал».
Уинстен немного остыл. Он был ужасен в гневе, но монахи проявили неожиданную твердость.
Епископ смерил настоятеля взглядом:
— Осмунд, как ты посмел жаловаться архиепископу на священника, состоящего у меня в подчинении? Ты же ни разу не был в Дренгс-Ферри!
— Зато я был, — вмешался Олдред, — и собственными глазами видел беззаконие и разврат в местной церкви. Долг требовал от меня обо всем доложить.
— Закрой свой рот, юнец! — бросил епископ, который был всего на пару лет старше Олдреда. — Я говорю с колдуном, а не с котом колдуна. Твой настоятель, а не ты, пытается отнять мою церковь и присоединить ее к своим владениям.
— Храм принадлежит Богу, а не людям, — возразил Осмунд.
Еще один храбрый ответ, еще один удар по Уинстену. Олдред начал верить, что епископу, возможно, придется убраться, поджав хвост.
Но перепалка, судя по всему, разозлила Уинстена окончательно.
— Господь препоручил этот храм моим заботам! — прорычал он и шагнул к Осмунду. Настоятель вздрогнул. — Слушай внимательно, настоятель! Я не позволю тебе присвоить церковь в Дренгс-Ферри!
Осмунд все тем же дрожащим голосом ответил:
— Решение было принято.
— Я оспорю его в суде графства.
Настоятель отшатнулся.
— Так не подобает! — воскликнул он. — Будет недостойно людей Божьих прилюдно тягаться в Ширинге.
— Ты бы подумал об этом, прежде чем написал свое клеветническое письмишко архиепископу Кентерберийскому.
— Уинстен, ты должен подчиниться.
— Не дождетесь! Если понадобится, я отправлюсь в Кентербери и всем расскажу там о твоих грехах.
— Архиепископу Эльфрику давно ведомы все мои прегрешения.
— Бьюсь об заклад, кое-что будет для него в новинку.
Олдред знал, что за настоятелем не водилось по-настоящему серьезных грехов, но ведь Уинстен не затруднится придумать что-нибудь мерзкое и даже подыщет людей, которых заставит свидетельствовать против настоятеля.
— С твоей стороны неосмотрительно идти против воли архиепископа, — не уступал Осмунд.
— Ты сам меня вынудил, старик, и тебе же будет хуже!
Чудеса, да и только, сказал себе Олдред. Никто Уинстена ни к чему не принуждал. Дренгс-Ферри — это же такая глушь! Кто бы мог вообразить, что из-за этой деревеньки на отшибе может разгореться яростная ссора? Епископ же явно готов воевать и биться насмерть.
Почему? Священники платили Уинстену часть своего дохода, но это же сущие крохи. Да, епископ сам назначил туда Дегберта, но ведь тот даже не близкий родственник, и не составит труда, если что, подыскать для него другое местечко.
Что же такого важного в этом Дренгс-Ферри?
Уинстен не желал успокаиваться:
— Я не отступлюсь, будь уверен, Осмунд! Война затянется на годы, если ты не поступишь разумно.
— Что ты имеешь в виду?
— Напиши Эльфрику другое письмо. — Уинстен вдруг заговорил настолько рассудительно, что впору было заподозрить насмешку. — Скажи, что ты добрый христианин и не хочешь рассориться со своим братом во Христе, епископом Ширинга, а тот обещал лично присмотреть за положением дел в Дренгс-Ферри.
«Вообще-то, — мысленно поправил Олдред, — этого обещания мы не слышали».
— Прибавь еще, что решение Эльфрика чревато скандалом. Дескать, крохотная церковь не стоит таких потрясений.
Осмунд задумался.
— Божьи труды всегда сопровождаются потрясениями! — не утерпел Олдред. — Господь не раздумывал, когда изгонял менял из храма! Писание учит…
На сей раз его оборвал Осмунд.
— Не перебивай старших, — строго наказал настоятель.
Уинстен поддержал:
— Помалкивай, Олдред, ты и без того причинил достаточно вреда.
Олдред склонил голову, но внутри у него все кипело. Осмунду нельзя отступать, на его стороне архиепископ!
Настоятель сказал:
— Я помолюсь, чтобы Господь вразумил меня на правильный выбор.
Епископ этим не удовлетворился:
— Я сам сегодня напишу Эльфрику. Сообщу, что его распоряжение — предположение, а не распоряжение! — невыполнимо, что мы с тобой обсудили этот вопрос и что ты, как мне показалось, по зрелом размышлении согласился со мною в том, что прямо сейчас церковь не следует превращать в придаток монастыря.
— Я тебе уже сказал, — раздраженно произнес Осмунд. — Я подумаю об этом.
Уинстен словно не услышал и продолжил давить:
— Брат Уигферт может отвезти мое письмо. — Он оглядел братьев, понятия не имея, кто из них Уигферт. — Кстати, если мое письмо пропадет по дороге и архиепископ его не получит, я лично отрежу этому Уигферту его причиндалы ржавым ножом.
Монахи зашушукались, потрясенные такой свирепостью.
— Покинь наш храм, епископ, прежде чем ты окончательно не опорочил Дом Божий, — велел Осмунд.
— Пиши письмо, Осмунд, — процедил Уинстен. — Растолкуй архиепископу Эльфрику, что ты передумал. Иначе хуже будет.
С этими словами Уинстен стремительно развернулся и вышел из церкви.
«Он думает, что победил, — сказал себе Олдред. — И он прав».
14
1 ноября 997 г.
Рагна вышла замуж за Уилфа в День всех святых, первого ноября, под чередование солнечного света и проливного дождя.
Все на холме было теперь знакомо Рагне. Пахло конюшнями, немытыми телами и рыбой, которую варили на кухне. Было шумно: лаяли собаки, визжали дети, кричали мужчины и заливисто смеялись женщины; кузнец ковал подковы, а плотники обтесывали поваленные стволы деревьев своими топорами. Западный ветер гнал по небу облака, тени которых преследовали друг друга по соломенным крышам.
Рагна позавтракала в своем доме в присутствии слуг. Она нарочно все устроила так, чтобы спокойно подготовиться к обряду. Хватит, и так уже вся извелась — как она будет выглядеть, сумеет ли достойно себя повести. Она отчаянно хотела, чтобы для Уилфа все было идеально.
Раньше она не могла дождаться этого дня, а теперь ей хотелось, чтобы он поскорее закончился. Зрелища и различные церемонии были обычным явлением в ее жизни, сейчас она желала всего-навсего очутиться в одной постели с мужем. Она сопротивлялась искушению и стойко ждала свадьбы, несмотря на зов плоти, однако теперь радовалась своей стойкости, ибо видела, что страсть Уилфа усиливается с каждым днем. Она читала эту страсть в его взгляде, улавливала в замирании его пальцев на ее ладони и в томительном предвкушении вечернего поцелуя.
Они провели вместе много часов, разговаривая обо всем на свете. Он поведал Рагне о своем детстве, о смерти матери и потрясении от повторного брака отца с Гитой, о появлении в его жизни двух младших братьев.
При этом Уилф не любил отвечать на вопросы, которые считал лишними. Она выяснила это, когда невзначай спросила его о ссоре с королем Этельредом. Он сразу вознегодовал, как будто она уязвила его гордость.
Однажды Рагна и Уилф отправились вдвоем охотиться в лес между Ширингом и Дренгс-Ферри. Заночевали в охотничьем домике Уилфа, удаленном, но уютном, с конюшнями, конурами, лавками и большим домом, где все спали на тростнике на полу. В тот вечер Уилф подробно рассказывал о своем отце, тоже элдормене Ширинга. Эта должность вовсе не была наследственной, и, слушая историю о борьбе за власть после кончины отца Уилфа, Рагна многое узнала об английских порядках.
Теперь, в день свадьбы, ей было приятно думать, что она узнала Уилфа куда лучше, чем когда только приехала в Ширинг.
Увы, ее надежды на спокойное утро были безжалостно разрушены. Первым явился епископ Уинстен, чей плащ промок от дождя. За ним следовал верный Кнебба с безменом в руках и небольшой шкатулкой, где хранились, должно быть, гирьки.