Хотя… Они ведь могли давно его заметить, нарочно притворились пьяными, а теперь уводят подальше от людных мест, чтобы напасть исподтишка. Если так, его, конечно, забьют до полусмерти, от троих ему не защититься. Эдгар стиснул зубы и велел себе не бояться.
Братья пошли к Мэгс, Эдгар не отставал.
Мэгс обновила свое заведение и обставила его с роскошью, достойной королевского дворца: на стенах шпалеры, на полу тюфяки, на сиденьях подушки. Сразу две пары ублажали друг друга под одеялами, еще имелись ширмы, скрывавшие тех, чьи пристрастия были слишком уж необычными или порочными для всеобщего обозрения. В доме удовольствий трудились то ли восемь, то ли десять девиц — и пара юношей, причем некоторые изъяснялись с чужеземным выговором. Эдгар догадался, что большинство шлюх составляли рабыни, прикупленные Мэгс на невольничьем рынке в Бристоле.
Уинстен немедленно завладел вниманием, как и следовало ожидать, ведь пожаловал высокородный гость. Сама Мэгс принесла ему кружку с вином, поцеловала в губы, встала рядом с ним и принялась расписывать достоинства своих девушек: вон у той большая грудь, та отменно ласкает губами, а вон та сбрила все волосы на теле.
Довольно долго никто даже не смотрел на Эдгара, но в конце концов привлекательная ирландка обнажила перед ним свою розовую грудь и спросила, что доставит ему удовольствие. Смущенный, юноша ответил, что ошибся домом, и поскорее ушел.
Теперь стало понятно: Уинстен творил то, чего никак не подобало делать епископу, и лишь отчасти прятал свои сомнительные услады. Правда, Эдгар по-прежнему не мог ответить на вопрос, отчего епископ столь упорно цепляется за Дренгс-Ферри.
Уже совсем стемнело, когда трое гуляк вышли из дома Мэгс, но домой они не собирались. Зато следить теперь стало намного проще. Они двинулись к дому недалеко от берега, Эдгар знал, что этот дом принадлежит торговцу шерстью Кинреду, самому, пожалуй, богатому человеку в Куме после Уигельма. Дверь была открыта — дом проветривали перед сном, — и братья вошли внутрь.
Эдгар не мог последовать за ними, но осторожно заглянул в дверной проем. Гости расселись вокруг стола, непринужденно о чем-то болтая. Уинстен достал свой кошель.
Юноша затаился в темном проулке напротив.
Вскоре к дому подошел хорошо одетый мужчина средних лет, незнакомый Эдгару. Огляделся, словно удостоверяясь, что попал туда, куда хотел, и сунул голову в дверь. В свете, лившемся из дома, Эдгар разглядел, что одежда на нем дорогая, однако выглядит как с чужого плеча. Мужчина что-то спросил — Эдгар, естественно, не расслышал, — а в ответ раздались радостные возгласы, и незнакомец исчез в доме.
Дверь закрылась.
Тем не менее до Эдгара доносились звуки изнутри, да и гости, явно разгорячившись, заговорили громче. Вот с узнаваемым стуком прокатились по столу игральные кости, а дальше гости наперебой загомонили:
— Десять пенсов!
— Две шестерки!
— Я выиграл, я выиграл!
— Дьявол побери эти кости!
По всей видимости, Уинстен сполна насладился выпивкой и блудодейством, теперь настал черед предаться иному азарту.
После долгого ожидания в переулке Эдгар услышал удар монастырского колокола, звавший монахов на полуночную службу — первую службу нового дня. Игра как будто завершилась. Гуляки вывалились наружу и направились домой, светя себе горящими ветками, которые они забрали из очага. Эдгар отступил глубже в проулок, но отчетливо расслышал слова Уинстена:
— Удача была к тебе благосклонна, мсье Робер!
— Ты умеешь держать удар, милорд, — отозвался голос с иноземным выговором. Должно быть, решил Эдгар, тот мужчина в одежде с чужого плеча был франкским или норманнским торговцем.
— Надеюсь, у меня будет случай отыграться.
— С удовольствием сыграю снова.
Вот так, выходит, Эдгар потратил целый вечер лишь ради того, чтобы выяснить, что епископ — заядлый игрок.
Братья свернули к дому Уигельма, а таинственный Робер пошел в противоположном направлении. Поддавшись необъяснимому порыву, Эдгар зашагал за ним.
Чужестранец добрался до берега, подобрал полу рубахи и ступил в воду. Эдгар следил за ним — точнее, за горящей веткой в море, — пока чужак не поднялся на борт какого-то судна. Свет факела на мгновение выхватил из мрака широкие обводы и высокий корпус. Похоже на норманнское грузовое судно.
Затем свет погас, и Эдгар потерял чужака из вида.
Рано утром на следующий день Эдгар встретился с Олдредом и признался, что пребывает в растерянности.
— Уинстен тратит церковные деньги на вино, женщин и кости, но вовсе не делает из этого тайны.
Впрочем, Олдреда сильно заинтересовала подробность, которую сам Эдгар счел не заслуживающей внимания:
— Говоришь, Уинстен нисколько не огорчился проигрышу?
Эдгар пожал плечами:
— Если и огорчился, то умело это скрывал.
Олдред недоверчиво покачал головой:
— Игроки всегда хотят выигрывать, иначе им не получить острых ощущений.
— Как бы то ни было, он просто пожал этому Роберу руку и сказал, что с нетерпением ждет возможности отыграться.
— Что-то здесь не так.
— Тебе виднее, конечно, но я свои догадки исчерпал.
— Значит, далее загадочный мсье Робер сел на корабль, предположительно его собственный. — Олдред постучал пальцами по столу: — Я должен поговорить с ним.
— Я с тобой.
— Ладно. Скажи, а есть ли в Куме меняла? Должен быть, ведь это порт.
— Обычно ювелир Уин берет чужеземные деньги в переплавку.
— Ювелир? Тогда у него должны быть весы и гирьки для взвешивания серебра и всего остального.
— Наверняка есть.
— Думаю, мы заглянем к нему чуть позже.
Эдгар недоуменно хмыкнул, будучи не в силах уследить за полетом мысли Олдреда:
— Но зачем?
— Прояви терпение. Я и сам пока толком не знаю. Идем искать этого Робера.
Они покинули монастырь. До сих пор Эдгар и Олдред избегали показываться на городских улицах вместе, но сейчас монах явно слишком разволновался, чтобы заботиться о таких мелочах.
Эдгар повел спутника к берегу. Сам юноша тоже испытывал некое предвкушение: пусть он по-прежнему мало что понимал, его не отпускало ощущение, что разгадка все ближе.
Норманнское судно стояло под погрузкой: у кромки воды виднелся холмик железной руды, моряки сгребали руду в бочки, перетаскивали на судно и высыпали в трюм. Мсье Робер наблюдал за происходящим с берега. У него на поясе Эдгар заметил туго набитый кожаный кошель.
— Вон он.
Олдред подошел к чужестранцу и представился, а затем сказал:
— Мсье Робер, позволь сообщить тебе кое-что личное и очень важное. Сдается мне, вчера вечером тебя обманули.
— Обманули? — переспросил Робер. — Но я же выиграл.
Эдгар разделял озадаченность чужака. Как его могли обмануть, когда он ушел с кошельком, полным денег?
— Пойдем со мной к местному ювелиру, и я все объясню, — посулил Олдред. — Клянусь, эта прогулка не будет напрасной.
Робер долго и пристально разглядывал Олдреда, но затем, похоже, решил довериться монаху:
— Что ж, идем.
Эдгар привел их к Уину, каменный дом которого уцелел после нападения викингов. Ювелир, коротышка лет пятидесяти с большими залысинами, завтракал вместе с семьей — молодой женой (это вторая, вспомнилось Эдгару) и двумя маленькими детьми.
— Доброе утро, мастер, — поздоровался Эдгар. — Рад видеть тебя в добром здравии.
Уин проявил ответную любезность:
— Здравствуй, Эдгар. Как дела у твоей матушки?
— По правде говоря, возраст уже сказывается.
— Все мы не молодеем. Ты вернулся в Кум?
— Я тут по делам. А это брат Олдред, армарий аббатства Ширинг, он на несколько дней остановился в монастыре.
— Рад познакомиться, брат Олдред, — учтиво произнес ювелир. Он явно пытался сообразить, с какой стати к нему пожаловали такие гости.
— С нами мсье Робер, владелец корабля в гавани.
— Рад познакомиться, мсье.
Тут вмешался Олдред:
— Уин, я попрошу тебя взвесить несколько английских пенни, доставшихся мсье Роберу.
Эдгар наконец-то осознал, к чему клонит Олдред. Вот так поворот!
Уин помедлил, но упрямиться не стал: оказать услугу монаху считалось делом богоугодным, которое непременно окупится.
— Разумеется. Идемте в мою мастерскую.
Он шел впереди, остальные следовали за ним; чужак Робер все еще недоумевал, но не сопротивлялся.
Мастерская Уина отчасти походила на мастерскую Катберта в монастыре, Эдгар видел сходство во многом: тут и очаг, и наковальня, и множество инструментов, и прочный, окованный железом сундук, где мастер, верно, держал запасы драгоценных металлов. На верстаке стояли изящные весы в форме буквы Т, чашки свисали с каждой стороны перекладины.
— Мсье Робер, — обратился к чужестранцу Олдред, — мы хотим взвесить пенни, которые вы выиграли прошлой ночью в доме Кинреда.
Эдгар не сдержал возгласа, начиная понимать, как могли обмануть Робера.
Чужак снял с пояса кошель, битком набитый иноземными деньгами вперемешку с английскими. Спутники терпеливо ждали, пока он выберет английские монеты с крестом на одной стороне и головой короля Этельреда на другой. Робер плотно закрыл кошель и снова повесил на пояс, а потом отсчитал пенни — всего шестьдесят три штуки.
— Ты выиграл все эти монеты прошлой ночью? — уточнил Олдред.
— Большую часть, — не стал юлить Робер.
— Будь добр, положи шестьдесят пенни в лоток — какой угодно, по твоему выбору, — попросил Уин. Когда Робер это сделал, ювелир взял из шкатулки несколько продолговатых гирек; на взгляд Эдгара, отлили их из свинца. — Шестьдесят пенни должны весить ровно три унции.
Ювелир положил гирьки на второй лоток, и тот резко опустился вниз. Эдгар ахнул от изумления, а Уин сказал Роберу:
— Твои пенни легкие.
— Что это значит? — не понял Робер.
Эдгар знал ответ на его вопрос, но молчал: пусть Уин объясняет.
— Большинство серебряных монет содержит толику меди для прочности монет, чтобы они медленнее изнашивались. В английских пенни одна часть меди приходится на девятнадцать частей серебра. Вот. — Уин сняла с лотка гирьку весом в унцию и положил вместо нее другую, полегче, потом следующую. — Медь легче серебра. — Оба лотка уравновесились. — В твоих пенни, думаю, приблизительно десять частей меди на десять частей серебра. Разница настолько мала, что не бросается в глаза, но это подделка.