В конце дня епископ вызвал слуг и велел им доставить элдормену те подати, которые крестьяне отдавали товарами, серебро же понес сам, как бы желая угодить брату этим даром. Уилфа он нашел в большой зале.
— На сей раз меньше обычного, — сказал он. — А все потому, что ты передал долину Оутен во владение своей жене.
— Она сейчас как раз там, — отозвался Уилвульф.
Уинстен кивнул. Рагна лично отправилась по деревням, которыми владела. После стычки на Благовещение она явно не торопилась привлекать к сбору средств кого-то другого.
— У тебя замечательная жена. — Сторонний наблюдатель мог бы решить, что епископу Рагна и вправду нравится. — Такая красивая, такая умная. Неудивительно, что ты часто с нею советуешься, пусть она всего лишь женщина.
Эта похвала скрывала упрек: мужчина, которым помыкала его жена, обыкновенно подвергался насмешкам, и большинство из них было откровенно непристойного содержания.
Уилвульф не пропустил намек:
— Твоим советам я тоже следую, хотя ты — простой священник.
— Твоя правда. — Уинстен криво усмехнулся. Он сел, и слуга подал ему кубок с вином. — Она выставила болваном твоего сына. Ну, из-за той игры в мяч.
Уилвульф скорчил гримасу:
— Горько признавать, но Гарульф и правда дурак. Уэльс тому доказательство. Он не трус, конечно, и биться будет вопреки всему. Но вожаком ему не стать, он вечно норовит кинуться вперед, вопя во всю глотку. Впрочем, простолюдины тянутся к нему.
Дальше заговорили о викингах. В этом году набегам подверглись восточные края, Гэмпшир и Суссекс, а Ширинг почти не пострадал, в отличие от года предыдущего, когда сгорел дотла Кум, да и прочие владения Уилвульфа понесли урон. Зато на Ширинг, словно в отместку, обрушились проливные дожди.
— Поневоле решишь, что Всевышний прогневался на Ширинг, — сказал элдормен.
— Наверное, местные не слишком щедры к церкви, — предположил Уинстен.
Старший брат расхохотался.
Перед тем как вернуться в свой дом, Уинстен навестил мать. Он поцеловал Гиту в щеку и сел у очага.
— Брат Олдред ходил к шерифу Дену, — поведала Гита.
— Вот как? — Уинстен приподнял бровь.
— Да, ходил тайком, был очень осторожен. Думал, что никто его не заметил, но мне тут же донесли.
— Хитрый лис! Он за моей спиной обратился к архиепископу Кентерберийскому и попытался захватить мой монастырь в Дренгс-Ферри.
— У него есть слабости?
— Когда-то давно его уличили в связи с другим молодым монахом.
— С тех пор больше ничего не было?
— Нет.
— Жаль, а то бы мы попробовали его опорочить. Сам знаешь, монахи живут друг с другом, обходясь без женщин, и наверняка половина из них падка на содомский грех.
— Да плевал я на этого Олдреда! Однажды я с ним уже справился и раздавлю снова, если понадобится.
Гита не разделяла самоуверенности сына.
— Я просто не понимаю, о чем монаху говорить с шерифом, — раздраженно произнесла она.
— Меня больше беспокоит эта норманнская сучка.
Гита согласно кивнула:
— Да, Рагна умна и отважна.
— Она перехитрила меня в Оутенхэме. Немногие могут этим похвастаться.
— Еще она упросила Уилфа выгнать старшего конюха Уигнота, который по моей просьбе покалечил ее лошадь.
Уинстен вздохнул:
— Зря мы позволили Уилфу жениться на ней, честное слово.
— Когда ты договаривался о свадьбе, сам все твердил, что так мы привяжем к себе графа Хьюберта.
— Я бы не стал якшаться с норманнами, не наседай на меня Уилф.
— Но ты ведь мог задурить ему голову.
— Знаю, — печально откликнулся Уинстен. — Вернулся бы из Шербура с известием, что мы опоздали, что она уже помолвлена с Гийомом Реймсским… — Он поразмыслил над сказанным. Обычно он говорил матери правду, поскольку твердо знал, что Гита во всем его поддержит. — Дело в том, что Уилф только-только поставил меня епископом. К сожалению, мне не хватило смелости. Я боялся, что он разгадает мою уловку, вздумай я лукавить, и сильно разозлится. Сейчас-то я понимаю, что ложь почти наверняка сошла бы мне с рук. Но тогда я думал иначе.
— Забудь о Рагне, — велела Гита. — Она нам не угроза. Девчонка понятия не имеет о силах, с которыми взялась бороться.
— Как знать, как знать.
— В любом случае сейчас очернять ее глупо. Она завладела сердцем твоего брата. — Гита недобро усмехнулась: — Увы, мужская любовь недолговечна. Со временем Уилф устанет от нее.
— Сколько нам этого ждать?
— Не могу ответить. Терпи. Однажды это случится.
— Люблю тебя, мама.
— Я тоже люблю тебя, сын.
Иногда по утрам ловушка просто кишела рыбой, в другие дни оказывалась полной наполовину, а порой и вовсе пустовала, не считая пары-тройки мелких рыбешек. Но неделю за неделей улов был больше, чем требовалось на прокорм семьи. Весь дом внутри был в копченых угрях, свисавших со стропил, и казалось, что под крышей идет дождь из рыбы. Как-то в пятницу, достав очередной обильный улов, Эдгар решил, что часть можно продать.
Он отыскал палку длиной в ярд, повесил на нее дюжину жирных угрей, обвязав тушки гибкими ветками вместо веревок, а потом направился к таверне. Этель, младшая жена Дренга, сидела снаружи, на вечернем солнышке, и ощипывала голубей. Ее костлявые руки покраснели и лоснились от жира.
— Не желаешь купить угрей? — спросил Эдгар. — Отдам по фартингу за пару.
— Где ты их взял?
— Поймал на нашем затопленном поле.
— Молодец. На вид вроде ничего, так что возьму двух.
Этель ушла попросить денег у Дренга, тот вышел из таверны вместе с ней.
— Откуда угри? — хмуро справился он у Эдгара.
— Нашел на дереве целое гнездо, — ответил юноша.
— Все дерзишь, малец, — проворчал Дренг, но выдал Эдгару четверть серебряного пенни.
Еще двух рыбин Эдгар продал прачке Эббе, а четверых купила Толстуха Беббе. Эльфбург, которая прибиралась в монастыре, посетовала, что денег у нее нет, но ее муж Хадвин отправился в лес за орехами, так что они могут рассчитаться с Эдгаром натурой. Юноша отказался и с четырьмя фартингами в сумке на поясе понес остаток улова священникам.
Жена Дегберта, Эдит, кормила ребенка грудью возле дома.
— Хорошая рыба, — одобрила она.
— Уступлю все за полпенни.
— Лучше спроси у него. — Эдит кивнула в сторону открытой двери, и оттуда, услышав, должно быть, голоса снаружи, вышел Дегберт.
— Откуда рыба? — немедленно уточнил он.
Эдгар подавил желание съязвить в ответ:
— Из-за наводнения наше поле затопило, рыба сама заплыла.
— А кто разрешил тебе ловить угрей?
— Так рыба сама приплыла, я же сказал.
Дегберт присмотрелся к палке Эдгара:
— Похоже, ты уже кое-что продал.
Эдгар неохотно признался:
— Да, восемь штук.
— Забыл, кто тут хозяин? Вам дали землю, а не реку. Если решил устроить садок с рыбой, попроси у меня разрешения.
— С чего бы? Я-то думал, что ты владеешь землей, а не рекой.
— Ты невежда, поэтому на первый раз я тебя прощаю. В монастырском уставе сказано, что рыбой я тоже ведаю.
— За все то время, которое я тут провел, ты ни разу не поймал ни единой рыбы.
— И что? Устав есть устав.
— Хотелось бы его увидеть.
Дегберт ухмыльнулся:
— Жди здесь. — Он скрылся в доме и быстро вернулся, держа в руках сложенный лист пергамента. — Вот, прямо тут. — Он ткнул пальцем в нужное место: — Паче кто изловит рыбу в сей реке, надлежит оному отдать настоятелю одну рыбину из каждых трех.
Эдгар кисло взглянул на пергамент. Он не умел читать, и довольный Дегберт это знал. Поди знай, что на самом деле в уставе записано. Вот незадача! Дегберт прав, он простак и невежда.
Дегберт радостно потер руки:
— Ты принес дюжину, значит, с тебя четыре штуки.
Эдгар безропотно протянул ему палку с угрями.
Тут послышался стук копыт.
Юноша обернулся на звук, Дегберт и Эдит тоже уставились на холм. Полдесятка верховых подскакали к монастырю и натянули поводья. В вожаке отряда Эдгар узнал епископа Уинстена.
Пока Дегберт приветствовал своего высокородного брата, Эдгар поспешил удрать. Миновал таверну, пересек поле, на котором его братья вязали в снопы срезанные стебли овса, но не стал заговаривать с ними. Прошел мимо дома, в котором обитала семья, и ускользнул в лес.
Заблудиться он не боялся. Прошел с милю по едва заметной оленьей тропе сквозь заросли и очутился на поляне, где его поджидали шериф Ден и брат Олдред в сопровождении двух десятков воинов на поджарых лошадях. Выглядели они внушительно, вооруженные мечами и щитами, все в шлемах. Заметив Эдгара, двое мужчин обнажили клинки. Юноша узнал невысокого и вечно хмурого Уигберта, рядом стоял здоровяк Годвин.
Эдгар вскинул руки, показывая, что безоружен.
Олдред не замедлил вмешаться:
— Все в порядке, это наш шпион из деревни.
Воины вложили клинки в ножны, а Эдгар поморщился. Не слишком-то приятно, когда тебя называют шпионом.
Сказать честно, он мучился из-за неприятных мыслей. Мошенников разоблачат и накажут по всей строгости. Дегберт, конечно, заслужил наказание, но вот как быть с Катбертом? Трусоватый мастер всего-навсего исполнял чужие приказы, по сути, его заставили совершить преступление.
Впрочем, Эдгара ужасало беззаконие как таковое. Матушка, пока была жива, вечно спорила с власть имущими, но никогда их не обманывала. Беззаконие воплощали собой викинги, убившие Сунни, разбойник Железная Башка и такие люди, как Уинстен и Дегберт, которые грабили бедняков, притворяясь, будто пекутся об их душах. А лучшие люди соблюдали закон, среди них были священнослужители вроде Олдреда и даже знать — вспомним хотя бы Рагну.
Эдгар вздохнул:
— Верно, я шпион. Епископ Уинстен только что прибыл в деревню.
— Хорошо. — Шериф Ден посмотрел на небо. В прорехах листвы виднелся клочок небосвода, и было заметно, что яркий полуденный свет уже немного поблек.
Эдгар ответил на незаданный вопрос:
— Сегодня они вряд ли засядут в кузнице. Нужно время, чтобы разжечь огонь и расплавить монеты.