Помещение между тем продолжало заполняться людьми шерифа, и Уинстен понял, что никто не придет ему на помощь: четверым не справиться с такой оравой. Вдобавок те трое наверняка струсили и давно сдались.
Олдред было двинулся в мастерскую, однако Уинстен преградил ему путь. Монах смерил епископа взглядом и сказал шерифу:
— Нам туда.
— Отойди, милорд епископ, — велел Ден.
Спасти Уинстена теперь могло разве что положение и сан.
— Убирайтесь, нечестивцы! Это дом Божий.
Шериф оглядел священников и их домочадцев, которые молча взирали на происходящее.
— Дом Божий должен выглядеть по-другому, нет?
— Ты ответишь за все на окружном суде! — пригрозил Уинстен.
— С радостью, уверяю тебя, милорд. А теперь отойди.
Олдред протиснулся мимо епископа и протянул руку к двери. Вне себя от ярости, Уинстен изо всех сил ударил монаха в лицо. Олдред отпрянул. Костяшки, непривычные к кулачным боям, заныли, и Уинстен потер правую руку левой.
Ден кивнул воинам.
Уигберт шагнул к Уинстену. Из них двоих епископ был крупнее, но Уигберт смотрелся опаснее.
— Только посмей притронуться к епископу! — прошипел Уинстен. — Господь тебя проклянет!
Воин замешкался, но шериф его подбодрил:
— Такому злодею, как Уинстен, Бог не поможет, будь он хоть трижды епископ.
Этот презрительный тон окончательно взбесил Уинстена.
— Взять его! — распорядился Ден.
Уинстен отшатнулся, но Уигберт был проворнее. Не успел епископ увернуться, как был схвачен и ловким движением отодвинут от двери. Он сопротивлялся, но тщетно: мышцы Уигберта были тугими, как корабельные канаты.
Ярость накалялась, как металл в тигле Катберта.
Олдред рванулся в мастерскую, Ден и Годвин последовали за ним.
Уинстен дернулся, но Уигберт держал крепко. Все пропало, металась в голове перепуганная мысль. Епископ и не подозревал, что однажды будет вот так трепыхаться в чужих руках.
Уигберт слегка ослабил хватку.
Из мастерской донесся голос Олдреда:
— Только поглядите! Тут и медь для подмешивания в серебро, и чеканы для подделки королевской монеты, и новехонькие деньги повсюду! Катберт, друг мой, что на тебя нашло?
— Меня заставили, — проскулил Катберт. — Сам я всегда хотел делать украшения для церкви.
«Шелудивый пес, — мысленно процедил Уинстен, — ты сам вызвался и вон как раздобрел».
Шериф Ден спросил:
— Как давно наш добрый епископ подделывает королевскую монету?
— Уже пять лет.
— Что ж, с этим покончено.
Поток серебряных монет перед мысленным взором Уинстена внезапно устремился прочь, и ярость вскипела в епископе обжигающим пламенем. Он рывком высвободился из рук Уигберта.
Олдред с изумлением разглядывал хитроумные приспособления для производства подделок на рабочем столе Катберта: молоток и ножницы, глиняный тигель, чеканы, заготовки — и груда блестящих дурных монет. Непроизвольно монах потирал левую скулу в том месте, куда пришелся удар Уинстена. Внезапно раздался гневный рык, Уигберт удивленно вскрикнул, и в мастерскую ворвался разъяренный епископ.
Лицо у него было красное, на губах выступила пена, как у обезумевшей лошади. Он беспрестанно изрыгал непристойности.
Олдред и раньше видел, как епископ злится, но никогда прежде не видал ничего подобного. Казалось, Уинстен попросту спятил. Бессвязно завывая, он кинулся на шерифа Дена, и тот, захваченный врасплох, прижался спиной к стене. Впрочем, Ден, разумеется, поднаторел в таких схватках: оправившись от неожиданности, он согнул ногу и сильно ударил Уинстена в грудь, вынудив отшатнуться.
Тогда Уинстен развернулся к Катберту, и перепуганный толстяк повалился на пол. Уинстен схватил наковальню и опрокинул ее, рассыпав инструменты и монеты.
Он стиснул в руках молоток с железной насадкой. В его безумном взоре Олдред прочел одержимость и жажду убийства. Впервые в жизни он ощутил, каково очутиться в присутствии дьявола.
Годвин отважно бросился на епископа. Уинстен отдернул руку и ударил молотком по тиглю с расплавленным металлом, стоявшему на столе. Глина раскололась, металл разлетелся брызгами.
Лицо Годвина будто окатило пламенем. Крик ужаса из груди здоровяка оборвался, едва успев зародиться. Что-то ударило Олдреда по ноге ниже колена. Монах испытал боль, хуже которой просто не могло быть, и мгновенно лишился чувств.
Очнулся Олдред от собственного вопля, не стихавшего несколько минут. В конце концов крики перешли в стоны. Кто-то напоил его крепким вином, у него закружилась голова, и это усугубило страх.
Когда же он все-таки слегка успокоился и смог сосредоточиться, то первым делом осмотрел свою ногу. В лодыжке была дыра размером с яйцо малиновки, плоть обуглилась. До чего же больно! Наверное, тот кусок металла, который его поразил, благополучно остыл на полу.
Один из священников принес мазь для его раны, но Олдред отказался от лечения: поди определи, какие языческие порошки пошли на это снадобье — вдруг там мозги летучих мышей, измельченная омела или помет черного дрозда? Монах отыскал взглядом Эдгара, которому доверял, и попросил юношу подогреть немного вина, вылить на рану, чтобы ее очистить, и замотать чистой тряпкой.
Незадолго перед обмороком он видел, как расплавленный металл выплеснулся в лицо Годвину. Шериф Ден подтвердил, что Годвин умер, и Олдред этому не удивился: если уж крохотная капля металла проделала такую дыру в его ноге, то Годвину наверняка прожгло кожу до самого мозга.
— Я взял под стражу Дегберта и Катберта, — сказал Ден. — Они останутся под замком до суда.
— А что насчет Уинстена?
— Мне боязно к нему подступаться, не хочу настраивать против себя всех церковников. К тому же, полагаю, нет необходимости его задерживать: он вряд ли сбежит, а если все-таки удерет, я его изловлю.
— Надеюсь, ты прав. Я знаю его много лет, но никогда не видел таких припадков. Это было что-то жуткое. В него будто бес вселился.
— Похоже на то, — согласился Ден. — Я тоже с таким не сталкивался, но не беспокойся — мы вовремя его схватили.
22
Октябрь 998 г.
Эдгар знал, что последствия непременно будут. Уинстен не смирится с таким исходом. Он будет сражаться и станет беспощадно изводить тех, кто был причастен к его разоблачению. Страх ощущался крохотной, но твердой опухолью в животе, и юноша спрашивал себя, насколько сильная опасность ему грозит.
Он ведь оставался в стороне, правильно? Помогал тайно, при вторжении в дом священников не присутствовал. Лишь когда суматоха отчасти улеглась, зашел в монастырь заодно с компанией любопытствующих. Да его не заметил и сам Уинстен, главный виновник переполоха.
Выяснилось, что он ошибался.
Круглолицый и светловолосый помощник Уинстена, дьякон Итамар, прибыл в Дренгс-Ферри через неделю после известных событий. Помолился со всеми на службе, а затем сделал важное объявление: в отсутствие Дегберта исполняющим обязанности настоятеля назначен старший по возрасту из монастырских священников, отец Деорвин. Это было несколько странно — неужели весть заслуживала того, чтобы передать ее лично, а не письмом?
Когда прихожане стали покидать маленькую церковь, Итамар подошел к Эдгару, который явился на службу со всей семьей — Эрманом, Эдбальдом, Квенбург и шестимесячной Уинни.
Дьякон не собирался любезничать и прямо заявил Эдгару:
— Ты дружен с братом Олдредом из аббатства Ширинг. — Он не спрашивал, а утверждал.
Может, поэтому он на самом деле приехал сюда? По спине Эдгара пробежала дрожь, но ответил он ровно:
— Тебе виднее, но я не понимаю, почему ты так говоришь.
— Потому что ты идиот! — влез Эрман.
Эдгар еле сдержался, чтобы не врезать брату по физиономии.
— Эрман, тебя никто не спрашивал, будь добр помалкивать. — Юноша повернулся к Итамару: — Я знаком с монахом, спору нет, но…
— Ты промыл его рану, — перебил дьякон.
— Ну да, и что? Тебе какое дело?
— Тебя видели с Олдредом здесь, в Дренгс-Ферри, а также в Ширинге и Куме, я сам встретил вас двоих в Оутенхэме.
Итамар всего-навсего доказывал, что Эдгар знаком с Олдредом. Похоже, он не знал, кого монах определил в свои шпионы. Так что у него за дело? Эдгар спросил в лоб:
— Чего ты от меня хочешь, Итамар?
— Ты намерен быть клятвопомощником Олдреда?
Вот оно что! Итамару поручили выяснить, кто заступится за Олдреда на суде. Эдгар испытал несказанное облегчение. Все могло обернуться куда хуже.
— Вообще-то меня не звали.
Он не лукавил, хотя и не был честен до конца. Эдгар ожидал, что его позовут. Клятвопомощник, который был очевидцем событий, ценился высоко. А Эдгар был в мастерской Катберта, видел металл, чеканы и свеженькие поддельные монеты, поэтому его показания существенно помогли бы Олдреду — и навредили Уинстену.
Видимо, Итамар это знал:
— Будь уверен, позовут. — Его круглое, почти детское лицо исказилось от злости. — Когда это случится, настоятельно советую тебе отказаться.
Эрман снова не утерпел:
— Он прав, Эдгар. Люди вроде нас не должны встревать в распри священников.
— Твой брат разумен, — скромно заметил Итамар.
— Спасибо вам обоим за совет, — откликнулся Эдгар. — Вот только меня не звали на суд над епископом Уинстеном.
Итамар нахмурился.
— Вспомни, — произнес он, помахав пальцем перед носом Эдгара, — что настоятель Дегберт — твой землевладелец.
Эдгар даже растерялся — уж угроз он точно не ожидал.
— Ты о чем, а? — Он надвинулся на Итамара: — Ну? Говори яснее!
Итамар попятился с испуганным видом, потом спохватился и вздернул подбородок.
— Наши крестьяне должны поддерживать церковь, а не разрушать ее устои, — изрек он.
— Знаешь, ты, кажется, слегка перепутал. Это ведь не я чеканил дурные монеты в стенах монастыря.
— Не умничай со мной! Короче, так: если ты оскорбишь своего землевладельца, тебя выгонят с земли.