Олдред понимал, что возражать бессмысленно.
Ноги Катберта подкосились, и ювелир рухнул наземь.
— Он твой, шериф, — сказал Уилвульф.
Ден помедлил, затем неохотно кивнул Уигберту. Тот подхватил Катберта под мышки и уволок прочь.
Неожиданно Уинстен заговорил снова. Олдред посчитал, что епископ добился всего, чего хотел, но выяснилось, что это еще не конец.
— Я обвиняю себя! — во всеуслышание заявил Уинстен.
Уилвульф нисколько не удивился этим словам, и Олдред сообразил, что все представление продумано и подстроено заранее.
— Когда я изобличил преступника, — продолжал епископ, — я настолько разъярился, что в приступе гнева уничтожил большую часть мастерской. Молотком я разбил глиняный тигель, и расплавленный металл выплеснулся на невинного человека по имени Годвин. Это произошло по чистой случайности, но вина все равно на мне.
Опять Уинстен выгородил себя, опять сумел вывернуться, опять показал себя человеком, который печется о справедливости.
— Если так, это тяжкое преступление, — строго сказал Уилвульф. — Ты повинен в непреднамеренном убийстве.
Уинстен смиренно склонил голову. Интересно, спросил себя Олдред, кто-то поверил в его раскаяние?
— Ты должен заплатить виру за убийство вдове погибшего.
Из толпы вытолкнули привлекательную, но явно напуганную молодую женщину с младенцем на руках.
— За убийство воина положено уплатить пять фунтов серебром, — произнес Уилвульф.
Дьякон Итамар шагнул вперед и вручил Уинстену небольшую деревянную шкатулку.
Уинстен поклонился вдове, протянул ей шкатулку и сказал негромко:
— Буду молить Всевышнего, чтобы Он и ты простили меня за содеянное зло.
Многие владетели одобрительно закивали. Олдреду хотелось плакать и смеяться одновременно. Все эти люди прекрасно знали Уинстена! Как они могли поверить в его мнимое раскаяние? Увы, показное смирение словно заставило их забыть, каков этот человек на самом деле. А крупная вира — пять фунтов деньги немалые — отвлекла внимание судей от более серьезных обвинений.
Вдова приняла шкатулку и молча ушла.
Что ж, подумалось Олдреду, великие грешат безнаказанно, а малые обречены страдать. И в чем тогда промысел Божий? Где тут хотя бы намек на справедливость?
Впрочем, еще не все, кажется, потеряно. Олдреду пришло на ум, что действовать нужно немедленно, пока Уинстен притворяется оплотом добродетели. Не позволяя себе поддаться сомнениям, монах шагнул вперед.
— Элдормен Уилвульф, из всего, что мы услышали сегодня, совершенно очевидно, что монастырь в Дренгс-Ферри подлежит закрытию. — Пора спалить это крысиное гнездо, прибавил Олдред мысленно, однако вслух ничего уточнять не стал: это было понятно и без слов.
Уинстен на мгновение сбросил маску, в его взгляде промелькнула ярость, но епископ тут же спохватился и вернул на лицо выражение благочестивой кротости.
Олдред продолжал:
— Архиепископ уже одобрил мысль подчинить этот монастырь аббатству Ширинга и поселить туда монахов. Ранее епископ попросил отложить рассмотрение этого дела, но сейчас, по-моему, самое время все решить.
Уилвульф вопросительно взглянул на брата.
Олдред догадывался, о чем думает Уинстен. Монастырь в глуши никогда не приносил изрядного дохода, теперь, когда с подделками покончено, он и вовсе превращался в обузу. Раньше там заправлял родич Дегберт, однако обстоятельства изменились, и Дегберта пришлось убрать. Словом, монастырем вполне можно было пожертвовать.
Несомненно, Уинстен недоволен тем, что Олдред все-таки взял над ним верх хотя бы в такой малости, но он наверняка осознавал, сколь неблагоприятное впечатление произведет, если попытается отстоять монастырь. Ведь епископ всячески показывал, что потрясен до глубины души злоумышлениями бедолаги Катберта; от него ожидали, что он с радостью покинет место, где случилось преступление. Если он продолжит упрямиться, те, кто не слишком ему доверяют, могут, не ровен час, заподозрить, что Уинстен намерен восстановить мастерскую и возобновить чеканку подделок.
— Я согласен с братом Олдредом, — сказал, помолчав, Уинстен. — Всем священникам мы назначим иные обязанности, а монастырь пусть отойдет аббатству Ширинга.
Олдред возблагодарил небеса за хорошую новость, пускай она единственная за сегодня.
Уилвульф обратился к казначею Хильдреду:
— Брат Хильдред, одобряет ли все это настоятель Осмунд?
Олдред не знал, что ответит казначей. Обычно тот выступал против любых предложений Олдреда, но на сей раз сумел удивить.
— Да, элдормен, — сказал Хильдред. — Настоятель горячо желает исполнения этого замысла.
— Быть по сему, — подытожил Уилвульф.
Хильдред замялся:
— Еще кое-что…
— Да, брат Хильдред?
— Это Олдред задумал передать монастырь аббатству, недаром он сейчас напомнил всем нам. А наш старший брат Осмунд всегда считал, что лучшим настоятелем нового приорства будет не кто иной, как сам брат Олдред.
Олдреда застали врасплох. Такого он никак не ожидал и ничуть к тому не стремился. Управлять крохотным приорством в глуши — отнюдь не предел мечтаний. Он хотел стать настоятелем аббатства Ширинга и сделать его средоточием обучения и просвещения.
Похоже, Хильдред отыскал способ избавиться от соперника. В отсутствие Олдреда Осмунд наверняка сделает Хильдреда своим преемником.
— Благодарю, брат Хильдред, но я недостоин такой чести, — откликнулся монах.
Уинстен почти не прятал ликования.
— Еще как достоин, брат Олдред! — воскликнул он.
«Тоже рад убрать меня с глаз долой», — подумал Олдред, а Уинстен прибавил:
— Как твой епископ, я счастлив немедленно утвердить это назначение.
— Вряд ли чин приора важнее должности армария в аббатстве.
— Ну, зачем же грубить? — Уилвульф широко улыбнулся: — В приорстве ты сполна проявишь свои лучшие качества.
— Вообще-то приора должен назначить настоятель Осмунд. Этот суд пытается присвоить себе его полномочия?
— Ни в коей мере, — заверил Уинстен с довольной ухмылкой. — Но мы можем одобрить предложение казначея Хильдреда.
Олдред понял, что его перехитрили. Теперь, когда назначение одобрено всеми влиятельными людьми Ширинга, Осмунду попросту не хватит смелости отменить свое решение. Он угодил в западню. С чего ему взбрело в голову, что он тут самый умный?
— С твоего позволения, брат, — сказал Уинстен, обращаясь к Уилвульфу, — я должен кое-что прояснить.
«Теперь-то что?» — подивился Олдред.
— Слушаю.
— На протяжении многих лет благочестивые люди жертвовали земли монастырю в Дренгс-Ферри.
Олдреда посетили скверные предчувствия.
— Эти земли передавались в ведение епархии Ширинга, следовательно, они остаются в собственности собора.
Рассуждая о епархии и соборе, епископ явно имел в виду самого себя.
— Это же нелепо! — возмутился Олдред.
Уинстен снисходительно усмехнулся:
— Деревню Дренгс-Ферри я уступаю новому приорству в знак моей доброй воли, но деревня Уигли, подаренная тобою, брат, на твоей свадьбе, и прочие земли, которыми владел монастырь, должны возвратиться епархии.
— Это неправильно, — сказал Олдред. — Когда архиепископ Эльфрик превратил Кентербери в монастырь, прежние священники не забрали имущество Кентерберийского собора!
— Это разные случаи и разные обстоятельства, — возразил Уинстен.
— Я не согласен.
— Предоставим решать элдормену.
— Ну уж нет! — отрубил Олдред сурово. — Это дело архиепископа.
Уилвульф вмешался:
— Я вручал свой свадебный подарок монастырю, а не приорству, думаю, другие жертвователи разделяли мои устремления.
— Откуда тебе знать их устремления?
Похоже, элдормен разозлился:
— Я поддержу епископа Уинстена.
— Решать архиепископу, а не тебе, — повторил Олдред.
Гордость Уилвульфа явно была уязвлена.
— Там поглядим, — прорычал он.
Олдред догадывался, как все повернется. Архиепископ распорядится передать земли новому приорству, однако Уинстен не выполнит это распоряжение. Сам Уилвульф уже дважды противился королю — заключил соглашение с графом Хьюбертом, потом женился на Рагне вопреки королевской воле; Уинстен, скорее всего, отмахнется от наказа архиепископа столь же презрительно. Ни король, ни прелаты не могли, по сути, призвать к послушанию местную знать, которая попросту отказывалась им повиноваться.
Уигберт что-то шепнул шерифу Дену. Уилвульф, как и Олдред, это заметил и осведомился:
— Все ли готово к наказанию?
— Да, элдормен, — неохотно подтвердил Ден.
Уилвульф встал с кресла и, окруженный телохранителями, направился к высокому столбу посреди двора. Все владетели поспешили за ним.
Этот столб служил для наказания преступников. Пока все внимали препирательствам Олдреда с Уинстеном и глазели на Уилвульфа, восседающего в кресле, беднягу Катберта раздели догола и привязали к столбу — так туго, что он не мог пошевелить ни конечностями, ни даже головой.
Люди сгрудились у столба, пихаясь и толкаясь локтями, чтобы выбрать местечко получше.
Уигберт взял большие ножницы, лезвия которых блестели от недавней заточки. Толпа возбужденно загомонила. Глядя на лица вокруг, Олдред с отвращением замечал на многих жажду крови.
— Приводится в исполнение приговор элдормена! — возгласил шериф Ден.
Это наказание не убивало — оно обрекало осужденного на жизнь, лишь отчасти подобную полноценной человеческой. Уигберт приставил ножницы к телу Катберта под таким углом, чтобы отрезать мастеру тестикулы, но сохранить в целости пенис.
Катберт стонал, молился и плакал одновременно.
Олдреду стало физически плохо.
Уигберт одним умелым движением отрезал тестикулы. Катберт завопил, по его ногам потекла кровь.
Откуда-то выскочила собака, схватила зубами отрезанный кусок плоти и убежала, зеваки захохотали.
Уигберт отложил окровавленные ножницы, приблизился к Катберту, притронулся к его вискам, коснулся век большими пальцами, а затем, не менее