Так, а что насчет конуры?
— Ульф забоится о своем псе. Мало кто утруждается сделать для собаки укрытие от дождя.
Эдгар шагнул ближе. Мастиф свирепо зарычал, но он был надежно привязан. Эдгар взялся за топор викинга, с которым ходил всегда.
— Ты что задумал? — забеспокоился Ульф.
Эдгар не ответил. Несколькими ударами топора он разломал конуру и лезвием подцепил землю. Один комок, другой — и металл ударился о металл.
Встав на колени у ямы, Эдгар принялся раскапывать руками грязь. Постепенно проявились округлые очертания ржавого железного предмета — вполне узнаваемые.
— Ага!
— Что это? — спросил Ден.
Эдгар вытащил железяку из ямы и с довольным видом воздел над головой:
— Тот самый шлем!
— Что ж, все ясно, — подытожил Ден. — Железная Башка — это Ульф.
— Небом клянусь, что нет! — вскричал коневод.
— Он не врет, — проговорил Эдгар. — Это не его.
— Тогда кому принадлежит шлем? — настаивал Ден.
Ульф замешкался с ответом.
— Если не признаешься, я осужу тебя.
Ульф указал на жену:
— Это ее шлем, честное слово! Железная Башка — это Гвен!
— Женщина? — ошеломленно переспросил Ден.
Гвен метнулась прочь, ловко увернувшись от стоявших рядом с ней воинов. Те попытались схватить ее, но столкнулись лбами. Другие бросились в погоню, но явно запоздали, и на миг почудилось, что беглянка сумеет удрать.
Затем Уигберт метнул копье. Острие вонзилось Гвен в бедро, и женщина упала наземь, лицом вниз, громко крича от боли.
Уигберт подошел к ней и выдернул наконечник копья.
При падении левый рукав ее куртки задрался. Бледную кожу на тыльной стороне предплечья уродовал шрам.
Эдгару сразу вспомнилась та лунная ночь, через несколько дней после того, как он и его семья очутились в Дренгс-Ферри. Царила тишина, пока Бриндл не залаял. Эдгар тогда выскочил из дома, приметил человека в железном шлеме, бегущего с поросенком под мышкой, и сбил вора с ног своим топором.
Потом матушка перерезала горло другому вору. Должно быть, это и был Бегстан, брат Гвен.
Эдгар присел рядом с Гвен и приложил к ее шраму лезвие своего топора. Одно в точности совпало с другим.
— Вот тебе улика, — сказал он Дену. — Этот шрам она получила от меня. Она и вправду Железная Башка.
Рагна вся извелась. Она привезла Агнес сюда из Шербура и с радостью согласилась, когда швея попросила разрешения выйти замуж за Оффу, а теперь ей предстояло вершить суд и, быть может, вынести Оффе смертный приговор. Сама она, пожалуй, простила бы старосту, но, будучи правительницей в отсутствие мужа-элдормена, она должна была соблюдать закон.
На сей раз все происходило куда скромнее, ведь большинство танов и других знатных людей отправилось вместе с Уилфом бить викингов. Рагну усадили под навесом, состряпанным на скорую руку. Казалось, мир застыл в ожидании весны: день выдался студеный и пасмурный, время от времени моросил дождь, а солнце и вовсе не показывалось.
Судили, конечно, Гвен, ныне известную как Железная Башка. Вместе с ней обвинение выдвинули против Оффы и Ульфа, ее несомненных сообщников. Всем им грозила смертная казнь.
Рагна не знала, насколько Агнес осознает порочные наклонности своего мужа. В миг отчаяния швея крикнула, что Железная Башка — это Ульф, значит, она должна была что-то подозревать. При этом она назвала не то имя, следовательно, правду не знала. В правосудии было принято считать, что жена не несет ответственности за преступления мужа, если прямо к ним не причастна, так что Рагна с шерифом Деном в конечном счете решили не трогать Агнес.
Тем не менее Рагне было по-прежнему не по себе. Сможет ли она приговорить Оффу к смерти и оставить Агнес вдовой?
Как ни крути, у нее нет выбора. Она сама всегда выступала за верховенство закона и гордилась тем, что судит честно и по справедливости. В Нормандии ее называли Деборой, как библейскую судию, а в Оутенхэме ей дали прозвище Рагна Праведная. Она верила, что каждому надлежит воздавать по заслугам, и потому злилась всякий раз, когда могущественные люди давили на суд, добиваясь решения в пользу своих родичей. Для нее самой такое было неприемлемо, поэтому она не скрывала своего отвращения, когда Уилф осудил Катберта за подделку монет, а Уинстену позволил уйти безнаказанным. Нет, она ничего подобного не допустит!
Трое обвиняемых выстроились рядком. Им связали руки и ноги во избежание попытки побега. Ульф и Гвен выглядели грязными оборванцами в лохмотьях, Оффа же щеголял в добротной одежде. Ржавый железный шлем Гвен стоял на столике перед сиденьем Рагны, бок о бок с реликварием, на котором должны были клясться свидетели.
Обвинителем выступал шериф Ден, а в клятвопомощники он позвал своего подручного Уигберта, Эдгара-строителя и хозяина таверны Дренга.
Гвен с Ульфом полностью признали вину и заявили, что Оффа покупал у них часть добра, добытого грабежом, ради перепродажи в Куме.
Оффа все отрицал, но его единственной свидетельницей была Агнес. При этом где-то в уголке души Рагны таилась надежда, что он все же приведет такие доказательства, которые позволят ей признать его невиновным или по крайней мере смягчить наказание.
Шериф Ден поведал, как проходило задержание, а затем зачитал список жертв нападения — ограбленных и даже убитых — со стороны разбойника в железном шлеме. Немногочисленные знатные люди на суде, в основном священнослужители и таны, слишком старые или немощные для похода на викингов, негодующе загудели: разбойники много лет творили бесчинства на дороге в Кум — на той самой, по которой перемещались и простолюдины, и знать.
Оффа продолжал упорствовать. Дескать, Гвен и Ульф бессовестно лгут. Все чужие вещи, найденные в его доме, были честно куплены в ювелирных лавках. От шерифа Дена он попытался сбежать, поддавшись приступу страха, а его жена, выкрикнув имя Ульфа, действовала наобум.
Никто не поверил ни единому его слову.
Рагна огласила единодушное мнение — все трое обвиняемых виновны, между судьями разногласий нет.
В этот миг Агнес с рыданиями кинулась на сырую землю перед Рагной:
— Умоляю, госпожа! Он хороший человек, и я люблю его!
Рагне почудилось, что ей в сердце вонзили острый нож.
— У каждого, кто грабит, насилует или убивает, — произнесла она ровно, вопреки обуревавшему ее смятению, — была мать, у многих были жены, которые их любили, и дети, которые нуждались в отцах. Но эти злодеи убивали мужей других женщин, продавали детей других мужчин в рабство и забирали чужие сбережения, чтобы тратить их в тавернах и домах удовольствий. За это полагается наказание.
— Госпожа, я служила тебе десять лет! Ты должна мне помочь! Пощади Оффу, не то его повесят!
— Я отправляю правосудие, — ответила Рагна. — Подумай обо всех, кого ограбил и изувечил Железная Башка. Что скажут они, если я отпущу преступника только потому, что он женат на моей служанке?
Агнес всхлипнула:
— Мы же подруги!
Рагне хотелось сказать: «Ладно, так и быть, Оффа не совершил ничего по-настоящему дурного, и я не стану приговаривать его к смерти». Но вслух она сурово проговорила:
— Я твоя хозяйка и жена элдормена. Не проси меня осквернить правый суд в угоду тебе.
— Умоляю, госпожа, пощади!
— Мой ответ — нет. Все, Агнес, достаточно. Уведите ее отсюда.
— Как ты можешь?! — Когда кто-то из помощников шерифа взял Агнес за плечо, лицо швеи исказила гримаса ненависти: — Ты убиваешь моего мужа, ты убийца! — Из ее рта закапала слюна: — Ведьма! Дьяволица! — Агнес плюнула, и плевок угодил на подол зеленого платья Рагны: — Твой муж тоже однажды сдохнет!
Наконец ее уволокли прочь.
Уинстен жадно следил за перепалкой Рагны и служанки. Эта Агнес была вне себя от ярости и поносила госпожу почем зря, а Рагна явно чувствовала себя виноватой. Это наверняка пригодится, пусть даже прямо сейчас непонятно, для чего именно.
Виновных повесили на рассвете. Позже Уинстен устроил скромный пир для знати, собравшейся на суд. Март не слишком подходил для обильных застолий, ведь нового приплода у овец и коров еще не было, поэтому гостей потчевали копченой рыбой и соленым мясом, а также чечевицей, приправленной лесными орехами и вялеными плодами. Восполняя скверную еду, Уинстен распорядился подавать побольше эля и вина.
За столом он больше слушал, чем говорил. Ему всегда нравилось узнавать, кто преуспевает или, наоборот, теряет деньги, кто и на кого злится, какие слухи ходят по окрестностям и сколько в них правды. А еще он раздумывал над тем, как поступить с Агнес. Единственный раз он вступил в общую беседу, когда речь зашла о приоре Олдреде.
Немощный тан Кенбрихт из Тренча, по возрасту более неспособный сражаться, упомянул, что Олдред приходил к нему и просил пожертвовать монастырю в Дренгс-Ферри денег, а лучше свободной земли.
Уинстен, разумеется, знал о том, что Олдред попрошайничает по округе. К сожалению, приор кое-чего добился: в распоряжение монастыря перешли пять деревушек в дополнение к Дренгс-Ферри. При этом епископ делал все, что было в его силах, чтобы воспрепятствовать дальнейшему расширению владений Олдреда.
— Надеюсь, ты был не слишком щедрым, тан.
— Я чересчур беден, чтобы проявлять щедрость, — проворчал Кенбрихт. — Но разве ты не должен печься о монастырях, епископ?
— Знаешь… — Уинстен никогда не упускал случая нагадить Олдреду: — До меня доходят малоприятные слухи… — Он притворился, будто перебарывает себя: — Быть может, за ними ничего нет, молва врет напропалую, нам с тобой это хорошо известно, но люди поговаривают об оргиях с рабами…
Чем гнуснее клевета, тем охотнее в нее верят, это Уинстен усвоил давно.
— Господь всемогущий! — воскликнул тан. — Я дал этому приору лошадь, но теперь жалею об этом.
Уинстен сделал вид, что сам не верит слухам:
— Ну, болтать все горазды, а там поди разберись, что на самом-то деле творится. Хотя за Олдредом и раньше водились грешки, когда он был послушником в Гластонбери. Лично я пресек бы все слухи немедленно, чтобы успокоить народ, но я больше не имею власти в Дренгс-Ферри.