Архидьякон Дегберт, сидевший на другом конце стола, веско проронил:
— О том и речь, милорд.
Тан Деглаф из Уигли заговорил о новостях из Эксетера, об Олдреде благополучно позабыли, но Уинстен остался доволен. Он посеял сомнение в танах уже не в первый раз. Недаром приор почти всюду натыкается на отказы — сплетни-то бродят, люди прислушиваются… Монастырь в Дренгс-Ферри обречен оставаться глухоманью, а назойливый Олдред проторчит там до конца своих дней.
Когда гости ушли, Уинстен уединился с Дегбертом, чтобы поговорить о недавнем суде. Рагна вершила правосудие быстро и справедливо, это следовало признать. Она хорошо угадывала, кто виновен по-настоящему, а кто совершил простительную глупость, выказывала милость к заблудшим и беспощадно карала нечестивцев. А еще она, по собственной наивности, никак не пыталась вертеть законом в своих целях, вознаграждая друзей и наказывая врагов.
Более того, она ухитрилась оттолкнуть Агнес, это была глупая ошибка, и епископ Уинстен твердо намеревался ею воспользоваться.
— Как по-твоему, где сейчас Агнес? — спросил он Дегберта.
Архидьякон потер ладонью лысую макушку:
— Она скорбит, значит, не покинет дом без веской причины.
— Надо бы ее навестить. — Уинстен встал.
— Мне с тобой пойти?
— Лучше не стоит. Нам предстоит беседа, содержание которой полагается знать лишь двоим — скорбящей вдове и епископу, который пришел к ней с духовным утешением.
Дегберт объяснил, где дом Агнес, и Уинстен вышел, накинув плащ.
Швея сидела за столом, над миской с похлебкой, которая давно остыла, но к которой, похоже, так и не притронулись. Завидев Уинстена, Агнес вскочила:
— Милорд епископ!
— Сиди, Агнес, сиди! — проговорил Уинстен негромко и доброжелательно. Раньше он как-то не приглядывался к этой женщине, поэтому не преминул присмотреться повнимательнее: ярко-голубые глаза, вздернутый нос — и строптивый взгляд, придававший швее привлекательность. — Я пришел предложить тебе Божье утешение в пору твоей печали.
— Утешение? — процедила Агнес. — Мне не нужно утешение, подайте мне моего мужа!
Она злилась, и Уинстен вдруг сообразил, как можно использовать ее горе:
— Я не в силах вернуть тебе Оффу, но, быть может, сумею подарить нечто другое.
— Что же это?
— Месть.
— Господь предлагает мне мстить? — с недоверием переспросила Агнес. А она сообразительная, мысленно признал Уинстен. Тем больше пользы принесет.
— Пути Господни неисповедимы. — Епископ сел на скамью и похлопал по скамейке рядом с собой.
Агнес осторожно присела:
— Так кому мстить? Шерифу, который изловил Оффу? Или Рагне, приговорившей его к смерти? Или Уигберту, который его повесил?
— А ты сама кого сильнее ненавидишь?
— Рагну. Я бы выцарапала ей глаза!
— Прошу, дочь моя, веди себя по-христиански.
— Я ее убью, вот это будет по-христиански!
— Вовсе нет. — В голове Уинстена все окончательно разложилось по полочкам, теперь он ясно понимал, как ему себя вести. Будем надеяться, что эта вдова, охваченная жаждой мести, не заупрямится. — Ты поступишь куда хитрее. Отомстишь Рагне так, что она тебя и не заподозрит.
— Продолжай, милорд! — Агнес слушала, затаив дыхание. — Если ей станет больно, я все сделаю.
— Ты должна вернуться в ее дом и снова прислуживать ей как швея.
— Нет! — мгновенно вспылила Агнес. — Ни за что!
— Ты должна вернуться, — повторил Уинстен. — Ты будешь моими глазами и ушами в доме Рагны. Станешь рассказывать мне обо всем, что там происходит, в том числе о ее тайнах — это в первую очередь.
— Она никогда не примет меня обратно. Усомнится в моей честности.
Этого Уинстен и вправду опасался. Рагна далеко не дура. С другой стороны, она вечно норовит видеть в людях лучшее, а не худшее. Вдобавок она сильно расстроилась из-за Агнес, это было ясно по тому, как она держалась на суде.
— Думаю, Рагна чувствует себя виноватой перед тобой — за то, что приговорила твоего мужа к смерти. Она наверняка захочет как-то оправдаться.
— Да неужели?
— Может, не сразу, но точно захочет. — Уинстен говорил уверенно, хотя сам продолжал испытывать сомнения. — А потом ты ее предашь, как она предала тебя. Ты разрушишь ее жизнь, и она при этом ничего не узнает.
Агнес просияла. В этот миг она выглядела женщиной, застигнутой в разгар плотских утех.
— Да! — воскликнула она. — Да, я так и сделаю!
— Умница! — похвалил Уинстен.
Рагна глядела на Агнес, тщетно стараясь заглушить голос совести.
Но прощения просила именно швея:
— Госпожа, я совершила ужасную ошибку.
Рагна сидела у очага на табурете с четырьмя ножками. Что говорит эта женщина? Это же она, Рагна, допустила несправедливость и позволила убить мужа Агнес. Да, он был виноват, но все равно швея, как никто, вправе упрекать ее в жестокости.
Не желая показывать свои истинные чувства, она не предложила Агнес сесть и лихорадочно думала, как ей быть.
— Ты могла бы меня выпороть за мои слова, — продолжала между тем Агнес, — но ты этого не сделала, хотя я совсем не заслуживала такой доброты.
Рагна нетерпеливо отмахнулась — оскорбления, высказанные в гневе, совершенно ее не заботили.
Кэт, которая стояла рядом, думала иначе.
— Ты и впрямь злоупотребила доверием госпожи, Агнес, — сказала она с осуждением.
— Довольно, Кэт! — вмешалась Рагна. — У меня пока язык не отсох, и говорить я не разучилась.
— Прошу прощения, госпожа!
Агнес взмолилась:
— Госпожа, я пришла просить о милости, зная, что не заслуживаю этого.
Рагна сказала себе, что прощение нужно им обеим.
— Я не спала ночи напролет, все думала и думала… Теперь я понимаю, что ты поступила правильно, что иначе было нельзя. Смилуйся, госпожа!
Рагна не терпела извинений. Когда люди ссорились, между ними пролегала яма, которую было не преодолеть вежливыми словами. Но сейчас ей самой отчаянно хотелось засыпать эту яму.
Агнес все канючила:
— Тогда я была вне себя, растерялась и озлобилась на весь свет…
«Наверное, — подумала Рагна, — я бы тоже проклинала того, кто позволил бы казнить моего мужа, даже если он полностью виновен».
Она не знала, что сказать. Сможет ли она примириться с Агнес? Уилф посмеялся бы над ее сомнениями, но Уилф мужчина, а мужчины мыслят по-другому.
В повседневных хлопотах Агнес действительно не помешает. Кэт непросто уследить за тремя сыновьями Рагны и двумя собственными дочерями, которые все моложе двух лет. Выдав Агнес замуж, Рагна искала швее замену, но так никого и не нашла. Если Агнес вернется, всем станет проще. И детям она вроде нравилась.
Но сможет ли она доверять Агнес после всего, что случилось?
— Госпожа, знала бы ты, каково осознать, что ты выбрала в мужья недостойного человека!
«Уж я-то знаю», — сказала себе Рагна и только потом сообразила, что впервые призналась в этом чувстве.
Ее затопило волной сострадания. При всех провинностях Агнес эта женщина во многом просто подчинялась своему мужу Оффе. Не ее вина, что она вышла замуж за нечестного мужчину. Сама-то она человек честный…
— Госпожа, просто скажи мне доброе слово, и я уйду! Тогда я буду знать, что прощена! — Агнес унижалась и лебезила: — Просто скажи: «Ступай с Богом».
Рагна не смогла ей отказать:
— Ступай с Богом, Агнес.
— Позволишь мне поцеловать близнецов? Я очень скучаю по ним.
У самой Агнес детей не было.
— Ладно.
Агнес умело приподняла обоих младенцев одновременно, по одному в каждой руке:
— Ух вы, мои хорошие!
Колинан, младший из близнецов, встретился взглядом с Агнес, загугукал и улыбнулся.
Рагна вздохнула:
— Агнес, ты хочешь вернуться?
27
Апрель 1001 г.
Приор Олдред возлагал большие надежды на тана Деормана Норвудского. Деорман был богат: в Норвуде была своя ярмарка, поэтому город исправно получал немалый доход. Месяц назад умерла жена Деормана, с которой тот прожил много лет, и это событие наверняка обратило мысли тана к загробной жизни. Смерть кого-то из близких нередко побуждала знать делать щедрые пожертвования церкви.
А пожертвования монастырю требовались отчаянно. Конечно, сейчас приорство сделалось куда богаче себя трехлетней давности — обзавелось тремя лошадьми, отарой овец и небольшим стадом молочных коров, — но Олдред мечтал о большем. Он смирился с тем, что ему никогда не возглавить аббатство в Ширинге, но теперь стремился превратить свою обитель в средоточие учености. Нескольких деревушек во владении для достижения этой цели было мало: требовалось что-то крупное — процветающая деревня, какой-то городок или прибыльное предприятие, скажем, порт или право на рыбную ловлю в реке.
Большая зала Деормана внушала почтение — повсюду шпалеры, одеяла и подушки. Слуги готовили стол для обильной полуденной трапезы, уже вкусно пахло жареным мясом. Деорман, мужчина средних лет, с годами стал подслеповат и потому не пошел вместе с Уилвульфом на викингов. Тана сопровождали две женщины в ярких нарядах, слишком откровенно к нему льнувшие, чтобы принять их за обыкновенных служанок; Олдред неодобрительно покачал головой, гадая, какое именно положение они занимают. По дому бегали пятеро или шестеро маленьких детей, носились как угорелые, занятые игрой, в которой, судя по всему, следовало пронзительно визжать.
Деорман не обращал внимания на детей и никак не откликался на улыбки и прикосновения двух женщин, вместо этого он гладил большого черного пса, сидевшего рядом.
Олдред сразу перешел к делу:
— Мои соболезнования по поводу кончины твоей супруги Годгифу, тан. Да упокоится ее душа с миром.
— Спасибо, — поблагодарил Деорман. — Вообще-то у меня еще две жены, но Годгифу провела со мною тридцать лет, и я скучаю по ней.
Олдред предпочел не услышать первую часть фразы: о многоженстве Деормана можно будет потолковать как-нибудь потом, сейчас есть задачи поважнее.