Пендред медленно кивнул, прокашлялся и произнес:
— Рад познакомиться, брат Олдред.
Юноша явно сообразил, что к чему, и Олдред почувствовал облегчение.
— Я отведу Олдреда к Теодрику, — сказал ему Лео. — А ты пока заплати маслодельне за три головки сыров и скажи, что за четвертую деньги отдадим, когда товар доставят. Идем, Олдред.
«Один союзник имеется, — размышлял приор, — а возможный противник заблаговременно устранен; что ж, до сих пор все складывается неплохо».
Пока шли по двору, Олдред поглядывал на канал:
— Скажи, глину тяжело копать?
— Тяжеловато, да, но вот тут, у монастыря, почва становится песчаной. Рыть легче, однако пришлось укреплять стенки жидкой глиной, а потом класть доски — как говорят ремесленники, облицевать деревом. Я как раз заказывал древесину для подновления сгнивших, вот и узнал. Почему ты спрашиваешь?
— Наш строитель Эдгар расспрашивал меня о канале в Гластонбери. Он хочет прорыть канал в Оутенхэме. Мастер на все руки, но каналов раньше не прокладывал.
Вошли в церковь, где несколько молодых братьев негромко пели, то ли разучивая новый гимн, то ли повторяя старый. Лео направился в восточную часть южного трансепта, к распахнутой железной двери с двумя замками. Олдред припомнил, что это дверь в сокровищницу. За порогом находилось помещение без окон, темное и холодное. Сразу пахнуло пылью и тленом. Когда глаза Олдреда привыкли к полумраку, приор различил вдоль стен полки с множеством золотых, серебряных и деревянных шкатулок и ларцов.
В отдалении — у восточной стены, в наиболее святой части помещения — какой-то монах стоял на коленях перед крохотным, заурядным на вид алтарем. На этом алтаре лежала тщательно выделанная серебряная шкатулка, украшенная резными вставками слоновой кости; несомненно, это был реликварий — вместилище для реликвий.
Лео вполголоса объяснил:
— На следующей неделе будет праздник святого Савена. Мощи вынесут из храма и пронесут крестным ходом. Думаю, Теодрик просит у святого прощения за такое святотатство.
Олдред понимающе кивнул. Святые в каком-то смысле продолжали жить в своих останках, а также незримо присутствовали там, где хранились их мощи. Им было приятно, что их помнят и почитают, но к останкам требовалось относиться крайне внимательно и почтительно. Любое перемещение, которому подвергались мощи, сопровождалось строго соблюдаемыми обрядами.
— Ну да, кому захочется навлечь на себя гнев святого, — пробормотал приор.
Говорили они почти шепотом, но Теодрик все равно услышал. Он с трудом поднялся, обернулся, посмотрел на братьев и, пошатываясь, двинулся в их сторону. По подсчетам Олдреда, ризничему было под семьдесят, лицо его одрябло и пестрело морщинами, облысел он еще в молодости, так что брить тонзуру ему не приходилось.
— Прости, что оторвали тебя от молитвы, брат Теодрик, — извинился Лео.
— Я-то ладно, ты надейся, что святого не огорчил и не расстроил, — проворчал ризничий. — Ступай наружу, пока не ляпнул иной дурости.
Лео ушел, а Олдред остался — и указал на ларец из желтовато-красного тиса, обычно из такого делали длинные луки.
— Что там? — Кажется, он уже видел этот ларец.
— Мощи святого Адольфа Винчестерского. Череп, рука и кисть.
— Ах да, припоминаю. Это его замучил какой-то саксонский король?
— Да, за то, что он владел христианской книгой. Прошу, давай выйдем отсюда.
Переступив порог, Теодрик запер дверь в сокровищницу.
Поджидавший снаружи Лео заговорил:
— Брат Теодрик, не знаю, помнишь ли ты брата Олдреда…
— Я никогда ничего не забываю, — перебил старый ризничий.
Олдред притворился, что поверил.
— Я рад вернуться сюда, — сказал он.
— О, так это ты! — воскликнул Теодрик, наконец-то узнав его по голосу. — Олдред-заноза, смутьян и проныра.
— Теперь я возглавляю приорство в Дренгс-Ферри и смутьянам спуску не даю.
— Так почему ты здесь, а не там?
Олдред невольно усмехнулся. Лео был прав: годы нисколько не смягчили сварливый нрав Теодрика.
— Мне нужна твоя помощь.
— И что тебе от меня понадобилось? — брюзгливо осведомился ризничий.
Олдред снова пустился рассказывать про епископа Уинстена и незавидную участь монастыря в Дренгс-Ферри, а потом пояснил, что ищет способы привлечь больше паломников.
Теодрик сделал вид, что возмутился:
— Ты просишь меня отдать тебе задаром бесценные реликвии?
— Мое приорство не имеет святого покровителя, а в Гластонбери их больше двух десятков. Прошу тебя смилостивиться, брат, и помочь нам в нашем нелегком труде.
— Я бывал в Дренгс-Ферри, местная церковь грозила рухнуть еще пять лет назад.
— Теперь ее укрепили и подперли, она больше не падает.
— И как ты это устроил? Сам же сказал, что у тебя нет ни монеты за душой. — Теодрик довольно улыбнулся, предполагая, что поймал Олдреда на лжи.
— Рагна из Ширинга бесплатно отдала нам камень, а молодой строитель по имени Эдгар выполнил работу в обмен на то, что его научили читать и писать. Так что денег мне искать не пришлось.
Теодрик нахмурился:
— Твоя церковь не годится для останков святого, она слишком скромная.
Он ничуть не преувеличивал, и Олдреду пришлось спасать положение:
— Брат Теодрик, если ты выполнишь мою просьбу, я построю дарохранительницу — снова обращусь к Рагне и Эдгару, если понадобится.
— Не мне решать, — твердо сказал Теодрик. — Настоятель ни за что не позволит раздавать реликвии, даже сумей ты уболтать меня.
— Возможно, ты прав, брат, — вмешался Лео, — но давай спросим самого настоятеля.
Теодрик пожал плечами:
— Чего ж не спросить-то?
Вышли из церкви и направились к дому настоятеля. Один союзник и один враг, думал Олдред. Теперь все упирается в настоятеля Эльфверда.
Лео вдруг уточнил:
— А кто такой этот Эдгар, о котором ты твердишь, Олдред?
— Надежный друг нашего монастыря. А что?
— Ты трижды назвал его по имени.
Олдред пристально посмотрел на Леофрика:
— Я люблю его, ты правильно догадался. Он же истово предан даме Рагне из Ширинга. — Этими словами Олдред давал Лео понять, изъясняясь намеками, что Эдгар не является его любовником.
Лео понял верно:
— Хорошо-хорошо, как скажешь.
Настоятель Эльфверд жил в большой зале, в стенах которой было две боковых двери, что вели в отдельные помещения, Олдред предположил, что настоятель в одном помещении спал, а другое использовал для встреч. Спать в одиночестве — невиданная роскошь, не зря настоятеля аббатства Гластонбери причисляли к владетелям.
Лео направился прямиком в залу собраний.
Там не было очага, и потому внутри царили приятная прохлада и свежесть. Шпалера на стене изображала сцену Благовещения: Пресвятая Богородица представала в синем платье, отороченном дорогой золотой нитью. Молодой брат, по всей видимости помощник, тут же пошел предупредить настоятеля, и очень скоро в залу вошел Эльфверд.
Он был настоятелем уже четверть века. Олдред помнил его сравнительно молодым, а теперь увидел ветхого старика с тростью в дрожащей руке. Впрочем, на мир он взирал с привычной, памятной суровостью в прищуренных, лучившихся умом глазах.
Лео подтолкнул Олдреда вперед.
— Я тебя помню, — строго сказал Эльфверд. — Ты был повинен в содомском грехе. Пришлось отослать тебя, чтобы разлучить соучастников беззакония.
До чего же скверное начало!
— Ты тогда напутствовал меня предупреждением — жизнь нелегка, а монашеский обет делает ее и того тяжелее.
— Рад, что ты помнишь.
— Я вспоминаю твои слова все двадцать лет, милорд.
— Что ж, ты кое-чего добился с тех пор, как покинул нас. — Эльфверд заметно смягчился: — Не могу не воздать тебе должного.
— Благодарю.
— Но неприятностей избегать так и не научился.
— Ради пользы можно и пострадать.
— Может быть, может быть. — Эльфверд и не подумал улыбнуться. — Что привело тебя к нам сегодня?
Олдред изложил свою историю в третий раз.
Когда он закончил, Эльфверд повернулся к Теодрику:
— Что скажет ризничий?
Теодрик скривился:
— Не думаю, что святой будет счастлив, если его останки отправятся в крошечный монастырь в лесной глуши.
Леофрик заступился за Олдреда:
— С другой стороны, святой, которому мы уделяем мало внимания, будет рад творить чудеса где-то еще.
Олдред покосился на Эльфверда, но лицо настоятеля ровным счетом ничего не выражало.
— Помнится, еще когда я был в сей обители, — проговорил приор, — многие сокровища вовсе не вынимали из ларцов и никогда не показывали монахам, не говоря уже о пастве.
Теодрик пренебрежительно махнул рукой:
— Несколько костяшек, окровавленная одежда и прядь волос… Подумаешь! Они ценные, конечно, однако не сравнятся с полным набором мощей.
Этот выпад Теодрика предоставил Олдреду желанное преимущество.
— Вот именно! Здесь, в Гластонбери, этим никого не удивишь, брат Теодрик прав. Зато в Дренгс-Ферри подобные реликвии примут восторженно!
Эльфверд вопросительно посмотрел на Теодрика.
Ризничий поморщился:
— Вроде я не говорил, что это никчемные реликвии…
— Ровно это ты и сказал, — возразил настоятель.
Теодрик насупился от досады:
— Старый я уже, язык впереди ума бежит.
Олдред почувствовал, что близок к успеху, и продолжил давить, решив идти до конца:
— У вас в аббатстве есть отдельные мощи святого Адольфа — череп и рука, если точнее.
— Адольфа? — переспросил Эльфверд. — А, которого предали мучительной смерти, найдя при нем Евангелие от Матфея, если я правильно помню.
— Его самого, — радостно подтвердил Олдред. — Этого мученика убили из-за книги, вот почему я вспомнил о нем.
— Он должен быть покровителем библиотекарей.
Олдред понял, что до победы рукой подать:
— Мое самое заветное желание, отец-настоятель, — создать в Дренгс-Ферри приличную библиотеку.
— Такие устремления заслуживают похвалы, — одобрил Эльфверд. — Что ж, Теодрик, ты сам сказал, что останки святого Адольфа н