— Я что, как прикованный тут? — прорычал Дренг. — Или мне запрещено уходить?
Олдред сидел у церкви на большом деревянном стуле как главный судья.
— А куда ты вообще делся? — уточнил он у Дренга.
— Куда надо было, туда и делся! — с вызовом ответил Дренг. Толпа зароптала, недовольная таким ответом, и он стушевался: — Ладно, ладно. Я повез в Мьюдфорд-Кроссинг три бочки эля на продажу.
— В тот самый день, когда ожидался наплыв паломников, о чем ты хорошо знал?
— Да ничего я не знал! Меня никто не предупреждал!
— Лжец! — выкрикнули сразу несколько человек.
Дренгу и в самом деле следовало придумать более внятное объяснение: как владелец таверны, он просто не мог не знать о праздничной службе в Пятидесятницу.
Олдред продолжил расспрашивать:
— Обычно ты, когда уезжаешь в Ширинг, поручаешь паром и таверну заботам домашних.
— На паром я погрузил эль, а жен попросил помочь с бочками. У меня-то спина больная.
В толпе глумливо застонали — все были наслышаны о больной спине Дренга.
— А как же твоя дочь и два крепких зятя? — спросил Эдгар. — Они могли бы присмотреть за таверной.
— Чего ради, если паром все равно уплыл?
— Они могли бы взять мой плот. Вот только и плот пропал в тот же день, когда ты спешно уплыл. Разве это не странно?
— Я-то тут при чем?
— Мой плот был на берегу, когда ты отплывал?
Дренг затравленно огляделся, пытаясь сообразить, отвечать ему утвердительно или все отрицать.
— Не помню.
— Может, ты видел его по пути вниз по течению?
— Все может быть.
— Или сам отвязал мой плот и позволил ему уплыть?
— Нет.
Снова послышались возгласы: «Лжец!»
— Эй, люди! — вскипел Дренг. — Нигде не сказано, что я должен управлять паромом каждый день. Меня приставил к переправе настоятель Дегберт, он тогда владел этим местом. Так вот, он ничего не говорил насчет работы семь дней в седмицу!
Олдред покачал головой:
— Это было давно. Теперь я здесь господин, и я говорю тебе, что люди должны переправляться через реку каждый день. В нашей деревне церковь и рыбная лавка, а сама деревня стоит на дороге между Ширингом и Кумом. Твое поведение неприемлемо, я не могу тебе доверять.
— Я правильно понимаю, что ты решил отдать переправу кому-то другому?
Зеваки дружно завопили: «Да!»
— Поглядим, что на это скажут мои влиятельные родичи в Ширинге, — пригрозил Дренг.
Олдред усмехнулся:
— Нет, я вовсе не собираюсь отдавать паром кому-то другому.
В толпе застонали, кто-то сказал: «Почему бы и нет?»
— Я наметил кое-что получше. — Олдред помолчал. — Я намерен построить мост.
Толпа притихла, обдумывая услышанное.
Дренг опомнился первым.
— Так нельзя! — крикнул он. — Ты оставишь меня без всего!
— А разве ты не сбегал от заработка? — Олдред хмыкнул: — Поверь, мост выгоден для таверны. В деревню потянется больше людей, к тебе в таверну валом повалят. Я бы сказал, ты разбогатеешь.
— Мне не нужен мост, — упрямился Дренг. — С меня достаточно переправы.
Олдред оглядел толпу:
— А что скажут остальные? Люди, вы хотите мост?
Хор одобрительных возгласов был ему ответом. Конечно, деревенские хотели мост. Куда проще идти самому, чем ждать лодку. Вдобавок Дренг никому не нравился.
Приор повернулся к Дренгу:
— Как видишь, всем нужен мост, и я намерен его построить.
Дренг сплюнул и пошел прочь.
29
Август-сентябрь 1001 г.
Рагна любовалась сыновьями, когда услышала шум снаружи.
Семимесячные близнецы спали бок о бок в деревянной колыбельке. Пухленький Хьюберт довольно причмокивал, а малютка Колинан непрестанно ерзал. Двухлетний Осберт сидел на полу, помешивая деревянной ложкой в пустой миске, в подражание Кэт, готовящей кашу.
Шум со двора заставил Рагну выглянуть в открытую дверь. Близился полдень: повара прели на кухне, собаки дремали в тени, дети плескались на берегу утиного пруда. Вдали, за городскими окраинами, виднелись поля желтой пшеницы, созревавшей на жарком солнце.
Все выглядело мирно, но из города доносились какие-то крики вперемешку с лязгом оружия и конским ржанием, и Рагна сразу поняла, что войско Уилфа вернулось из похода. Ее сердце забилось быстрее.
На Рагне было светло-голубое платье из легкой летней ткани: она всегда одевалась тщательно и теперь похвалила себя за эту привычку, ибо времени переодеваться не было. Она выбежала наружу и встала перед большой залой, готовая приветствовать своего супруга. К ней быстро присоединились другие домочадцы.
Возвращение войска из похода всегда повергало женщин в мучительный страх. Им не терпелось увидеть своих мужей после долгой разлуки, но они отлично знали, что далеко не все приходят домой целыми и невредимыми. Женщины поглядывали друг на дружку и явно гадали, кому из них скоро предстоит завыть от горя.
Чувства Рагны были смешанными. За пять месяцев отсутствия Уилфа она успела испытать разочарование, погрустить, познать гнев и отвращение. Она пыталась избавиться от ненависти, напоминала себе, как сильно они когда-то любили друг друга, однако затем случилось кое-что, резко изменившее ее отношение. Из похода Уилф никаких весточек не присылал, но однажды в Ширинг прибыл раненый воин: он привез отнятый у викингов браслет, который Уилф велел подарить рабыне Карвен. Рагна проплакала всю ночь, потом долго злилась, но в конце концов ей стало просто все равно.
При этом она, конечно, боялась гибели мужа. Как ни крути, он отец троих ее сыновей, мальчикам нужна мужская опека.
Мачеха Уилфа, Гита, облаченная, как обычно, в красное платье, остановилась в ярде от Рагны. Инге, первая жена элдормена, и рабыня Карвен встали чуть поодаль. Инге в отсутствие мужчин перестала следить за собой и сейчас выглядела, мягко говоря, неряшливо. Карвен, которой было неловко в длинных английских платьях, надела короткую серую рубаху вроде мужской, ее босые ноги покрывала грязь, казалось, ей место не здесь, а рядом с теми детьми, что возились в пруду.
Рагна не сомневалась, что Уилф, если он жив, первой поприветствует именно жену, иначе это будет прямым и грубым оскорблением ее достоинства. Но с кем он проведет эту ночь? Наверняка все это обсуждают. Настроение испортилось сильнее прежнего.
Поначалу шум с городских улиц воспринимался как выражение ликования, когда мужчины громогласно вопят, а женщины визжат от восторга, но постепенно Рагна осознала, что никто не трубит в рог, возвещая о победе, никто не бьет в барабаны, да и стук лошадиных копыт какой-то смятенный… А крики толпы выражают скорее страх, а не воодушевление.
Она обеспокоенно нахмурилась. Что-то стряслось, не иначе.
Первые воины показались в воротах. Рагна сразу приметила повозку, запряженную волом, по бокам которой ехали двое верховых. Впереди сидел возница, а за его спиной распростерлось неподвижное мужское тело. Рагна узнала светлые волосы и бороду Уилфа. Из горла вырвался крик. Неужели он мертв?
Повозка двигалась медленно, и Рагна поняла, что она не в силах больше ждать. Подобрав подол платья, она побежала через двор, и другие женщины устремились следом за нею. Все ее обиды на Уилфа за его неверность теперь не имели значения, сейчас она жаждала одного — узнать, жив ли он.
Рагна вскинула руки, и повозка встала. Уилф не шевелился, его глаза были закрыты.
Она подтянула подол и забралась на повозку. Встала на колени рядом с Уилфом, наклонилась, коснулась его лица и посмотрела в его закрытые глаза. Какое у него бледное лицо, тронутое смертельной белизной. Было непонятно, дышит он или нет.
— Уилф! — позвала она. — Уилф, это я!
Ответа не последовало.
Он лежал на носилках, поверх груды одеял и подушек. Рагна осмотрела тело. Рубаха вся в запекшейся крови. А голова и вовсе кажется какой-то неправильной, что ли. На черепе Уилфа налился зловещего вида отек — хорошо, если один. Выходит, его ударили по голове. Скверный знак.
Рагна покосилась на верховых, но те хранили молчание, а на лицах застыло бесстрастное выражение. Быть может, они тоже не знали, жив элдормен или мертв.
— Уилф! — опять позвала она. — Это я, Рагна!
Уголки его рта искривились в подобии улыбки. Губы приоткрылись, и он пробормотал:
— Рагна…
— Да, да! Это я. Ты живой, хвала небесам!
Элдормен силился что-то сказать, и Рагна наклонилась ниже, чтобы расслышать.
— Я дома? — прошептал он.
— Да. — Она расплакалась: — Ты дома.
— Хорошо.
Рагна огляделась. Все вокруг чего-то ждали. Что ж, именно ей придется решать, как быть дальше.
А в следующий миг она поняла кое-что еще: пока Уилф не поправится, тот, кто станет о нем заботиться, получит всю власть.
— Вези его ко мне, — велела Рагна.
Возница щелкнул кнутом, и вол побрел в направлении дома Рагны. Кэт, Агнес и Берн вышли наружу, Осберт выглядывал из-за складок платья служанки. Верховые спешились, возница присоединился к ним, и четверо мужчин, считая Берна, осторожно подняли носилки с телом Уилфа.
— Стойте! — окликнула их Гита.
Мужчины остановились и вопросительно уставились на мачеху элдормена.
— У меня ему будет лучше, — заявила та. — Я сумею позаботиться о нем.
Похоже, она пришла к тому же выводу, что и Рагна, но спохватилась с опозданием.
Гита неискренне улыбнулась Рагне:
— У тебя столько дел, к чему тебе эта обуза.
— Не говори ерунды, — Рагна отчетливо различала изрядную долю яда в собственном голосе, — я его жена. — Она прикрикнула на мужчин с носилками: — Ну же, несите его внутрь!
Мужчины повиновались. Гита промолчала.
Войдя в дом, Рагна смотрела, как носилки ставят на свежий тростник. Потом присела рядом, коснулась пальцами лба Уилфа: слишком теплый, почти горячий.
— Подайте таз с водой и чистую тряпку, — распорядилась она, не поворачиваясь.
Малыш Осберт тихо спросил:
— Кто этот дядя?
— Это твой отец, — ответила Рагна. Уилф отсутствовал почти полгода, и Осберт совсем его забыл. — Он бы поцеловал тебя, но ему очень больно.