– привычная и понятная картина, и иначе не могло, не должно было быть. Но было.
Незыблемая догма, лучший, самый эффективный и надежный способ победить, почти не проливая кровь своих солдат, оказалась отринута в пользу… чего? Сотен мертвых тел в пластиковой обертке, караванами транспортных самолетов улетающих за океан? Или те, кто укрылся от опасности под сверхпрочными сводами секретного бункера, видели не всю картину? Оставалось лишь гадать, однозначно было лишь то, что происходило нечто необычное, непредвиденное, а значит, внушающее опасения.
Вареников лихорадочно размышлял, пытаясь понять, в чем заключается очередная хитрость оказавшихся неожиданно коварными янки, заставить себя думать, как они, вогнать себя в шкуру врага, на минуту самому став этим врагом. А вот его коллега никаких сомнений не испытывал. Михаил Греков вдруг будто смог пронзить мыслью время, сразу поняв, как должно действовать.
– Они осмелились ступить на нашу территорию, будто сами мы давно уже мертвы, а это не так, – твердо произнес командующий танковыми войсками. – Будь я проклят, мы еще живы! И нужно наказать американцев за эту их самоуверенность. Они еще не уничтожили нас, и пусть узнают об этом как можно быстрее. Это шанс, о каком я не смел даже мечтать, – воскликнул генерал, и глаза его сверкнули яростью. – В воздухе мы теперь вряд ли можем тягаться с янки на равных, но не на земле.
Самойлов и Вареников разом взглянули на Грекова, один – с явным испугом, второй просто недоуменно, но без видимого волнения. И командующий танковыми войсками быстро, но без спешки принялся излагать свой план. Он говорил уверенно, будто успел обдумать все не один раз, и у тех, кто слушал Грекова, не осталось иного выхода, кроме как согласиться. Те силы, что ведут каждого смертного по жизни, как бы ни называли их, вновь повернулись к запертым в нутре подземелья людям, дав возможность, не воспользоваться которой было невозможно, просто кощунственно.
Глава 5
Чечня, Россия
19 мая
Под крылом Су-27 проносились, исчезая за горизонтом, увенчанные снежными шапками вершины гор. Кавказский хребет, граница между Европой и Азией, рубеж, который не всякому путнику суждено было пересечь, протянулся от горизонта до горизонта, утопая в пелене облаков, отсюда, с высоты девять тысяч метров похожих на комки белоснежной ваты. Горные пики пронзали эту молочную завесу, словно колонны, подпиравшие сам небосвод.
Человек, сидевший в кабине истребителя, устало прикрыл глаза, откинувшись на спинку катапультируемого кресла К-36ДМ и усилием воли расслабив все тело. Самолетом управляла автоматика, уверенно державшая крылатую машину на заданном курсе, проложенном штабными офицерами параллельно границе, в трех десятках километров к северу от нее. Турбореактивные двигатели АЛ-31Ф, мощные и надежные, наполняли кабину "Журавля" ровным гулом, и при этом звуке сердце любого пилота наполнялось уверенностью. Двадцативосьмитонная машина казалась невесомой, стремительная и верткая, абсолютно послушная воле человека, одновременно ее хозяина и раба, жизнь которого зависела лишь от крепости ее крыльев.
Пилот прилагал немалые усилия, чтобы сохранять спокойствие, но давалось это очень непросто. Нынешний вылет, как и предыдущие, был отнюдь не рядовым. Сейчас любое поспешное решение могло привести к самым скверным последствиям, и гнев начальства, следившего за истребителем с земли, казался не самым худшим из возможного. Прежде это небо, все без остатка, принадлежало лишь ему, сумевшему обуздать грозную стальную птицу, но отныне изменилось многое.
Совсем недалеко от этих гор, по другую сторону границы, свили свое гнездо столь же грозные небесные хищники, с плоскостей которых кровожадно щерились такие же звезды, только белые. Американцы, явившись непрошенными на Кавказ, ревностно защищали чужое небо, поднимая в воздух все, что могло летать в ответ хотя бы на попытку приблизиться к границе.
Летчик не сомневался, что сейчас они видят на экранах своих радаров – первым делом надменные янки развернули локаторы, направив их антенны на север, чтобы знать обо всем, что происходит на сопредельной территории – отметку воздушной цели. Что ж, пока он держится в раках приличий, опасаться нечего, а над своей землей он волен делать все, что угодно. В прочем, генералы, кажется, так не считали, иначе, перед тем, как его машина отовралась от взлетной полосы авиабазы в поволжском Ахтубинске, не было бы столь нервного и щедро сдобренного предупреждениями и угрозами инструктажа.
– Седьмой, я земля, – голос диспетчера, над которым наверняка нависали, сверкая позолотой на погонах, штабные чины. – Седьмой, доложите обстановку на борту.
– Земля, я седьмой, – послушно отозвался пилот, щелкнув переключателем на приборной панели. – Полет нормальный. Нахожусь в квадрате девять-пятнадцать, следую заданным курсом.
Радио, наверное, не могло передать недовольства, исподволь звучавшего в голосе летчика. Они никогда не занимался медитацией, считая все эти эзотерические фокусы обычной ерундой. Во всяком случае, у опытного пилота на земле хватало забот, чтобы не тратить свое время на пустяки. Но здесь, среди простора небес, он невольно погружался в странное оцепенение, когда сознание словно расслаивалось. Летчик одновременно мог контролировать полет, держа в поле зрения показания всех приборов, и также пребывая в состоянии странного очищения разума, когда открывались все тайны этого странного мира.
Это были мгновения полного катарсиса, сверхъестественного озарения. Над головой – бирюзовая чаша небосвода, внизу – острия горных пиков, пронзающие белоснежные сугробы облаков, отбрасывая длинные тени, силуэтами схожие с клинками. В спину вонзало свои лучи солнце, уже успевшее вскарабкаться из-за горизонта, хотя там, внизу, для многих рассвет еще не наступил. Сердце летчика билось ровно, мощными толчками разгоняя по телу кровь, а слух ласкала полная скрытого могущества песня реактивных двигателей.
Сейчас во всем мире их было лишь двое – пилот и стальная "птица", мощная и абсолютно послушная его воле. Человеку не приходилось прилагать ни малейших усилий, чтобы управлять машиной – автопилот делал все лучше и точнее, всегда, пока дело не доходило до боя. "Сухой" шел над хребтом со скоростью восемьсот километров в час – любой ас минувшей мировой войны умер бы от зависти, узнав, что можно летать одновременно так высоко и так быстро. Но тот, кто сжимал в своих руках ручку управления истребителем, знал, что может мчаться втрое быстрее, намного опережая звук и разя на восемьдесят километров точными залпами управляемых ракет.
– Вас понял, седьмой, – невидимый диспетчер был спокоен, и, видимо, пытался передать свое спокойствие отделенному от него сотнями километров степных просторов летчику. – Мы ведем вас. Посторонних целей в районе границы и по курсу не наблюдаем. Продолжайте полет согласно заданию.
"Сухой" находился в зоне досягаемости многочисленных наземных радаров, цепью протянувшихся вдоль южной границы страны, от черноморского побережья до теплых вод Каспия, и потому бортовая радиолокационная станция была отключена, чтобы хоть так не выдавать свое присутствие. На земле, на командном пункте, видели все, что происходит в небе, и могли направить истребитель, немедленно указав ему врага, если только кто-то осмелится незваным пересечь абсолютно неразличимую здесь, во многих километрах от грешной земли, но столь же неприкосновенную, как и всюду, линию государственной границы.
Полет длился уже больше часа, и пилоту предстояло провести в небе, крепко притянутым к спинке кресла привязными ремнями, еще втрое больше, прежде, чем пневматики шасси снова коснутся бетонного покрытия посадочной полосы "родной" авиабазы. Все привычно до скуки, и только ощущение полной свободы, захватывавшее полностью, без остатка, позволяло смириться со всем прочим.
– Седьмой, я земля, – неожиданно истребитель вновь настиг оклик с земли, с далекой сейчас авиабазы, где в сильном напряжении пребывали десятки людей в погонах с самым разным числом звезд и просветов. – Седьмой, две воздушные цели приближаются со стороны грузинской территории к государственной границе. Квадрат восемь-тридцать шесть, дальность двести. Следуйте на перехват в автоматическом режиме.
Пилот не прикасался к рычагам управления, когда машина, получив команду с земли, изменила курс, сойдя с заранее рассчитанного и утвержденного большими начальниками в штабах, вплоть до штаба округа, маршрута. Летчик, а равно и те, кто находился на земле, пристально следя за ним, еще не знал, что покою и умиротворению приходит конец.
Самолет дальнего радиолокационного обнаружения Е-3А "Сентри", громадный четырехдвигательный лайнер, величаво плывущий над облаками, замкнул очередной, пятый по счету круг, в центре которого находилась грузинская столица. В этот миг на экране радара кругового обзора AN/APY-1, антенна которого, укрытая плоским обтекателем, мерно совершала оборот за оборотом, пронзая пространство невидимым лучом, возникла долгожданная отметка.
– Цель в квадрате Браво-шесть, – сообщил оператор, один из дюжины офицеров, находившихся в чреве громадного АВАКСА. – Удаление сто сорок миль, высота двадцать пять тысяч футов.
"Летающий радар" парил в сотне километров от Тбилиси, на высоте десять тысяч метров. Отсюда его экипаж, а также те, кто на земле принимал сигналы с борат АВКСАа, могли контролировать обстановку в воздухе почти на пятьсот километров, от самого Тбилиси вплоть до Ростова. По многочисленным мониторам ползли, обманчиво неторопливо перемещаясь в небе над Россией, отметки воздушных целей, самолетов, вертолетов, даже такая экзотика, как дельтапланы и воздушные шары, управляемые энтузиастами воздухоплавания. Все это находилось в непрерывном движении, и под постоянным контролем спокойных, расчетливых профессионалов.
Со своей позиции экипаж Е-3А мог держать под контролем воздушные рубежи Грузии на всем их протяжении, управляя, словно искушенные дирижеры, действиями эскадрилий перехватчиков и дивизионов ракет "земля-воздух". Но в этот раз АВАКС отоврался от земли не для того, чтобы стать краеугольным камнем обороны целой страны.