Бежать никто не собирался. Четыре десятка оглушенных, растерянных, в большинстве своем раненых, хотя и не тяжело, солдат, все, что осталось от роты легкой пехоты, оставались в окопах. Сжимаясь на дне полуосыпавшихся траншей, бойцы мечтали только об одном – когда же смолкнет свист сыплющихся из поднебесья снарядов и грохот взрывов, когда же, наконец, перестанет раскалываться небо над их головами и земля под их ногами. Они были готовы сражаться, хотя бы потому, что иного выхода не оставалось, но вся решимость, вся выучка – ничто, если враг находится в десятке миль, в полной безопасности, где-то за горизонтом, посылая снаряд за снарядом и уверенно, с какой-то кровожадной неторопливостью перемалывая жалкие остатки подготовленной в такой спешке обороны.
Страшный гул пульсировал над позициями погибавшего батальона, словно траурный набат. Над вершиной холма пылал огненный вихрь, жадно подиравший человеческие жизни. И из самого сердца этого адского пекла мчались над степными просторами, тревожа радиоэфир, отчаянные призывы о помощи.
Батальонные колонны распались на клинья ротных колонн, но острия их по-прежнему были направлены в сторону врага. Следовавший в первом эшелоне танковый батальон выдвинулся вперед, словно танкисты хотели собой прикрыть следовавших шаг в шаг позади них мотострелков. Мощные Т-90, выбрасывая из-под гусениц сухие комья земли, мчались к возвышавшемуся над степью холму, механикам-водителям не было нужды пользоваться компасами и навигационной аппаратурой – столб дыма, вонзавшийся в небосвод, был лучшим ориентиром, какой можно было представить.
– Атакуем с ходу, – приказал командир батальона. – Вести беглый огонь! Вперед!
Рев мощных танковых дизелей сливался с рыком двигателей боевых машин пехоты, следовавших во второй линии, точно легковооруженные лучники, сопровождавшие закованных с ног до головы в стальные латы рыцарей. Волна брони захлестывала холм, и тем, кто защищал его, оставалось только умереть.
– Огонь!
С дистанции чуть менее двух километров танковые пушки послали в сторону вражеских позиций первые снаряды, и холм словно увенчала корона, каждый зубчик которой был одним из множества взрывов, вгрызшихся в земную твердь.
– Огонь! Огонь! Огонь, – кричал командир батальона, видя, как перед его боевыми машинами встает сплошная стена взрывов. – Предельная плотность огня! Вперед!!!
Громовой голос гаубиц смолк в тот миг, когда танки уже взбирались по склонам вверх, туда, где, вжавшись в землю, закопавшись в нее, насколько возможно глубоко, их ждал враг. В победе никто не сомневался, но неведома еще была ее цена.
Хриплые крики, перемежавшиеся треском помех, звучали в полной тишине, неожиданно опустившейся на штаб группировки в Тбилиси. Все, кто был здесь, под брезентовым полотнищем тента, умолкли, слушая, как просит о помощи командир погибавшей под ударами русского молота пехотной роты. Никто не верил, что горстка легковооруженных солдат сможет выстоять перед той мощью, что обратил против них враг, пусть это будет хоть полк, хоть целая дивизия. Но там верили, что их не бросят, и потому были готовы сражаться до конца.
– Им необходима поддержка с воздуха, – произнес, прервав молчание, генерал Камински. – Иначе наших парней намотают на гусеницы чертовы русские танки. Направьте в этот квадрат все, что у нас есть, всю авиацию, черт возьми! Мы их не оставим!
– На подходе эскадрилья истребителей F-16C "Файтинг Фалкон", – без запинки сообщил офицер с нашивками Военно-воздушных Сил США, в котором в эти минуты воплотились многочисленные американские авиабазы, раскиданные по всей Турции. – Они будут в указанном квадрате через считанные минуты. Мы прикроем наших парней, генерал, сэр!
– Сделайте это, и вас, как и ваших пилотов, нация назовет героями!
Все, что мог сейчас Мэтью Камински, так это наблюдать с безопасного удаления за тем, как гибнут, ощутив на себе мощь ударов вовсе не разгромленной, не деморализованной русской армии, американские солдаты. Сердце боевого генерала пронзала боль, он и прежде видел, как умирают его бойцы, как они уходят за ворота базы, чтобы вернуться с извилистых багдадских улиц в пластиковой обертке. И теперь, когда он мог еще что-то сделать, спасти хотя бы одного человека, он был готов сам мчаться в эти русские степи, если бы это только могло что-нибудь изменить.
А штаб жил обычной жизнью, напряженной, но вполне предсказуемой. Операторы не отходили ни на шаг от своих компьютеров, принимая все новые и новые порции разведывательной информации. Спутник оптико-электронной разведки "Ки Хоул-11" мчался где-то в космической пустоте, обратив объективы к затянутой полупрозрачной пленкой облаков поверхности планеты. Снимки, превращенные в набор электрических импульсов, немедленно уходили к земле, чтобы вновь стать изображением на мониторах. И один из кадров вдруг приковал внимание всех, кто находился в штабе.
– Вот они, ублюдки, – один из офицеров разведки указал куда-то в верхнюю левую часть "картинки". – Чертовы выродки!
Мэтью Камински, стоявший у него за спиной, кровожадно ощерился:
– Раздавим их! Направьте туда самолеты! Я хочу видеть только мертвых русских!
Слова генерала, превратившись в емкие строки приказа, прозвучали рублеными фразами диспетчера в кабинах десятка тактических истребителей F-16C "Файтинг Фалкон", едва успевших перевалить через заснеженные хребты кавказских гор. Оставляя величественные пики, увенчанные ослепительно-белыми коронами, за крылом, истребители меняли курс, и их пилоты торопливо щелкали переключателями, приводя оружие в боевую готовность.
– Противник обнаружен в квадрате Чарли-восемь, – сообщил командир эскадрильи, принимавшие данные с командного пункта. – Батарея самоходных орудий ведет обстрел позиций нашей пехоты. Нужно поддержать парней, пока их не раскатали в тонкий блин!
– Сделаем ублюдков! Порвем этих выродков!
Пилоты горели желанием поскорее вступить в бой. Сейчас, когда в небе не осталось больше ни одного русского самолета, война превращалась в рутину, утомительную до скуки, когда вся работа сводилась к доставке бомб в заданный квадрат. В этом случае зенитный огонь превращался в желанное развлечение, внося разнообразие в утомительный труд "рыцарей неба".
– Курс один-один-ноль, – приказал командир эскадрильи. – Опуститься до двух тысяч футов! До цели девяносто миль. Оружие к бою!
Словно соскальзывая с горки, самолеты, выстроившись цепью, мчались, лишь чуть уступая скоростью звуку, к цели, батарее вражеской артиллерии. Самоходные орудия, без устали выбрасывавшие в небо плевки раскаленного свинца, манили пилотов, как пламя свечи притягивает мотыльков. Только сгорать в его искрах американские парни вовсе не хотели.
– Цель прямо по курсу! Двенадцать миль. Включить прицелы!
Невидимые для невооруженного глаза лучи лазерных целеуказателей, встроенных в подвесные прицельные контейнеры "Лайтнинг", вонзились в борта русских самоходных гаубиц, запрокинувших стволы почти в зенит. Пальцы пилотов, обтянутые тканью перчаток, напряглись на кнопках пуска, и командир эскадрильи, не затягивая паузу, приказал:
– Огонь!
Град управляемых бомб GBU-22 "Пэйвуэй" сорвался из-под крыльев истребителей, гул турбин которых, возможно, уже могли слышать русские артиллеристы. Скользя вдоль лазерных лучей, точно по натянутым струнам, бомбы, расправив короткие плоскости стабилизаторов, мчались к целям. Разогнавшись до огромных скоростей, бомбы сперва пробивали тонкую броню "Гвоздик", и уже потом, оказавшись внутри, разрывались.
Сразу полдюжины самоходок буквально разнесло на куски. Мощи пятисотфунтовых боеголовок хватало, чтобы сорвать с погонов и отбросить на много метров в сторону массивные башни, по швам разрывая корпуса
– Ракеты! Огонь!
Земля еще дрожала от взрывов бомб, позиции русских орудий, враз захлебнувшихся собственным огнем, скрылись за стеной взрывов, а вслед за бомбами уже мчались управляемые ракеты. Стая AGM-65E "Мейверик", следуя за лучами лазерных прицелом, обрушилась на уцелевшие самоходки, терзая их стальную "плоть". Взрывы осколочно-фугасных боеголовок весом сто тридцать шесть килограммов вырывали целые куски брони из бортов боевых машин, превращая все, что находилось внутри, в жуткую мешанину металла и человеческой плоти.
Чудовищно мощные в своей стихии, самоходные гаубицы, способные одни, без поддержки пехоты, авиации, танков, сокрушить любую оборону, оказались совершенно беззащитны перед противником, атакующим из иной стихии. Дивизион, застигнутый ударом из поднебесья посреди степи, погибал, не сумев защитить себя, погибал под градом дьявольски точных ракет и бомб, направленных твердой рукой свято веровавших в свою правоту, в свою победу пилотов.
– Цель поражена, – произнес командир эскадрильи, с высоты птичьего полета видевший, как в огне исчезает мощь русской армии, попытавшейся взять реванш. – Мы уничтожили их!
В штабе танкового полка еще не могли понять, почему вдруг прервалась связь с артиллерийским дивизионом. Но это уже не могло ничего изменить – пехотный батальон Армии США стремительно погибал под гусеницами русских танков.
Грохот разрывов над высотой вдруг стих, и сперва командиру роты показалось, что он просто оглох, такой невероятной была эта тишина. Несмело поднявшись на ноги, выпрямившись в полный рост, офицер окинул взглядом истерзанную землю, перепаханную вдоль и поперек, изрытую воронками, щедро сдобренную свинцом и человеческой плотью.
– Кончилось? Они отступили?
Вертевшие головами солдаты неуверенно смотрели друг на друга и на своего командира. Их оставалось совсем мало, три дюжины, может, чуть больше, и их боевой дух, их пыл давно угас, еще вместе с первыми залпами русских орудий. Но пути назад уже не было.
– Кончилось? – зло прорычал командир роты, увидев движение где-то на самом горизонте. – Какого черта кончилось?! Противник! Атака по фронту!
С севера, летя над пропахшей дымом и пороховой гарью степью, надвигались русские танки, и их было очень много. Рев моторов, сопровождаемый лязгом гусениц, нарастал, и уже приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.