ором в одно мгновение сгорел весь кислород, уменьшилась, и туда, к центру, заполняя возникшую пустоту, устремилась сходящаяся концентрическая воздушная волна, уничтожая все, что случайно могло уцелеть в первые секунды.
Ночной марш был испытанием для механиков-водителей, да и для всех экипажей боевых машин не меньшим, чем настоящий бой. В темноте, почти полностью лишенные связи с вышестоящими штабами и соседними подразделениями, лишенные данных разведки, батальоны, действуя вслепую, по наитию, продвигались к позициям противника, чтобы дать последний бой.
Ориентируясь лишь по приборам, постоянно рискуя врезаться во впередиидущую машину – фары в целях маскировки не включали, а заменить обычные приборы наблюдения приборами ночного видения ТВН-5 просто не успели – водители танков вели свои "боевые колесницы" буквально в неизвестность, не думая о том, чтобы остановиться или повернуть назад, спасая свои жизни. Все, что мог полковник Белявский, не покидавший нутра командно-штабной бронемашины БМП-1КШ, – указать направление, и молиться затем, чтобы не попасть в засаду, чтобы командиры и наводчики танков первыми обнаружили врага, обрушив на него град снарядов.
– Товарищ командир, с пункта управления зенитным дивизионом докладывают о приближении авиации противника. – В голосе радиста звучали нотки испуга. – Группа самолетов приближается на большой высоте. Возможно, это бомбардировщики.
– Воздух! Все средства противовоздушной обороны полка – в боевую готовность!
Получив приказ, три уцелевшие зенитные ракетно-пушечные установки "Тунгуска-М", пополнившие боекомплект с транспортно-заряжающих машин, и вновь готовые к бою, выдвинулись в первую линию, готовые встретить атаку противника залпами автоматических пушек и точными ударами управляемых ракет "земля-воздух", но пока враг был слишком далеко, чтобы хоть как-то повредить ему. И точно так же, в бессильном ожидании, готовили к бою свои "Иглы" расчеты переносных зенитно-ракетных комплексов.
Под броню БМП-1КШ, в тесноту десантного отсека, превращенного в настоящий командирский блиндаж на гусеницах, почти не проникали звуки извне. Меж стальных переборок метался рев дизельного двигателя бронемашины, продвигавшейся к цели в центре боевых порядков полка, следом за танковыми батальонами, утюжившими степь. Полковник Белявский и сопровождавшие его офицеры не слышали мерного гула турбовинтовых двигателей "Локхидов", как не слышали и стон воздуха, разрываемого стабилизаторами бомб, стремившихся к указанной точке на степной равнине, там, где предстояло оказаться танковым колоннам полка. О начале атаки возвестил свет, нестерпимо яркая вспышка, ударившая по глазам механика-водителя, проникая сквозь забранную триплексом щель прибора наблюдения. А затем под ногами офицеров содрогнулась земля, выгнулся дугой пол десантного отсека, так что броня заскрежетала, едва не расходясь по швам.
– А, черт! – водитель командно-штабной машины, выпустив рычаги управления, вскинул руки к глазам, и было видно, как сквозь пальцы по щекам градом катятся слезы.
– Что за хрень? Какого дьявола?!
Николай Белявский почувствовал, как бронемашина отовралась от земли, вопреки всем законам физики подпрыгнув не меньше чем на полметра, и потом с размаху грохнувшись обратно, так, что в ушах зазвенело от удара, а перед глазами заметались яркие пятна. Находившиеся рядом люди опадали на пол, на них сверху посыпались карты, карандаши, разложенные на откидном столике.
– Мы подорвались на мине, – прохрипел подполковник Смолин, с трудом поднимаясь на четвереньках. – Мы горим!
– Отставить, подполковник! Без паники!
Казалось, по стальной коробке бронемашины с размаху ударил тяжелой дубиной разъяренный великан. Полковник Белявский понял, что чувствует человек, оказавшийся внутри церковного колокола, но колокольный звон хотя бы считается целебным, а здесь все оказалось ровно наоборот.
– Вперед, – приказал полковник, окликая водителя. – Сержант, я сказал, вперед!
– Я ничего не вижу! Я ослеп! О, господи!
– Твою мать! – раздражение в голосе Белявского сменилось священным страхом, когда он, прильнув к окулярам прибора наблюдения, увидел то, что происходило впереди. – Да что же это?!
Штабная машина как раз спускалась с гребня очередного холма, немного продвинувшись вниз по склону, и командир полка мог видеть все на несколько километров. Прямо по курсу в небеса вознесся огненный столб, вихрь, сотканный из пламени, увенчанного огненным шаром, походившим на шляпку гриба. Пульсировавшее пламя озаряло степь, рассеяв утренний сумрак, и Белявский увидел разбросанные вокруг танки, лежавшие кверху гусеницами, наставив куда-то в пустоту погнутые или попросту обломанные стволы орудий.
– Это атомная бомбардировка, – с ужасом произнес негромко, почти шепотом, словно вдруг испугался собственного голоса, подполковник Смолин, тоже выглянувший наружу. Заместитель командира полка уже чувствовал, как под броню БМП-1КШ проникают быстрые нейтроны, беспощадные гамма-частицы, необратимо разрушающие его организм. – Они сбросили на нас ядерную бомбу!
Пламя между тем стремительно угасало – взрывчатка выгорела, а танковая броня оказалась не по зубам обычному огню. Огненный гриб таял, и над порядками атакованного полка вновь смыкалась тьма, скрывая картину чудовищных разрушений.
– Глупости, – зло прорычал полковник. – Американцы еще не свихнулись настолько, чтобы взрывать ядерные заряды почти над собственными позициями. Это "вакуумная" бомба!
– О, черт! Там же, наверное, все погибли!
– Вперед, – снова приказал Белявский водителю, не обращая внимания на испуганные возгласы своего заместителя, внезапно утратившего выдержку. – Вперед, твою мать, или пристрелю!
Сержант, едва пришедший в себя, почти ничего не видевший, слышавший только звон и шум собственной крови, пульсировавшей под черепной коробкой, рванул рычаги, бросая штабную машину туда, где еще догорала степь. Маневрируя вслепую, каким-то шестым чувством определяя наличие препятствий на пути, сержант объезжал остановившиеся без приказа бронемашины, танки, грузовики, следуя туда, где распласталось по степи свежее пепелище.
Взводы, роты, батальоны останавливались, распахивались люки бронемашин, и бойцы, матерясь от ужаса, смотрели в одном направлении, видя чудовищно искореженную технику, уничтоженную ударной волной, перед которой не могла выстоять даже многослойная броня танков Т-90, еще недавно казавшихся едва ли не неуязвимыми. По порядкам наступавшего полка прокатилась волна судороги, заставляя сжиматься сердца и дрожать руки.
– Стой! – Полковник Белявский выпрыгнул из люка, и тотчас отовсюду на него нахлынул рев моторов, лязг металла и хор испуганно-злых голосов. Командир полка осмотрелся по сторонам, в ужасе выдохнув: – О, Господи!
Избранный мишенью для бомбардировки танковый батальон перестал существовать, как боевая часть. Двигавшаяся в голове колонны рота, все одиннадцать танков Т-90, была уничтожена, почти полностью погибнув в огне. Посреди еще дымившегося пепелища возвышались бесформенные глыбы металла, в которых с трудом можно было узнать танки – от запредельной, почти космической температуры многослойная броня плавилась, словно воск. Точно перед командно-штабной машиной лежал кверху днищем перевернутый ударной волной танк, и глупо было верить, что его экипаж мог еще оставаться в живых. Но и те машины, которые не пострадали, останавливались, и экипажи, скатываясь с брони, со слезами на глазах и злой, отчаянной бранью на устах смотрели вперед невидящими взглядами.
– Командира батальона ко мне, – рявкнул во тьму Белявский. – Живо! Доложить о потерях!
Пошатываясь, к полковнику подошел офицер в огнеупорном танкистском комбинезоне, с трудом сфокусировав взгляд на лице своего командира.
– Каковы потери? почему прекратили наступление, майор?
– Батальон уничтожен, все погибли, – безжизненным голосом произнес комбат, уставившись куда-то поверх головы полковника. – Мы больше не можем наступать! Мы все погибнем!
– Ваш батальон потерял лишь несколько машин, майор. Вы остановитесь только тогда, когда в баках закончится топливо, когда сгорит последний ваш танк, не раньше, майор! Вам это ясно? Вернитесь к своему подразделению. Приказываю продолжить атаку! Мы почти вышли на позиции противника!
Командир батальона не сдвинулся с места. Оглушенный взрывом, контуженный, он был подавлен и испуган, не понимая, что хочет от него этот человек, едва ли узнав вообще командира своего полка.
– К черту! – Белявский раздраженно сплюнул сквозь зубы, обернувшись к следовавшему за ним Смолину: – Подполковник, оставайся в "кашээмке". Я отстраняю майора от командования батальоном, и сам поведу танки в бой!
Злиться, кричать, грозить трибуналом было некогда, да и бессмысленно – офицер, так и не пришедший в себя, окончательно утратил связь с реальностью, погрузившись в свой внутренний мир и не понимая сути слов своего командира. Обойдя застывшего, точно манекен, комбата, Белявский бросился к стоявшему в нескольких метрах командирскому танку Т-90К, люки которого были распахнуты настежь, а экипаж энергично тряс головами в стороне от брошенной без присмотра боевой машины. Смолин что-то предостерегающе кричал вслед, но этого Николай уже не слышал.
– В машину, живо, – приказал полковник, хватая за воротник комбинезона оказавшегося на его пути танкиста. – Пошел, ну!!!
Контуженный, оглушенный солдат несколько раз моргнул, уставившись на командира полка, открыл рот, будто хотел что-то сказать, вдруг подпрыгнул, и, как подстегнутый, кинулся к танку, ловко вскарабкиваясь на башню и ныряя в люк наводчика. Следом за ним уже бежал механик-водитель, и полковник Белявский оказался последним, торопливо скользнув в проем люка и привычно захлопнув крышку, с глухим лязгом отделившую трех человек, экипаж боевой машины, от всего остального мира.
– Готовы? – Белявский поудобнее устроился в жестком кресле командира машины, покосившись на наводчика, незнакомого бойца, бледного, но вполне управляющего собой. – Вперед! Батальон, за мной!