– Падла, я достану тебя, – зло прорычал Белявский, вонзая взгляд в надвигавшийся на него "Абрамс", подавлявший волю одним своим видом, угловатый, тяжеловесный, казавшийся неуязвимым в своих урановых "латах". – Прямой наводкой по танку противника! Подкалиберным! Заряжай! Огонь!
Пушка Т-90К ухнула, выбросив снаряд, и Белявский увидел вспышку на лобовой броне "Абрамса" – выстрел достиг цели. Американский танк остановился, но прежде, чем полковник успел издать ликующий вопль, вновь двинулся вперед.
– Я тебя достану, выродок! Водитель, полный вперед! Возьми правее! Жми!!!
Выскочив из-за укрытия, вновь став лакомой добычей для наводчиков "Абрамсов", из клина перестроившихся в редкую цепь, Т-90К рванул вперед. Механик-водитель, казалось, управлял танком не рычагами, а силой мысли, слившись с боевой машиной. Стремительный маневр – и предназначенный танку снаряд проходит стороной, движение ногой на педали газа – и боевая машина делает прыжок вперед, снова сбивая прицел и становясь чуть ближе к избранной жертве.
На расстоянии чуть больше километра скорость шестьдесят-семьдесят верст в час превращала бой в стремительную карусель, когда почти невозможно было уследить сразу за всем, что творилось на поле боя. Описав широкую дугу, Т-90К Белявского сбоку подскочил к продолжавшему движение "Абрамсу". Полковник выбрал именно этот танк своей целью, и теперь, переключив систему управления огнем в режим "Дубль", сам был готов открыть огонь, наводя пушку на противника. Башня М1А2 тоже разворачивалась, обращая к русскому танку беспощадный "взгляд" орудийного ствола, бездонный провал, из которого сквозила ледяная тьма, но медленно, слишком медленно, чтобы иметь хоть какой-то шанс.
Перекрестье прицела легло на силуэт цели, и командир полка нажал кнопку спуска, посылая снаряд в борт "Абрамса". Сверкнул в сумраке трассер, отмечавший путь подкалиберного снаряда, и спустя полсекунды сердечник проломил броню, разрывая урановый панцирь и исчезая внутри цели.
– Готов, – закричал наводчик, видевший успех своего командира. – В яблочко, мать его!
Удар, сотрясший танк, заставил бойца подавиться своими словами. Выпущенный другим "Абрамсом" подкалиберный снаряд М829А2 поразил Т-90К в борт, чудом не разбив ходовую часть, и проникая за броню. Самого полковника мотнуло так, что он едва не лишился зубов, ударившись лицом о прицел. Перед глазами вспыхнули яркие пятна, в ушах звенело, и сквозь этот звон едва проникал голос наводчика.
– Мы подбиты, – кричал танкист, приблизив свое залитое кровью лицо вплотную к лицу Белявского. – Нас подбили!
– Танк на ходу? Назад, отходим назад, – прохрипел полковник, с трудом соображавший, что происходит вокруг. – Батальону приказ отступать!
Приказ командира проник сквозь завесу помех, действуя на танкистов, словно туго натянутые вожжи на разгоряченного скакуна, осаживая рвавшийся в бой батальон, сжавшийся уже, пожалуй, до размера роты.
– Отходим! Поставить дымовую завесу! Все назад!
К реву моторов добавились почти не слышимые в общей какофонии хлопки дымовых гранатометов "Туча", выхлопные трубы выдохнули облака аэрозоли из дизельного топлива, впрыснутого термодымовой аппаратурой и мгновенно образовавшего в воздухе пары конденсата. Командиры уцелевших танков, скрываясь от противника невесомой, неосязаемой, но исключительно надежной стеной, уводили свои машины. Некоторые двигались задним ходом, прикрывая товарищей и будучи готовыми в любой миг открыть огонь.
– Мы проиграли, – простонал Николай Белявский. – Это конец! Такие потери!
– Дивизия только вступила в бой, – возразил наводчик. – Мы только нанесли первый удар, а следом придут другие и добьют американских выродков!
Батальон отступал, но те, кто только что смог выстоять под его ударом, не желали отпускать противника просто так. Занятый американской пехотой холм полыхнул огнем – уцелевшие бронемашины "Брэдли" залпом выпустили несколько десятков ракет "Тоу", и тотчас к ним присоединились танки "Абрамс", вгонявшие снаряд за снарядом в подставленные борта Т-90, в то время как те слабеющим с каждой секундой огнем пытались сдержать натиск танковой роты.
– "Абрамс" прямо по курсу, – прорычал сквозь зубы Николай Белявский, захватывая в прицел угловатый силуэт вражеского танка, находившегося не более, чем в километре, слишком близко, чтобы его экипаж могла спасти даже броня из обедненного урана. – Подкалиберным! Огонь!
Орудие так и не подало голос, с рыком выбрасывая снаряд навстречу приближавшейся чужой машине. Вместо этого в шлемофоне раздался голос наводчика:
– Снаряды кончились! Мы пусты!
– А, черт! Дьявол!!! Водитель, задний ход! Отступаем!
Танк Белявского медленно попятился – механик-водитель опасался разрушить ходовую часть, наверняка поврежденную снарядом, а сам полковник не желал подставлять врагу слабо защищенную корму боевой машины – скрываясь в клубах дыма, а вслед ему с холма метнулось сразу несколько искорок-ракет.
Выпущенная в упор "Тоу-2" не встретила на пути серьезной преграды – там, где прежде был элемент комплекса динамической защиты, зиял черный провал, и именно в него угодила первая ракета. Кумулятивная струя ввинтилась в тонкую броню, и пламя заполонило отделение управления. Коротко вскрикнул механик-водитель, захлебнувшийся огнем, и тотчас с шипением вырвался из резервуаров огнетушащий состав автоматической противопожарной системы "Иней", ставя непреодолимую преграду на пути огня.
– Мы горим, – Белявский почувствовал ужас, когда пламя полыхнуло совсем близко, так, что лицо от его жаркого дыхания мгновенно покрылось волдырями. – Покинуть машину!
Верный Т-90К дарил своему экипажу драгоценные мгновения, чтобы остаться в живых, выбравшись из-под брони, превратившейся теперь в стальную ловушку и готовой стать склепом для двух человек, еще остававшихся живыми. В тот миг, когда распахнулись тяжелые люки, еще одна ракета "Тоу-2" выпущенная с бронемашины "Брэдли", клюнула танк в борт, не встретив на пути ни навесных экраном, ни модулей "реактивной брони", а сверху спикировал "Джейвелин", вонзивший сжатый до толщины иглы язык пламени в ничем не защищенную крышу башни. Тугие струи огнетушащего хладона хлынули навстречу разворачивавшемуся в заброневом пространстве пламени, сдержав его на несколько неуловимых мгновений, но баллоны пожаротушащей системы не были бездонными – хладон иссяк, и огонь рванулся вглубь боевой машины, жадно лизнув уложенные в боевом отделении снаряды, те, что не поместились в "карусель" механизированной укладки автомата заряжания.
Сильнейший взрыв выбросил танкистов из проемов распахнутых люков, и уже в воздухе их настигло пламя, а вместе с ним – волна осколков. Две кувыркающиеся фигурки поглотил огненный вихрь, взвившийся на месте развороченного на куски танка. Экипаж пережил свою машину, но слишком ненадолго, чтобы успеть порадоваться этому.
Станция постановки помех СПН-2 простерла над порядками наступавшего полка плотный полог, сквозь который не могли проникнуть лучи радаров. Ставка врага на высокоточное "умное" оружие не оправдала себя – снаряд-болванка, выпущенный в упор решительным и умелым наводчиком, стоил теперь много больше, чем вся электроника, начинявшая ракеты, безнадежно "мазавшие" по видимым, как на ладони, целям. Но мощное излучение СПН-2, забивая чужие радары, выдавало позиции самой станции.
Четверка "Тандерболтов", целых два звена, отвлеченные от основной работы, охоты за русскими танками, развернулась широким фронтом, заходя на цель. Грузовики, над которыми вздымались тонкие антенны, похожие на лепестки фантастических цветов, стояли на открытой местности, уязвимые и беззащитные.
– Три мили до цели, – сообщил командир группы, сверившись с показаниями дальномера. – Ракеты к бою!
Пилоты штурмовиков по команде отключили предохранители, активировав систему наведения. Тепло, излучаемое мощными "КамАЗами", почти тотчас "почуяли" тепловые головки наведения ракет "Мейверик".
– Цель в захвате, – хором звучали доклады летчиков, направивших свои бронированные штурмовики точно на русские машины, не способны ответить ударом на удар. – Готов к атаке!
– Огонь! Выпустить ракеты!
Дымные стрелы сорвались из-под прямых крыльев каждого А-10А. Следы ракет, выпущенных в упор, уткнулись в покрытые разводами камуфляжа борта грузовиков, и грянувшие разом взрывы, воздвигнув стену дыма и огня, разметали автомобили на куски.
Тотчас "прозрели" радары десятков боевых вертолетов "Апач Лонгбоу", их экипажи, вновь увидевшие цели, немедленно открыли огонь, обрушив на остатки полка шквал "Хеллфайров", от которых не могла спасти никакая защита – "Штора" не в силах оказалась обмануть радиолокационные головки наведения, а тандемные боевые части легко взламывали даже "реактивную броню" Т-90, не оставляя им ни малейшего шанса.
И генерал Мэтью Камински, чей Е-8С парил в десятках миль от поля боя, смог увидеть, как гибнет под ударами его бойцов, под залпами выпущенных с небес и земли ракет, под градом снарядов, мощь русской армии, как превращаются в ничто истребленные до последнего танка роты и батальоны, как вспыхивают брошенные в самоубийственную атаку русские танки, так и не достигнувшие цели. Командующий Десятой легкой пехотной дивизией видел все это в деталях, и не мог сдержать довольной улыбки – он видел свою победу.
Пятна копоти легли на степь, точно траурный покров, и сама равнина превратилась в огромное кладбище, где смешалась мертвая плоть и искореженная чудовищной силой сталь, и то и другое – одинаково холодное. Под гусеницами медленно, с опаской продвигавшейся вперед командно-штабной машины БМП-1КШ скрежетал металл – землю густо усыпали осколки, так что едва ли здесь теперь было безопасно прогуливаться босиком. Бронемашина ехала все медленнее, пока наконец, вовсе не замерла, напоследок взревев мотором.
Спрыгнув на землю, подполковник Смолин невидящим взглядом окинул равнину, над которой приподнялась завеса сумрака, обнажая громоздившиеся всюду стальные глыбы, остовы бронемашин, многие из которых еще дымились. Здесь, даже не успев вступить в бой, был уничтожен почти полностью мотострелковый батальон, пять сотен бойцов, так и не понявших, откуда явилась за ними смерть.