– Товарищ полковник, старший лейтенант Силантьев, – навстречу Басову шагнул командир взвода, лично сопровождавший "посылку". – Пленный доставлен, товарищ полковник!
Алексей смерил взглядом американца, затянутого в летный комбинезон, стоявшего, расправив плечи, но, все же опустив взгляд, чтобы не видеть русских солдат, с оружием наготове обступивших пленника.
– I'am colonel Belyavsky, Russian Army, – представился Алексей, кое-как подобрав слова полузабытого чужого языка. – Your Name end rank!
Пленный американец был довольно высок для пилота, худощав и смуглокож, явно уроженец южных краев, более знойных, чем какой-нибудь Мэриленд или Висконсин. Он хмуро взглянул на полковника, процедив сквозь зубы с явной неохотой:
– Сaptain Caruso, US Marine Corps, – и, помедлив пару секунд, добавил еще: – I'am Pilot.
– Морская пехота значит, – усмехнулся Басов. – Да еще и крылатая? Кто знает хорошо английский? – Полковник обвел взглядом стоявших рядом офицеров: – Вы, лейтенант? Тогда переводите все, что я скажу, и постарайтесь, чтобы он все понял, и чтобы я тоже понял, что отвечает этот янки!
Американец молча слушал речь Белявского, кажется, не понимая ни слова из произнесенного в его присутствии. Но как только старший лейтенант, медленно подбирая слова, запинаясь, обратился к нему, пленный летчик дрогнул, выпрямившись, точно подброшенный пружиной.
– Вы пилот авиации морской пехоты, – произнес Басов, и переводчик эхом повторил его слова. – Мы сбили ваш штурмовик. Где вы базируетесь? На авианосце? Каково было ваше задание? Отвечайте!
Американец медлил с ответом совсем недолго, как раз столько, чтобы на лице командира полка проступил гнев, но еще не успел вырваться наружу. И все же здравый смысл и желание жить сообща смогли победить гордость.
– Универсальный десантный корабль "Уосп", – перевел старший лейтенант. – Мое звено получило приказ атаковать обнаруженные воздушной разведкой русские танки, ваши танки. И мы выполнили этот приказ!
– С ваших кораблей на берег уже высажен десант? Где он находится, каковы его задачи?
– Не так далеко отсюда, вы движетесь как раз навстречу нашим морским пехотинцам. Они уничтожат вас, как только обнаружат, полковник. У вас нет надежной защиты от атак с воздуха, тем более нет авиационного прикрытия, атаковать в этих условиях глупо!
– Это я решу сам, капитан! – зло бросил Басов. – Какова численность десанта, его вооружение? Есть тяжелая техника?
– Экспедиционный батальон. Много боевых машин LAV, несколько танков "Абрамс", вероятно, взвод, приданный для усиления. Точно мне ничего не известно – авиация действует по заявке наземных сил, выполняя конкретные задачи.
– На "Уоспе" еще остались самолеты?
– Да, сэр, – холодно ответил пленный, и в голосе его, в выражении лица, появилась гордость и превосходство. – У нас достаточно штурмовиков и боевых вертолетов, чтобы сжечь все ваши танки до единого в этих степях! Вам лучше сдаться прямо сейчас, сложив оружие и сохранив жизни ваших солдат, полковник. Если вы настоящий командир, вы должны понимать, когда можно рискнуть, а когда лучше проявить благоразумие, когда риск приведет только к бойне!
Пленник с вызовом посмотрел в глаза Басову, и тот, вдруг содрогнувшись всем телом, изменился в лице. Но вместо страха и растерянности в глазах его блеснула ярость.
Джованни Карузо видел перед собой настоящего боевого офицера, и понимал, что находится в полной власти этого русского. Полковник был коренаст, возможно, несколько плотно сложен для танкиста, которому приходится работать в тесноте, проскальзывая в узкие проемы люков, но потертый комбинезон без знаков различия сидел на нем, точно родная кожа. Кожа офицера была загорелой до красноты, на руках – пятна машинного масла, на луб – капельки пота. Это был боец, способный повести за собой хоть на верную гибель, солдат, а не кабинетный служака.
– Я знаю мало, я обычный пилот, но и то, что я видел достаточно, – произнес капитан, в упор уставившись на русского. – Ваша армия разгромлена, сражаются только отдельные храбрецы или безумцы. Наши морские пехотинцы высадились на берег без единого выстрела. Ваш флот, ваша авиация уничтожены и не оказывают даже намека на сопротивление! Самое лучшее, что вы можете сделать – сдаться, и тогда останутся живы сотни ваших солдат! Война уже почти закончена, и победа в ней достанется нам! Мы наступаем по всем фронтам и скоро войдем в вашу столицу!
При каждом новом слове Карузо русский офицер багровел все больше, подаваясь вперед, точно хотел наброситься на американского пилота, вцепившись ему в горло, как дикий зверь. Стоявшие рядом солдаты напряглись, меняя хватку на оружии – каждый из них слышал благодаря переводчику то же, что и командир.
– Моя страна не остановится и не отступит, – упрямо произнес Джованни Карузо. – Какие бы потери мы ни понесли, война будет продолжаться до победы, а в ход будет пущено любое оружие, тем боле разрушительное, чем большее упорство проявите вы сами. Сложив оружие сейчас, вы сохраните множество жизней, и это, я полагаю, лучшее, что вы можете сделать, вместо того, чтобы напрасно проливать кровь. Для вас все кончено, смиритесь с этим!
Капитан Карузо вдруг умолк на полуслове, будто испугавшись собственной храбрости. Он видел в глазах русского офицера ненависть, самую жгучую, какую только можно испытывать к врагу. В эти секунды собственная судьба уже не вызывала у сбитого летчика ни малейших сомнений.
Американский пилот замер, опустив голову и глядя исподлобья на своих противников, превратившихся сейчас в безраздельных хозяев самой его жизни. Возможно, летчик был прав, и американская военная машина вот-вот перемелет, сокрушит российскую армию, и совсем скоро мостовые Москвы содрогнутся под гусеницами "Абрамсов" и "Брэдли". Возможно, так будет, возможно, исход кампании уже предрешен, но этот пилот свой самый важный бой проиграл, и теперь покорно ждал жестокого, но по-своему справедливого воздаяния, понимая, что уготовано ему, явившемуся незваным, с оружием в руках, принесшему в этот край войну на крыльях своего штурмовика. Теперь "Харриер" сраженный русскими зенитчиками, догорал где-то далеко в степи, превратившись в бесформенную груду металла, а его пилот предстал перед судом своих победителей, имевших на это право, дарованное суровыми богами войны.
Полковник Басов тоже молчал, обдумывая услышанное. Враг был рядом, и он оказался далеко не так силен, каким пытался выглядеть. Мотострелковый полк, даже ослабленный предыдущими стычками, был способен раздавить вражеских морских пехотинцев одним ударом, с ходу, и Алексей Басов не желал медлить.
– Кончено?! Черта с два, янки! Все кончится лишь тогда, когда последний из вас, американских выродков, ступивших на нашу землю, будет упакован в цинковый футляр, – процедил полковник, взглядом буквально прижимая к земле пленного врага. – Никто не побежит, увидев в небе ваш самолет. Мы сбросим вас обратно в море, и это для ваших солдат лучший выход – сдаться, чтобы сохранить свои жизни. Пока мы способны сражаться, вам не видать победы!
Алексей Басов чувствовал, как его начинает трясти от ярости, держать в узде которую с каждой секундой становилось все сложнее. Враг, которому следовало молить о пощаде, посмел угрожать своим победителям. Проиграв бой, он все еще оставался слишком уверен в себе, осмеливаясь пугать, словно за его спиной была вся мощь американской армии, а не обломки сбитого штурмовика, рассыпанные по степи.
– Товарищ полковник, – старший лейтенант, командир взвода, захватившего американца, и теперь отчасти чувствовавший себя его хозяином, окликнул командира, указав на пленника: – Товарищ полковник, куда его? Отправить в тыл?
– В расход его! Расстрелять!
Офицер открыл рот от неожиданности, не сразу подобрав подходящие слова и на мгновение забыв о субординации. Прозвучавшая в голосе Басова ненависть, дополненная холодной решимостью, была подобна ледяному душу.
– Товарищ полковник, как же так? Мы же не можем… – неуверенно вымолвил старший лейтенант, переводя испуганный взгляд со своего командира на напрягшегося пленника, едва ли понимавшего дословно, о чем идет речь, но наверняка ощутившего эмоции своих противников. – Это невозможно!
– Старший лейтенант, вы отказываетесь выполнять мой приказ?
Алексей Басов грозно нахмурился, сделав шаг к дрогнувшему офицеру, юному выпускнику военного училища, только успевшему сменить учебный класс на казарму, и тотчас оказавшемуся в пекле беспощадной войны.
– Товарищ полковник, но это же не правильно! Мы не можем так поступать, он же наш пленник!
Американец, внезапно переставший сыпать угрозами и замолчавший, лишь переводил испуганный взгляд с одного русского на другого, как-то вдруг сжавшись, словно смог, несмотря на незнание языка, понять суть спора, ставкой в которой оказалась его жизнь.
– Этот американец, он же безоружен, – дрожащим от волнения голосом между тем воскликнул старший лейтенант. – Мы ведь победили его в бою, а теперь то, что вы приказываете… Это же обычное убийство, а мы ведь солдаты, но не убийцы, товарищ полковник!
– Вы убивали американцев в бою, не боялись стрелять в них и сами шли под пули! Что изменилось? Нам некогда возиться с этим янки. Приказываю расстрелять его немедленно, старший лейтенант! Выполнять!!!
Офицер не тронулся с места, лишь вздрогнув от грозного рыка полковника и крепче стиснув цевье своего АК-74, точно боялся, что командир полка попытается завладеть его оружием. Стоявшие рядом солдаты из его взвода отшатнулись, изрядно напуганные стычкой двух офицеров.
– Вы – ничтожество и трус, старший лейтенант! – с презрением прошипел сквозь зубы полковник Басов, скользнув взглядом куда-то мимо покрывшегося красными пятнами от стыда и гнева, которому невозможно было дать выход, командира взвода.
Оточенным движением Алексей Басов расстегнул висевшую на правом боку кобуру, рывком вытащив табельный "Макаров". Оттянув до упора затвор, полковник, уже видевший отпечаток ужаса на лице пленника, которому некуда было бежать, и не у кого было просить пощады, загнал в ствол девятимиллиметровый патрон, вскинув руку с оружием. Черный провал ствола ПМ уставился в лицо оцепеневшему американцу, сухо щелкнул предохранитель, и спусковой крючок подался назад, повинуясь движению указательного пальца полковника.