– Возможно, сэр, стоит надавить на арабов, – встрял в беседу Роберт Джерменй. – Мы же выполнили большую часть их условий. Теперь мы имеем право не просить, но требовать. Если они пытаются казаться людьми чести, пусть исполняя и свои обязательства, как мы прежде договаривались. Нужно настаивать на отмене эмбарго.
– Упрямцы не пойдут на это, – глухо вымолвил Мердок. – Им нравится держать нас за глотку, упиваясь ложным могуществом. Идиоты не понимают, с кем связались!
– Значит, нужно объяснить им самым доступным способом, – фыркнул Дональд Форстер. Генерал не испытывал ни тени сомнений: – сейчас не до церемоний. Мы вступили в войну, и любого, кто окажет хотя бы косвенную поддержку противной стороне, отныне должны считать своим врагом, поступая с ним соответственно. Против России брошены отнюдь не все наши войска. Если саудовцы заупрямятся, мы перемелем их жалкую "армию" за пару дней.
Менее всего Джозеф Мердок желал сейчас войны на два фронта. Да, армия и флот сильны, как никогда, но от случайностей никто не застрахован, и весь мир может решить, что мощь Соединенных Штатов – дутая, и тогда многие усомнятся в их праве именовать себя сверхдержавой, устраивая мировой порядок по своему разумению.
– Думаю, это мы рассмотрим, как крайний вариант, генерал, – со вздохом заявил Мердок. – Сперва попробуем решить все мирным путем. Я немедленно вызову саудовского посла в Белый Дом. Да, и главу Госдепа тоже, – решил он. – Думаю, вместе с Флипсом мы сможем быть достаточно убедительными.
Несмотря ни на что, президент Соединенных Штатов оставался уверен в благоприятном исходе их предприятия. Да, возникли проблемы, но они вполне решаемы. Он знал, что даже завзятый пацифист Энтони Флипс, оказавшись перед лицом неизбежности, вынужден будет действовать жестко, разговаривать с саудовцами с позиции силы. Ведь это вовсе не сложно, если знать, что за тобой – мощнейшая держава за всю историю человечества. И в Эр-Рияде это тоже знают, и они поймут, не могут не понять, когда настает пора отступить, тем более, арабы получат возможность сдаться, не теряя лица.
Все шло по плану, к полному удовольствию Джозефа Мердока. Они в полной мере смогли использовать эффект внезапности, еще чуть-чуть – и враг дрогнет, осознав окончательно, с кем он вступил в войну. Но президент и генерал Форстер заблуждались – ситуация менялась слишком быстро даже для профессионального военного.
Она осознала себя, едва покинув трубу пускового контейнера, долгие годы служившую ей и колыбелью, и склепом. Она не знала, сколько провела там, во тьме, с той секунды, когда покинула сборочную линию завода. Но сколько бы ни прошло времени, недели, месяцы или годы, это было лишь существование, а жизнь началась лишь сейчас.
Это была ничтожно короткая, но яркая жизнь, несколько минут стремительного полета, и не было иного исхода, кроме как превратиться в облако раскаленных газов, пожирающих тела живых. Ей предстояло погибнуть, это было ее предназначение, ее судьба, в этом заключался смысл ее существования, и она не восставала против такого порядка вещей. Каждый должен делать то, для чего он создан, и горе тому, кто не сумеет разглядеть своего предназначения. У нее же не было выбора.
Ее жизнь, истинная жизнь, когда она обрела свободу, пусть и вогнанную в рамки жестких правил, вложенных в нее хрупкими руками людей, должна была завершиться небытием, но она не роптала. Она вообще не знала, что такое чувства, не умела радоваться, не могла печалиться, не ведала ненависти и боли. Но она знала, что такое приказ, и заключала в себе все, чтобы выполнить его. кто-то, люди, хрупкие, слабые, но способные творить страшные вещи, решили, что другие люди стали их врагами, и заслуживают смерти. Пусть так. Ей указали цель, и она сорвалась в стремительный полет, чтобы выполнить волю своих создателей.
Она могла летать вдвое быстрее звука, обманывая чужие радары, а броня, легкая, но прочная, защищала ее от ответного огня. Она опиралась на короткое, сильно скошенное крыло, взрезая воздух плоскостями, точно лезвиями. Полтонны взрывчатки, скрытой в ее иглообразном корпусе несли смерть, и она могла доставить их к цели, прорвавшись сквозь любые заслоны. Не было силы, способной прервать ее полет.
В прочем, сейчас понятие цель было весьма туманным. Те, кто решил, что пора дать ей свободу, не знал, где враг, и ударили от отчаяния, чтобы сделать хоть что-то. И потому она мчалась над волнами, выпростав к горизонту невидимые "щупальца" радиолокатора. Имя ей было "Вулкан", и она родилась в далеком Оренбурге, на заводе "Стрела", как еще десятки ее сестер. Они и сейчас были здесь, еще пятнадцать схожих одна с другой ракет, воплощений смерти, опережавших звук, опережавших мысль.
Ее сестры летели совсем низко над волнами, полагаясь лишь на ее чутье. Радар работал непрерывно, позволяя видеть все на десятки миль по направлению полета. Она должна была первой обнаружить цель, поскольку держалась над строем, обеспечивая лучший обзор, и сообщить об этом своим напарницам, державшимся вне поля зрения локаторов, словно их здесь и не было. Но они были готовы к бою, и ждали только знака от той, что стала в этом полете вожаком их стаи, командиром этой малочисленной армии. Стоило лишь увидеть цель – и каждая займет свое место, заставляя сходить с ума вражеские компьютеры управления огнем, заставляя выпускать "в молока" зенитные ракеты, атакуя с разных направлений, поддерживая друг друга, пребывая в готовности сменить тех, кто все же станет жертвой ответного огня. Их создатели не дали им возможности чувствовать, но наделили свои творения способностью быть единым целым, общаться между собой быстрее мысли, думать, анализировать то, что "увидят" их глаза-радары, безошибочно понимая, когда перед ними предстанет обман, ловушка, а когда – реальная картина. От их атаки не было спасения, и враг это знал.
Тот, кто находится выше, видит дальше. Командир экипажа забравшегося под самые облака "летающего радара" Е-2С "Хокай" знал это, как никто иной. Сейчас пузатый самолет, внешне совершенно безобидный, выделявшийся среди безликой массы разномастных заправщиков и транспортников лишь плоским обтекателем антенны на "спине", описывал круги над авианосной эскадрой, бороздившей воды Баренцева моря. Он и впрямь не нес никакого оружия, ни управляемых ракет, ни даже примитивных в своей простоте пушек. Но все это было излишним – мощный радар AN/APS-139 являлся главным и самым опасным оружием, будучи в не меньшей степени залогом прочности противовоздушной обороны всего соединения, нежели мощные орудия и зенитные ракеты многочисленных кораблей эскорта.
Сейчас эскадра, с честью выдержавшая первое "столкновение" с противником, стала весьма уязвимой, и тем более важно оказалась вахта "летающего радара". Там, внизу, на борту "Авраама Линкольна", полным ходом шла подготовка к вылету. Вернувшиеся после атаки истребители, теснившиеся на огромной палубе, сейчас, в прочем, не казавшейся столь просторной, должны были несколько минут спустя вновь взмыть в небо, чтобы поставить точку в споре с русскими. И, право же, их нынче взлететь меньше, чем в первый раз – враг все же собрал кровавую жатву.
– Командир, вижу воздушную цель по пеленгу ноль-девять-пять, – доложил оператор. – Дальность – триста сорок миль. Квадрат Эхо-два, сэр! Идет на малой высоте курсом на эскадру. Она очень быстрая, не меньше двух "махов"!
Старший офицер бросился к экрану, по которому, точно часовая стрелка, мерно двигался луч, так же, как луч радара очерчивал круги вокруг самого "Хокая". Что-то оказалось преградой на его пути, заставило импульс, дотянувшийся до самой границы зоны видимости, отразиться, вернувшись на АВАКС, и это могло предвещать все, что угодно.
– Сигнал слабый, – сообщил оператор. – Это не самолет, наверняка. Что бы там ни было, оно слишком мало.
– Черт, это же ракета! – Внутри у командира все сжалось. – Это наверняка русские стреляют по нам. Срочно истребители в квадрат Эхо-два. Передать данные на авианосец!
"Хокай" не в одиночестве описывал круги над эскадрой. Да, большая часть самолетов должна была атаковать русский корабли, и сейчас матросы из технических служб торопливо цепляли на замки внешней подвески "Супер Хорнитов" ракеты, бомбы и подвесные баки, без которых нечего было и думать о том, чтобы достать врага, таившегося за горизонтом. Но никто не пренебрегал безопасностью – адмирал Бридж побольше прочих понимал, что, недооценивая врага, можно очень быстро оказаться в уютной и тихой могиле. Сообщение с борта "летающего радар" приняли, и начали действовать.
Плавно развернувшись, звено истребителей F/A-18F, бороздившее небо в полутора сотнях миль от авианосца, рвануло к горизонту. Пилоты, получив приказ, не мешкали – каждая секунда, выигранная ими, означала все большие шансы на успех.
– Цель на радаре, – доложил оператор головной машины, занявший место в задней кабине "спарки", годной отнюдь не только для тренировки новобранцев. – Дальность – сорок миль, идет перпендикулярным курсом.
Двухместный "Шершень" сейчас выполнял роль перехватчика, и второй член экипажа обслуживал радар, и мог при необходимости наводить ракеты AMRAAM, целой гроздью висевшие под обеими плоскостями, ведя дальний ракетный бой вне пределов видимости. Пилоту тоже хватало забот – на нем была пушка, незаменимая, когда идет свалка накоротке, а также ракеты ближнего боя AIM-9L "Сайдвиндер", крепившиеся на законцовках крыльев.
– Снижаюсь, – отозвался командир экипажа. – Сблизимся с целью для визуального познавания. Снять оружие с предохранителей, приготовиться к бою!
Истребитель, клюнув носом, заскользил вниз, к воде, и оба летчика вдруг увидели нечто, с ужасающей скоростью промчавшееся под брюхом крылатой машины. Этот предмет, узкий, длинный, точно игла или клинок рапиры, с плотно прижатыми к корпусу крыльями, мог быть только одним.
– О, дьявол, это крылатая ракета, – от удивления оператор, провожавший взглядом управляемый снаряд, умчавшийся прочь к горизонту, выпучил глаза. – Это наверняка SS-N-19!