По международным законам подобный акт над царским посланником был недопустим. Европа единодушно осуждала произвол шведского короля, Карлу было наплевать.
Как положено, при колесовании Паткуля растянули на колесе, раздробили ему ноги, затем руки и оставили умирать. Три дня он криком кричал, потом затих.
Шведский офицер, который производил экзекуцию, приказал палачу отсечь страдальцу голову. За это Карл его лишил чина, ибо «король не приказывал ему скоро голову отсечь, пока не замучается до смерти». По указанию Карла труп оставили гнить на столбах.
Спустя шесть лет Август, вернув себе корону, велел собрать останки преданного им Паткуля и похоронил их.
Швеция считалась культурной страной. Карла XII историки не называли жестоким варваром. Кстати, колесование пришло в Россию и в Швецию из Франции.
Международное мнение никогда не останавливало Карла, равно как и мнение его приближенных. Даже соображения выгоды, пользы дела не могли смягчить его жестокосердия.
Один саксонский офицер был взят в плен, Карл приказал его казнить отсечением головы. Это легче, чем колесование, но также не устраивало офицера. Он вообще предпочитал жить и заявил, что готов передать королю в обмен на помилование секрет приготовления золота. Карл велел произвести в тюрьме опыты. И чтобы на глазах членов городского магистрата. Как ни странно, после разных химических процедур на глазах у всех в тигле заблестело расплавленное золото. Проверка подтвердила, что металл есть золото высшей пробы. Приговор остановили, сообщили королю, который, как обычно, где-то сражался. Король подумал и сказал, что не хочет отказаться от казни, ради золота не станет поступаться принципами. Офицера казнили, вместе с ним, к прискорбию всех, ушел столь важный секрет.
Новую столицу России строили беспощадно. Согнали тысячи мужиков с ближних губерний, жили они в землянках, кругом болота, гнус, зимой мерзли, обмораживались. Не сохранилось никаких историй о милосердии к строителям. Они для Петра были рабочей силой, и только. Строился ли Петербург на костях — расхожее это выражение, однако, не подкреплено фактами. Сколько погибло за годы строительства — нет данных. Учета не велось. Некоторые историки полагают, что боярская оппозиция умышленно делала из новой столицы дракона, пожирающего людей, а из царя — Антихриста. Каких-либо сведений о бунтах, недовольствах нет. Не было и массового бегства строителей. Царь строго спрашивал за эпидемии, за смертность. Сделали для работников госпитали, приюты увечным. На особо тяжелые работы сгоняли каторжников, использовали пленных шведов.
Строительство Питера если чем и отличалось, то увлеченностью. Город рос не по дням, а по часам, каменный, невиданный город. На отвоеванной земле, на морском берегу, город-порт, город-крепость. Будущая красота его уже проступала. Увлеченность Главного Строителя передавалась архитекторам, инженерам, подрядчикам, всей петровской команде.
В книгах о Сальвадоре Дали я прочел, что его мечта, так и не сбывшаяся, — побывать в Ленинграде. Помню такие его слова: «По-моему, самым великим художником России, в широком смысле этого слова, был Петр Первый, который нарисовал в своем воображении замечательный город и создал его на огромном холсте природы. Я представляю себе Ленинград строгим, как черно-белая графика…»
Энтузиазм держался недолго. Огромная стройка требовала поставок, поставки соблазняли на казнокрадство. Ловкачи быстро набирали огромные состояния. Борьба ожесточала Петра. Дубинка работала все энергичней. Не помогало. Азарт стяжательства был сильнее того, что мог придумать царь. Как-то, вытачивая из кости человеческую фигуру, Петр сказал Нартову: «Кости точу я долотом изрядно, а не могу дубиною обточить упрямцев».
Как он выразился однажды, жесточь — его словечко — накапливалась в нем, порой доводила его до бешенства.
— Да, он убийца, Глебова убил за что? — говорил Молочков. — Подумаешь, любовник бывший жены, царицы Евдокии. Разве за это убивают? Марию Гамильтон, свою любовницу, — казнил. За что? Умертвила своего новорожденного, незаконного. Подозревал, что это его сын, байстрюк. Но позвольте: разве за это убивают? Солдата безымянного заколотил дубинкой насмерть. Ежели привлечь его за превышение власти, то можно судить как отъявленного преступника. Но разве он преступник? В нем и злодейства нет. Из всех его преступлений злодейство не складывается. Петру идея Отчизны опутала сердце. Как вывести итог — не знаю. Люблю его и стыжусь своей любви. Убийца — а люблю и преклоняюсь. Оправдать хочу — и не имею права. Судить должен — и не могу. Как быть с теми, кто любил его, преклонялся перед ним? Нартов — не дворянин, не вельможа, всего лишь мастеровой, но близкое общение с Петром наполнило его сердце горячей любовью, и этот токарь жалеет царя, защищает как может от упреков в жестокости. Как быть с Феофаном Прокоповичем, членом Святейшего Синода, который настаивал на том, что Петра боялись не за гнев, а за совесть?
Профессор сказал:
— А как насчет вашего любимого Пушкина — гений и злодейство несовместны? Убийца — и не злодей, что же тогда злодейство? Нет уж, договаривайте.
Сережа Дремов сказал:
— Пушкин художника имел в виду. К государственным деятелям это не относится. Они все злодейничали. Но среди них ведь были гении. Александр Македонский, Наполеон…
Антон Осипович:
— Ленина добавь, не стесняйся.
Молочков сказал:
— Злодея, мне думается, нельзя усовестить. А Петра можно было. Безобразный в гневе, необузданный, он в глубине души сохранял разум, человечность. Заклятым врагом Петра была царевна Софья. Все об этом знали. Разоблачив очередной заговор, Петр приехал в монастырь, где была заточена царевна, чтобы допросить и уличить ее.
Софья даже в заключении не могла умерить строптивого своего характера, она ничего не признавала, защищалась, не выбирая выражений, нападая и обвиняя самого Петра с едкостями и колкостями, которые распалили Петра до того, что он закричал, что убьет ее, или он, или она! С этими словами он выхватил шпагу. Бывшая при царевне служанка, двенадцатилетняя девочка, бросилась между ними, схватилась за ноги Петра с криком: «Что ты делаешь, государь? Она же родная тебе сестра!»
Петр замер и, помолчав минуту, простил свою мятежную, непокорную сестру, а девочку поцеловал в голову… «Спасибо, девочка, я тебя не забуду».
Успокоясь, он вышел, покинул монастырь.
Еще Молочков знал случай, когда Петр вытерпел удар кулаком от повара, которого он задразнил неверной женой.
Недаром римляне говорили, что из всех победителей наиболее славен тот, кто умел побеждать страсть свою, а тем более гнев.
Профессор сказал:
— Гнев — это миг безумия.
Глава двадцатаяСТРАДАНИЕ ЗЕРНА
Молочков никогда не упрекал тех, кто не понимал Петра. Его удивляло и даже восхищало, когда Петра постигали во всей его противоречивости, как это сумел Пушкин, лучший, по его мнению, петровский историк. Формулы Пушкина достойны изучения:
То академик, то герой, То мореплаватель, то плотник, Он всеобъемлющей душой На троне вечный был работник.
На первом у него не случайно академик. Четыре решающих качества отобрал Пушкин.
Великим сходиться трудно — нужно либо понимание, либо отрицание. Пушкин понимал Петра как никто другой.
Трудность состоит в том, как у Петра сочетается несочетаемое. Стеснительность и распущенность, грубость и деликатность, простодушие и хитрость…
Молочков рассказывал, как Петр восхищался европейской культурой и как варварски обращался с ней.
Впервые попав в Европу в составе Великого посольства, Петр стеснялся, избегал большого общества. Он чувствовал несоответствие своих манер. Принцесса София-Шарлотта писала, как он рыгал за столом, не знал, для чего салфетка. Неприятная история произошла в Англии. Петр желал жить поближе к корабельным верфям. Правительство сняло ему дом в Дептфорде. Отлично меблированный, вместительный дом, несколько спален, большой сад. Два с половиною месяца он провел там. После его отъезда хозяева пришли в ужас. Все было разрушено. И как! Эксперты составили описание для королевского казначейства. Спальни, обитые шелком, измараны, ободраны. Палисандровая кровать изломана на куски. Одеяла прожжены. Полотнища дамасских обоев сорваны. Каминные щипцы изогнуты, перекручены — на них молодцы показывали свою силу. Прекрасные картины перепачканы, рамы разбиты. Газон в саду взрыт. Ковры, перины изрезаны. Кресла, стулья сломаны. Садовник его величества с удивлением обнаружил, что лужайки оставлены без ухода, живые изгороди не подрезали, цветы вырваны.
Дом сторожа вообще полностью разрушен.
Похожее петровская ватага творила и в других местах. Куролесили, ни с чем не считаясь. Знай наших! Пей да посуду бей, чтоб знали, чей ты сын!
Безобразничал и увлеченно работал на верфях, наблюдал за отливкой пушек, ходил в море.
При этом, как никто, чутко, быстро воспринимал европейскую культуру поведения. Испанский епископ сообщает в письмах, что русский царь обладает деликатностью и светскими манерами, хотя не рад большому обществу.
Еще недавно, танцуя с немками, удивлялся, какие у них жесткие кости, он принимал за них корсеты, сделанные из китового уса. Тогда же София-Шарлотта отметила, что Петр в их присутствии не позволил себе напиться, но как только они с матерью уехали, свита и он принялись наверстывать.
И позже, во второе обстоятельное посещение Европы, спустя почти двадцать лет в нем сохраняется нежелание считаться с общественным мнением. Он умеет соблюдать нормы, но может сорваться в загул.
В Париже он подцепил двух девок на улице, привел их во дворец, позвал Куракина, еще нескольких, они заперлись в покоях и загудели — дали, как с завистью определил Гераскин, дрозда.
На званом ужине в Фонтенбло он до того напился, что на обратном пути заблевал всю карету. Спасаясь от вони, герцог д'Антэн должен был выйти и пересесть в другой экипаж.