— Да, я не знаю. Но мне и так хорошо…
Даже после этого лавка Морисаки так и не открылась вновь. Все, что мне оставалось, это поддерживать магазин в чистоте. Если надолго оставить старые книги в закрытом, непроветриваемом помещении, то они покроются плесенью, и их невозможно будет продать. Я хотела открыть магазин сразу же, как только дядя решится на это. Тетя Момоко наверняка тоже бы этого хотела.
По дороге домой после работы я заходила в лавку через служебный вход, пользуясь ключами, которые хранились у меня с того момента, когда я жила здесь. Оставленное на месяц без присмотра помещение было наполнено тяжелым затхлым запахом. В темноте я нащупала выключатель и включила свет: лампы сначала слабо замигали, но потом стало светлее. Из-за пыли я чихнула. Звук разнесся по всей лавке.
Первым делом я открыла окно, чтобы проветрить комнату. Потом подмела пол и протерла пространство между стеллажами и полом. Освещенный ослепительным белым светом магазин казался пустым и напоминал бункер. Находясь здесь, я почувствовала, как сердце наполняется тоской. Подушка по имени Дзиро тоже выглядела покинутой, потому что хозяин совсем ею не пользовался.
Место, которое так любил дядя и многие другие, было забыто и никому не нужно… От этого делалось больно.
Я поднялась на второй этаж и полила цветы, которые выращивала тетя. Из-за продолжительного отсутствия воды они совсем поникли. «Простите», — извинилась я перед ними и щедро налила воды каждому.
Я ушла из магазина после девяти. Сухой и холодный ночной воздух заставил меня поежиться. Пар от дыхания был удивительно белым.
Зима снова окутывала мир.
Люди уходят, а времена года продолжают сменять друг друга. Всегда. Что-то настолько очевидное теперь казалось таким непонятным.
«Я еще вернусь», — обернувшись, мысленно сказала я магазину и пошла домой.
— Такако, ты молодец, — похвалил меня Вада во время телефонного звонка. В последнее время я тоже чувствовала себя подавленно. Вада заботился обо мне, хоть мне было немного неловко.
— Но он совсем меня не слышит. Как же быть…
И правда: как заставить дядю двигаться дальше, как того хотела тетя?
— Что поделать. Господин Морисаки потерял самого близкого человека. Не хочу так говорить, но если бы я вот так же не смог больше увидеть тебя, то бросил бы все.
Когда Вада сказал это, я представила обратную ситуацию. От одной мысли об этом в глазах потемнело. Да, мне было грустно, что тети больше нет, но моя печаль не шла ни в какое сравнение с той, что испытывал дядя. В тот день, когда я была у него, очень высокомерно было с моей стороны сказать, что я понимаю его. Для дяди тетя Момоко была как Кадзуэ для Оды Сакуноскэ.
— Для дяди лавка — это символ тех дней, которые он провел вместе с тетей Момоко.
«Там слишком много воспоминаний». Я вспомнила, с каким видом произнес эти слова дядя. Наверняка там целый пласт воспоминаний — и грустных, и счастливых.
— Пока ему невыносимо воспринимать то время как ушедшее, — сказал Вада. — Но однажды, я уверен, он поймет, что это место важно именно из-за того, что там хранятся воспоминания. До этого момента, Такако, ты должна только верить и ждать.
— Да, только это и остается.
С тех пор я каждые несколько дней выкраивала время, чтобы зайти в магазин. Но все, что мне нужно было сделать, — это проветрить комнаты, навести там чистоту и проверить, не завелась ли плесень. Но так магазин был готов к открытию в любой момент.
Однажды ко мне присоединилась Томо. Честно говоря, находясь в магазине вечером, я тоже многое начинала вспоминать, и мне становилось тяжело. Поэтому я была невероятно благодарна за то, что она пришла.
Вдвоем мы справились с уборкой меньше чем за полчаса. Томо воодушевленно предложила разобрать книги на втором этаже, но так как из-за этого она могла пропустить последний поезд, то мы решили отложить это на следующий раз. К тому же Томо какое-то время приглядывала за мной, особенно во время похорон. Я была от всего сердца благодарна ей за это.
Я еще раз высказала ей свою признательность. Но Томо, как обычно, скромно ответила:
— Что ты! Не за что!
— Но я так много забот тебе доставила.
Когда я настойчиво извинилась, она неожиданно заявила:
— В конце года, когда я приеду к родителям, думаю встретиться с парнем сестры.
— Что? Серьезно?
— Да. Похоже, он переживал за меня, а я избегала встреч, поэтому хочу попросить прощения. Возможно, назвать это «разбором полетов» будет преувеличением, но так я смогу двигаться дальше.
— Да, это правильно.
Я обрадовалась, что Томо решилась на это, и согласилась с ней.
— Я пришла к этому выводу благодаря тебе и Такано.
Я спешно начала отнекиваться со словами, что ничего не делала, и Томо тихо посмеялась.
— Вот, ты так же говоришь. Тогда мы в расчете. Я делаю это не для того, чтобы получить от тебя благодарность. И ты тоже. Вот и все.
Примерно в начале декабря район осветили яркие разноцветные фонари.
В тот вечер я по привычке зашла в лавку Морисаки, чтобы проветрить помещение и сделать уборку. Закончив все дела, я собиралась идти домой, но не спешила. Почему-то сложно было уйти. Мне хотелось побыть здесь еще немного. Поэтому я просто так села на стул за кассой. Обогреватель работал, но так как окно было открыто, то внутри стало почти так же холодно, как и снаружи. «Надеюсь, комната быстро прогреется», — думала я, потирая руки.
На часах уже было десять. Пора идти. Но тело совсем меня не слушалось. По улице, оживленно разговаривая, шла группа людей. Наверное, со встречи одноклассников.
Внезапно мой взгляд упал на гроссбух в ящике под прилавком. Хотя в нем особо нечего было писать. Лишь списки проданных книг и информацию о выручке. Но этот, в кожаном переплете, которым часто пользовался дядя, был толще и более потрепанным. А другой тоньше и относительно новым. Мне стало интересно, что там написано, и я вытащила его из глубины ящика.
— Ой… — невольно воскликнула я, едва открыв его. Каждая страница была исписана прыгающим почерком.
Это писала тетя Момоко.
Скорее, заметки, чем дневник, здесь были зафиксированы все даты, погода, а также события из жизни магазина. Записи начинались с того момента, как тетя неожиданно вернулась и начала жить на втором этаже.
«Сегодня Сатору в хорошем настроении, потому что снова продал книги».
«Господин Курада забронировал Огая».
«Не забудь разобрать тележку!»
«Из-за дождя до обеда никого не было. Грустно».
«Такако какая-то печальная сегодня. Беспокоюсь».
Я прочитала первые несколько страниц и захлопнула тетрадь. В ней хранилась часть воспоминаний о тете. Здесь описано время, которое она провела вместе со мной и дядей. Да, не шедевр, который будут читать поколениями, и не великое литературное наследие. Но это очень важно для нас.
«Дядя должен немедленно прочитать это» — так я подумала, но стоило мне вскочить со стула, как дверь служебного входа распахнулась. В проеме стоял дядя, который тяжело дышал, поднимая и опуская плечи. Он был крайне взволнован. Но, поняв, что это я, как будто разочаровался.
— Это ты, Такако… — слабо улыбнувшись, произнес он. — Мне вдруг захотелось приехать сюда. И я увидел, что в магазине горит свет…
Я все поняла, глядя на него. Он надеялся, что здесь тетя Момоко, хотя и понимал, что это невозможно. Но я сама не менее была удивлена его приходу.
— Такако?.. — Дядя недоуменно смотрел на меня.
Как такое возможно? Оставалось только гадать: что это за сила? Что это за невыразимая словами загадка? Я нашла записки тети и только собиралась показать их дяде, как он сам возник на пороге…
— Послушайте. — Все еще пребывая в растерянности, я протянула дяде гроссбух и сказала: — Это гроссбух, который вела тетя.
— Момоко?
Дядя несколько секунд изумленно смотрел на тетрадь в моей руке, но потом протянул ладонь.
— Я присяду?
Дядя уселся на Дзиро и стал медленно листать страницы. Внимательно читая предложения, он внезапно улыбнулся со словами: «И когда она успела?»
— И правда.
Наконец благодаря обогревателю в комнате потеплело. Дядя был поглощен содержанием страниц. Шелестели страницы. Только я собиралась пойти наверх и заварить чай, как дядя внезапно ойкнул.
— Что такое?
Я насторожилась, заглянула ему через плечо и невольно ахнула. На самой последней странице была длинная записка под названием «Для Сатору». Она была написана за два дня до того, как тете стало хуже и ее увезли на скорой.
— Это же… — начала я, и дядя молча кивнул, продолжая смотреть в гроссбух. Его руки немного дрожали.
— Может, я пока выйду?
— Нет, останься.
— Хорошо. — Я кивнула и замолчала.
Затем дядя, прочитав записку, некоторое время смотрел в потолок. Он выпрямился и прочитал еще раз, гораздо медленнее. Все это время я осматривала магазин, ходила из угла в угол, а потом дядя внезапно, не говоря ни слова, протянул гроссбух мне.
— Нет, не нужно.
— Брось. Я хочу, чтобы ты тоже прочитала.
Дядя пристально смотрел на меня, уверенно протягивая мне тетрадь. Я немного сконфузилась, но все же взяла ее.
«Для Сатору.
Интересно, когда ты увидишь это? Если ты полностью пришел в себя, то можешь не читать. Лучше вытри этим нос и выброси.
Я думала, что мне нужно оставить завещание, но тогда ты сразу прочитал бы его. Мне показалось это глупым, поэтому я решила написать его здесь. Что ж, пусть это будет своего рода завещанием.
К сожалению, я не проживу дольше тебя. Так что это еще и руководство. Прости, что уйду первой.
Мне больно оставлять такого плаксу, как ты. Даже когда ты делал мне предложение, ты в слезах сказал: “Ты без меня проживешь, но я без тебя не смогу”. Я тогда засмеялась и сказала тебе: “Что же с тобой поделать”, но я была очень счастлива. Во всем мире только ты мог сказать мне такие жалостливые, но чудесные слова. Я бы тоже не смогла дальше жить без тебя.