Почему она не заметила признаков и не избавила себя от страданий? Нет. Она не была виновата, что он ей изменял. Но то, что она допустила, чтобы все дошло до этого, было ее виной. Брэндон был трусом. Он намекал на то, что не хочет жениться и заводить семью, а она его игнорировала. Она видела намеки и отмахнулась от них.
Даже соседка, с которой они изредка обменивались лишь парой слов, знала.
Надя открыла кран, позволяя своим слезам, сожалению и стыду смешаться с водой и исчезнуть в водостоке.
К тому времени, как у нее закончились слезы, она уже все распланировала.
Надя выключила воду и вышла из душа, приветствуя резкий холод плитки под ногами, от которого по телу побежали мурашки. Она надела комплект кружевного нижнего белья только для себя. Ей не нужно было производить впечатление, соблазнять или развлекать кого-либо. Она сделала это только для себя, чтобы почувствовать себя красивой в сложившихся обстоятельствах. Затем накинула свой самый пушистый халат, который вытащила из недр переполненного шкафа. Такой же халат Брэндона все еще висел на вешалке. Он никогда не надевал его, потому что она настояла на том, чтобы надеть их после свадьбы. Берегла халаты для свадьбы, когда он даже не мог оставаться верным?
Как досадно, она-то думала, что имя «мистер Льюис», вышитое над его сердцем, станет для него достаточным стимулом, чтобы довести план до конца.
Надя расчесала свои вьющиеся волосы и позволила им струиться по спине вместо того, чтобы завязать их в пучок, как всегда делала субботними вечерами, готовясь к воскресному позднему завтраку. К черту поздний завтрак!
Все эти выходные она намеревалась провести в постели, зализывая свои раны, а затем в понедельник вернуться на работу с новыми силами, чтобы покорить мир.
Разве не так Надя всегда решала свои проблемы? Позволяя себе немного погоревать или зализать раны, она затем шла и надирала всем задницы.
Но она устала.
Надя была благодарна Стиви и Изабелле за то, что они приехали к ней. Она услышала звонок в дверь и приглушенный гул голосов. Почувствовала аромат вкусной мексиканской кухни. Но в какой-то мере Надя желала, чтобы они позволили ей разобраться со своими проблемами самой. Она не знала, как рассказать им обо всем, что произошло с Брэндоном. Ей было ужасно стыдно.
Сделав глубокий вдох, она открыла дверь спальни.
Прохладный воздух был лучшим тоником для лица из всех существующих. А потом она увидела зажженные свечи, услышала расслабляющую музыку, доносящуюся из динамика на стойке, увидела еду, аккуратно разложенную на маленьком столике в гостиной, пушистые подушки вокруг и фруктовый коктейль в бокалах без ножек с широким горлышком.
– Это… – спросила она, указав на напиток.
– Веселье и свежесть в одном бокале, да, – не глядя, ответила Изабелла, пока заканчивала наводить порядок на кухне.
Брэндон всегда высмеивал винный шпритцер, смесь из розового вина, содовой и замороженных фруктов. Он называл это дрянью. Но Надя любила этот коктейль, и чуть не расплакалась, потому что ее сестра помнила об этом.
– В духовке печется печенье, – продолжила Изабелла. – Их я сделала сама, нашла в твоем холодильнике упаковку теста и решила, почему бы и нет?
На свете не было печенья вкуснее, чем у ее сестры. Надя почувствовала, как ее охватывает волна благодарности и любви, и ее глаза снова наполнились слезами.
Ее подруга и сестра смотрели на нее с затаенной тревогой.
– Спасибо. Все просто идеально, – произнесла она.
Стиви села на одну из подушек-сердечек и похлопала по следующей.
– Иди сядь и поешь, пока не остыло.
Надя подчинилась и глубоко вдохнула аромат своей любимой еды: тако Аль пастор и энчилада из Канкун Керидо, ее самого любимого ресторана.
Заведение представляло собой забегаловку, о которой она узнала в средней школе, потому что у нее была подруга из Мексики, чья мама готовила для этого ресторана самые божественные кукурузные лепешки на свете. Семью ее подруги депортировали на следующий год, и Надя была безутешна. Она продолжала ходить туда за тортильями, потому что очень любила их, даже если они были уже не такими вкусными, как у мамы ее подруги. И тогда у нее возникло желание стать адвокатом, чтобы помогать таким людям, как ее подруга: ту звали Мерседес Муньос.
Она откусила первый кусочек куриной энчилады с зеленой сальсой, и ее охватило пробирающее до костей чувство безопасности. Ей нравилось сочетание вкусов и то, как они взрывались у нее на языке. А еще она ценила время, которое потребовалось чьим-то рукам, чтобы приготовить это божественное блюдо.
Стиви и Мэди тоже любили Канкун Керидо, и Изабелла часто заказывала там блюда на вынос, но редко в этом признавалась.
У Нади с ее подругами, и даже с ее сестрой, было не так много общего, но любовь к еде определенно объединяла их. Мэдисон Рамирес, Мэди, была пуэрториканкой по материнской линии и аргентинкой – по отцовской. Ее отчим тоже был аргентинцем. В ее семье часто шутили, что мама Мэди неравнодушна к южноамериканцам. На этой почве они с Надей и подружились. Затем они обе сдружились со Стиви за тарелкой корейского барбекю, ну а остальное, как говорится, уже история.
Но родители Нади были выходцами из Аргентины и не понимали пристрастия своей дочери к острой пище. Для нее мексиканская кухня была произведением искусства, и она ела ее с некоторой долей благоговения, над которым Брэндон всегда смеялся.
Они ужинали в тишине, на фоне стереофонических ритмов.
Утолив голод, Надя сделала глоток розового вина, которое любила главным образом потому, что втайне это был ее любимый цвет, и сказала:
– Спасибо. Этого как раз и не хватало.
Изабелла и Стиви обменялись взглядами, которые Надя истолковала как «Пора посплетничать».
Она приготовилась к их вопросам, схватила подушку и крепко прижала к груди, словно могла утонуть, если ее отпустит.
Но вместо того, чтобы спросить о Брэндоне, Стиви сказала:
– Итак, что это за замечательная идея – устроить двойную кинсеаньеру?
Щеки Нади вспыхнули. «Двойная кинсеаньера» звучала так глупо, и ей показалось, что она умрет от стыда.
– С чего такой интерес? Чтобы вы могли надо мной посмеяться? – спросила она самым резким и стервозным голосом, на который была способна.
Изабелла закатила глаза. Она собиралась что-то ответить, но Стиви остановила ее, положив ладонь на ее руку.
Стиви, надо отдать ей должное, тоже заговорила не сразу. Вместо этого она сделала глоток розового вина и произнесла:
– Нет. Чтобы твоя сестра, и мы с Мэди, кстати, мы любим тебя как родную сестру, смогли бы помочь организовать лучшую в мире кинсеаньеру, двойную, тройную или какую тебе там захочется.
В горле у Нади образовался комок. Но она не собиралась плакать. В замешательстве она покачала головой.
– Значит, вы приехали не для того, чтобы узнать, что случилось с Брэндоном, или чтобы заставить меня передумать?
– Конечно же нет! – воскликнула Изабелла. – Мы на сто процентов на твоей стороне. А теперь, расскажи нам об этом празднике все, потому что я на самом деле не знаю, что нужно будет делать.
Расслабленная после душа, еды и вина, а также благодаря поддержке своих подруг, Надя поерзала на подушке, устраиваясь поудобнее.
– Вы обе отлично знаете, что такое кинсеаньера. У тебя она была, Изабелла, а ты, – она указала на Стиви, – должна помнить праздник Мэди. Это было событие года.
Та вечеринка в одночасье сделала Мэди своей среди элиты средней школы. Но, к счастью, она не бросила Стиви и Надю ради новых друзей. Некоторые до сих пор рассказывали о танцах, которые продолжались до появления копов, но потом те тоже остались на вечеринке, чтобы поесть и потанцевать, несмотря на комендантский час в городе.
Изабелла и Стиви обменялись загадочными взглядами, которые немного разозлили Надю.
– Что? – Она сделала еще глоток вина, как будто нуждалась в поддержке, чтобы противостоять им.
Стиви пожала одним плечом.
– Ничего… просто, и поверь, я с тобой на все сто процентов, но какую цель ты преследуешь?
– Она имеет в виду, была ли твоя свадьба в некотором роде кинсеаньерой, в смысле, не символизировала ли она торжество твоей жизни вместо того, чтобы отпраздновать начало вашей с Брэндоном жизни? – сказала Изабелла. – Тогда он был тебе нужен, но теперь, когда он исчез из твоей жизни, я хочу сказать… Я даже не знаю, что хочу сказать.
Изабелла никогда не умела пить. Как бы она ни высмеивала предпочтение Нади к розовому, после первых двух глотков ее мысли начали путаться.
– Я планировала свадьбу, а не кинсеаньеру, если ты на это намекаешь. Нет.
– Хорошо, – сказала Стиви. – По крайней мере, это выяснили.
Мысли в голове Нади путались.
– Конечно, я мечтала об идеальной свадьбе еще со средней школы.
Время от времени они собирались втроем, чтобы поработать над своими будущими свадебными приемами, создавая презентации в Power Point и тому подобное. Они делали это в шутку, но правда заключалась в том, что Надя воспользовалась этими макетными планами в качестве основы для своей настоящей свадьбы. И хотя она не призналась бы в этом даже своей сестре, она была немного смущена. Но, положа руку на сердце, разве их воспитывали не так, чтобы они стремились к созданию семьи? Быть женами и матерями, откладывая при этом свою карьеру в сторону? Она вспомнила эссе на тему «Почему я хочу жену?», которое прочла на уроке гендерных исследований, и то, как она поклялась никогда не быть такой женщиной.
– Я не собиралась устраивать свадьбу и тем самым компенсировать то, что у меня не было пышной кинсеаньеры, Иза, – устало сказала она.
– Тогда зачем?
Надя пожала плечами.
– Зачем вообще устраивать свадьбу? Обзаводиться мужем? Ведь это мне вдалбливали всю мою жизнь? – спросила она, пронзая сестру убийственным взглядом. – У тебя было и то, и другое. Ты мне скажи. Или ты была слишком молода, когда выходила замуж, и даже не задумывалась о том, зачем это делаешь?